Часть IV

Ночь

Мягкая землистая темнота, поглощающая движения и звуки. Что-то зыблется и перекатывается в ней. Раздаются какие-то шлепки, словно удары по воде, раздаются глухо, без эха и тут же тонут в мутной тьме. Шлепки сменяются кратким всплеском, и вдруг сероватый слабый свет пробивает мертвенную ночь. Свет неуверенный и разреженный врезается в толщу стоячей воды. Он всё ближе, всё шире — фонтан брызг, влажные звуки и дрожащая чёрная поверхность зимнего озера, со всех сторон сжатая ослепительно белыми краями проруби.

Во все стороны простирается нетронутый белоснежный покров, переливающийся серебром и золотом под лучами невысокого зимнего солнца. Едва различимый противоположный берег окаймлен щетинистой полоской леса. Слева мрачно высится тёмно-серая громада замка.

Какой-то лёгкий шорох, хруст ветки — резкий рывок к берегу. Заснеженное озеро — заснеженные ветви — лесной бурелом мелькают так быстро, что сливаются в одну серебристо-серую, переливчатую ленту. Ещё рывок — руки хватают трогательно бархатистые ушки. Заяц пойман. Напряженно вращается неправдоподобно глянцевитый заячий глаз, испуганно дёргается пушистое тельце.

Сгорбив безобразную костлявую спину, голое человекоподобное существо примостилось на краю чёрной проруби. Худая, карикатурно нескладная фигура конвульсивно вздрагивает, судорожно трясет лысой головой и всё сильнее скрючивается под лучами беспощадного солнца. В руках топорщится слипшимся от крови мехом заячья тушка. Морда существа жадно и торопливо, глубже и глубже вгрызается в кровавое месиво, бывшее когда-то заячьим животом. Густой алый сок брызжет жгучими каплями на кипенно-белый снег, стекает быстрыми струями в неподвижно чернеющие воды озера. Лишь мертвенная кожа существа остается неизменно бледной.

Истерзанная тушка падает в прорубь, водная гладь искажается концентрическими кругами и ещё долго волнуется, ловя и уродливо дробя отражение белёсой морды. И в тот миг, когда расползающиеся фрагменты бесцветных глаз, плоского носа, вывороченных губ кажется вот-вот замрут, соединившись в чье-то худое длинноносое лицо, удар разбивает водное зеркало.

Старинное зеркало с грохотом падает на каменный пол. Грузная фигура пожилого человека, как подкошенная, валится на заснеженные камни. Рыжеволосая девушка с осунувшимся лицом неподвижно лежит в снегу. Спутанные яркие пряди лежат поверх закрытых глаз. Мужская рука осторожно смахивает волосы с лица. Чужая настойчивая рука перехватывает это движение.

Пожилой мужчина, сидя на полу смотровой площадки, крепко сжимает чью-то жилистую кисть. Его слепо смотрящие в пустоту глаза как будто повинуются сторонней воле. Лицо искажается мукой, и в звенящей тишине тонет его стон, когда он механически резким движением склоняется над своим запястьем и вонзает в него зубы.

Кровью обливаются дрожащие внутренности. Заячья шкурка разорвана в клочья. Содрогаясь, агонизирует маленькое звериное тельце. Твердые мужские руки одним кратким движением ломают крошечную шею.

Вскрик. На девичьей шее, расползаясь, алеет небольшой ожог. Мужчина поспешно отдёргивает обнаженную руку. На перчатке, на кончиках пальцев темнеет свежее пятнышко крови. Кровь проступает на бледной девичьей щеке. Из мягкого мрака проявляется нежный, обрамленный копной рыжих волос овал печального лица. Пристально смотрят большие карие глаза.

Насмешливые губы — поцелуй. Белокурая головка сияет на фоне пронзительно синего зимнего неба. Мужская рука лежит на грациозном изгибе шеи.

Светлые волосы рассыпаются по обнаженным плечам. Изящная фигурка, освещенная лишь неверным пламенем свечей, выскальзывает из темноты и присаживается на край кровати. Белая ткань её ночного платья тонка, как паутинка, и даже слабый свет пронизывает её насквозь. Волнительно вздымается округлая, но крепкая девичья грудь. Маняще изгибается талия. Переливается смехом лепечущий голосок. В янтарно-прозрачных глазах играют лукавые огоньки.

— Élise! Élise! (Элиза! Элиза!) — тревожно шепчет сдавленный мужской голос.

Одним лёгким бесстыдным движением девушка сбрасывает свой единственный покров. Её бело-розовое тело золотится едва заметным пушком. Мягко ложится она в темнеющее ложе мятых и сбитых простыней. Высоко вскидывает гибкие руки. Свет и тень скользят по сладким изгибам её фигуры. Бледно мерцают пепельные пряди.

Мужская рука нерешительно касается шелковистых волос. Её перехватывает шаловливая женская ручка, подносит к лицу, к страстному, приоткрытому рту. Прозрачные янтарные глаза словно подёргиваются мглистой тенью. Призывно улыбаются влажные губы.

Мужские руки сжимают хрупкую талию, скользят вниз по бедрам. Девичье тело выгибается, подается вверх и вперед — долгий глубокий стон. И пара узких проворных ладошек, словно белоснежные крылья голубки, взлетает над золотистым пятном лица.

Их двое в тесной полутёмной спаленке, на смутном скомканном ложе. Её тёплое нежное тело прижимается к грубой ткани его ночного платья. Он накрывает её собой, он пьет её губы, он купается в её волосах. Она судорожно сжимает его плечи. Запрокинутое девичье лицо дышит страстью и мукой. Лихорадочно поблёскивают полуприкрытые веками глаза. И снова стон, протяжный и томительный.

Жарко сияют округлости колен. Она горяча, как золото, она дрожит, как пламя, она исходит блаженством и мукой. В последнем неистовстве он приникает к её ускользающему телу. В последний раз поднимается её грудь, вздох замирает на полпути между светом и тенью.

Она лежит тихо-тихо. Рот всё ещё приоткрыт, но как-то сухо и неестественно, как бы съехав набок. Глаза всё ещё блестят в узком просвете между воспаленных век, но гораздо тусклее и невыразительнее. Её дыхание остановилось навсегда. Её пылающее тело обмякло.

Он вскакивает, в ужасе и тоске гладит её щёки, шею, грудь. И по её коже вслед за движением его рук бегут пламенеющие ожоги. Жидкое солнце, ослепительная магма и языки пламени. Тело плавится, тело горит. Уже вся кровать охвачена огнем, уже занимается комната. В бушующем огненном аду тает мягкий очерк её милого лица.

***

Со скрипом и стоном отодвигается крышка саркофага в тёмной часовне. Из-под крышки поднимается Драган. Присев на край саркофага, он достает изнутри свой рюкзак и аккуратно сложенную одежду. В слабом луче света, проникающем через небольшое оконце, его бескровное худое тело кажется совершенно неправдоподобным, словно пришедшем из другого измерения. Тёмные с серебристой проседью волосы опускаются ниже плеч.

Достав свои ножны, он несколько мгновений медлит, прикрыв беспокойные глаза. А затем, обнажив широкое лезвие серебряного ножа, твёрдым молниеносным движением наносит себе удар. В паху растекается густое чёрное пятно. Сжавшись от боли, он валится на каменный пол. Так скорчившись и подрагивая, он сидит на коленях посреди мрачной часовни. И мутный свет внешних фонарей уже не касается его тёмной фигуры.

Очевидно, справившись наконец с болью, резким рывком он достает из рюкзака бутыль. Полуулыбка-полуоскал мелькает на его лице, и, откупорив сосуд, он сыплет чёрный порошок себе на рану. Сквозь стиснутые зубы прорывается хриплый стон. Выронив гулко звякнувшую склянку, он падает ничком.

Полностью одетый Драган достает из рюкзака чёрный деревянный кол. На его лице отражается недоумение. Ещё немного пошарив во внутренностях рюкзака, он едва слышно чертыхается. Единственный оставшийся у него кол он прикрепляет ремешками к запястью и закрывает краем рукава.

Затем протирает тряпицей почерневшее лезвие ножа и, собрав волосы на затылке, быстро отхватывает сантиметров десять-пятнадцать — на лицо падают неровно укороченные пряди. Убрав нож на место — рядом с ножнами на поясе висит также и кобура — он закидывает на плечо рюкзак и внимательно оглядывает часовню. Все саркофаги аккуратно прикрыты, набросанная на пол земля, очевидно, маскирует пятна пролитой крови. Драган отодвигает засов на двери и выходит в снежную ночь.

***

По ярко освещенному замковому двору торопливым шагом идут Драган и Даниель. Оба одеты в лёгкие тёмные куртки FuelWear. Других людей практически не видно. Только невесомые белые хлопья непрерывно мельтешат в свете мощных прожекторов. Изредка кое-где рядом с горящей бочкой мелькает чей-то силуэт и тут же ныряет обратно в белёсую снежную кутерьму.