Быль, что стала сказкой

По пути к дому Ситареля, уже официального жениха Малэ, она, ещё не придя в себя от последних событий и воспоминаний, что нахлынули на неё, молчала.

— Откуда появились эти клинки? — был задан вдруг ей Ситарелем вопрос, и чувствовалось в нём некое напряжение, словно он знал ответ.

— А знаешь ли ты, кто основал твой род? — ответила вопросом на вопрос Малэ, склонив голову набок.

— Мой предок — Алусиэль. Он был гениальным оружейником, но сошёл с ума и закончил жизнь самоубийством, а причиной была ты! — было сказано им так, будто он обвинял её в этом.

— Как интересно всё перевернули с ног на голову, — протянула она и решила, что о смерти её единственного друга среди дроу не должны говорить так — такая смерть не в почёте у дроу, — это не совсем так, дом существовал и до появления Алусиэля, но как мелкий, второстепенный. Да, появление гениального оружейника возвысило его. Вам было дано право выставлять одного участника в танцах. И она иронично взглянула на него.

— Я не собираюсь об этом говорить на улице! — добавил он, предвидя продолжение всего этого, и заявил уже более спокойно: — Поговорим дома, если тебе есть что сказать в своё оправдание. Так они в полном молчании и долетели до его дома. Там они снова прошли в комнату с камином, и он с сарказмом сказал:

— А теперь я слушаю тебя! Ты же так мне что-то хотела рассказать по дороге сюда?! Удобно устроившись в кресле и подтянув ноги под себя, Малэ сказала:

— А теперь слушай и не перебивай. Сказка о дружбе между мужчиной и женщиной. Когда-то давно, когда был молод Алусиэль, я пришла к вам на зов в который раз. Тогда ещё в танце участвовало семь избранных по числу высоких домов, и я выбирала, кого одарить своей милостью…

— Что-то мне не верится в дружбу между мужчиной и женщиной! — с сарказмом заметил Ситарель.

— И тем не менее это именно так всё и было, — возразила она.

— А можно без подробностей?! — опять попытался прервать её он.

— Я просила не перебивать меня! — собственно, Малэ ничего живописать особо и не планировала, но и не предполагала, насколько он будет доходить до ручки от одного намёка на танец, хотя не совсем в танце дело было.

«Что со мной? Почему я вспыхиваю как факел на каждое её слово? Так дело не пойдёт, я планировал, что постепенно добьюсь её благосклонности, несмотря на то, как всё началось, и брак ей со мной не будет ей в тягость…» — такие мысли проскакивали в голове Ситареля, но быстро перекрывались другими, более сумбурными и странными, в которых не наблюдалось таких благородных намерений.

— Кого одарить своим благословением, — ещё раз повторила Малэ, — а в итоге встретила друга. Тогда я ещё не знала об этом, просто в его мыслях всё было направлено на создание такого оружия, что дало бы вам возможности почти как у богов. Он считал, что оно защитит всех вас, и вы сможете менять сами свою судьбу. Он видел во всём этом лишь искусство — искусство исполнения, клинки были лишь частью его замыслов. Я решила поддержать его в этом. А позже, находясь рядом, я настолько была поглощена идеей Алу, что помогала ему в чём могла. Мы спорили до хрипоты, что надо сделать, вместе уходили на поиски знаний и нужных компонентов в другие государства — казалось, мы побывали везде в этом мире. А когда я не могла взять его с собой, я добывала информацию сама. Я в конце уходила и приходила, принося, как птичка к своему гнезду еду птенцам, так и я со знаниями, а моё гнездо было здесь. В одно из таких возвращений мне подарили эти клинки со словами: «Это создавал не только я, но и твой вклад там есть. Лучшего владельца я пожелать для них не мог бы. Бери — они твои!» Позже я вынуждена была на какое-то время оставить вас. И когда вернулась, Алу был уже мёртв и сожжён по обычаям дроу — мне было некуда вернуть его душу. Да и вообще эти слухи о самоубийстве, что так несвойственно дроу. И я начала расследование — оказалось, что это действительно убийство, что подтвердило мои опасения.

Я разозлилась, когда узнала, что его убили. А также меня разозлило то, что его тело сожгли. Как будто кто-то решил мне помешать его оживить. Предлагали даже тело забрать у кого-нибудь, но это, как ни назови, тоже убийство. Я так искала его душу, чтоб узнать, кто его убил. Узнала, но убить не смогла — лишь через его сны наказала — он сошёл с ума. И решила, раз целью жизни Алусиэля были клинки, то пусть в них будет частичка его души. Я ушла, оставив вам клинки — они мне напоминали о том, что Алу больше нет. Не с кем спорить до хрипоты, ведь только он среди вас позволял себе спорить со мной, и, увлекаясь, забывать о времени, не с кем находить всё новое и неизвестное.С Алу было просто интересно. Да, эти клинки создал Алусиэль, — отвечая на его вопрос, заданный ещё на улице, сказала Малэ и печально добавила: — И ценой своей жизни…

— Значит, это ты убила его, поощрив его стремления! — разозлился он и возмущённо добавил: — Это ты свела с ума его! Он был в тебя влюблён, но молчал, видя, что его воспринимают только как друга. Пойдём! — сказал он, что-то решив для себя, и схватил Малэ за руку. Она от неожиданности замерла. Чтобы не упасть, она быстро засеменила за ним, пытаясь вырвать свою руку. Ситарель шёл впереди, одной рукой вцепившись в руку Малэ, а другой жестикулировал,что-то бормоча. Это выглядело и страшно, и смешно. Малэ было страшно, так как на неё нахлынули старые воспоминания. Так её волокли приковать к алтарю её дяди, подумала она: «Чтоб он сдох самой страшной смертью, если ещё жив! Но у Ситареля с Хаосом есть кое-что общее, а именно я». И смешно, так как она понимала, что она сейчас это не Малэ в те времена.

Так они прошли коридор до конца, который упирался в дверь ещё одной комнаты. Ключом была открыта дверь, и они вошли — вернее Ситарель вошёл, а Малэ втащили. Комната была маленькая — одна стена, где была дверь, через которую они вошли, две напротив друг друга полностью прозрачные и четвёртая глухая. На ней была картина, изображающая в профиль грустную девушку. Девушка сидела подобрав ноги на камне с раскрытыми крыльями. Закат на картине своими оттенками придавал камням на песке странный кроваво-красный цвет, а её лицу — лихорадочный румянец и стекал кровавыми разводами по её серебряным крыльям и лианам на её теле. Тени от камней плавно сгущались к пропасти на заднем плане, как будто тонули в ней. Рядом с ней лежали знакомые клинки. Казалось, она живая, ещё немного — и повернёт голову к ним. Но нет — её глаза смотрели куда-то вдаль, и она была всего лишь девушкой, изображённой на картине.

— Дружба, дружба… да он был влюблён в тебя! — теряя остатки спокойствия, проорал он, указывая на девушку на картине и непонятно закончил, почти успокоившись, и только тогда Ситарель отпустил её руку. — В юности я сам часы проводил здесь, а она от тебя отличается лишь наличием крыльев и лиан на теле. Но лианы, я сам видел, у тебя были до того, как я сорвал кулон.

«Это он ещё не видел мою вторую ипостась, — подумала Малэ, облегчённо вздохнув, — и не увидит, пока кулон у него, но я верну свои крылья».

— Но когда тебе подарили клинки, я понял, что это ты, — сказал он и посмотрел на неё так, как будто у неё за спиной выросли крылья. Малэ внимательно посмотрела на него так, будто что-то прочла в его глазах, развернулась и пошла в сторону комнаты, где начался разговор. Там она встретила Кобдо и попросила проводить в свои комнаты. Оставшись одна, сидя на кровати, Малэ задумалась:

— А может, я всё-таки виновата в произошедшем тогда… Всё, отсюда нужно срочно уносить ноги: кулон уже начал свою работу, а психа не уговоришь! — такая мысль возникла у неё в голове.

— Мысль, конечно, правильная, но трусливая… — в её голове прозвучал чей-то мужской голос.

— Это не трусость, а чувство самосохранения, — не задумываясь, возразила Малэ и тут же сама себе сказала: — Стоп! Она развернулась на сто восемьдесят градусов, пытаясь обнаружить того, кто говорил.

— Кто? — только и смогла шёпотом сказать Малэ.

— Это же я, Алу! — снова прозвучал голос в голове.

— Не может быть — ты мёртв! — категорично заметила она.

— А кто меня в клинки запихнул? — иронично спросил призрак Алу, появившийся в комнате. Выглядел он как при жизни, только был полупрозрачным — сквозь него хорошо была видна стена. А был он при жизни молодым, гармонично сложенным дроу, как и вся его раса тёмных эльфов.

— Это было безвыходное положение… — смутилась Малэ.

— Оправдывайся, оправдывайся…

— Как ты там? — спросила Малэ и подумала: хотя это условное там.

— А ты как думаешь? — язвительно осведомился Алусиэль и стал рассказывать, вздохнув: — Здесь скучно, поговорить не с кем, движения никакого и, что самое главное, даже не посмотреть на обнажённых танцующих жриц… хоть что-то было бы в моём положении. Но нет, клинки лежали в другой зале, а я не могу далеко находиться от них. Так что я мог только слушать целыми днями и ночами обрядовые песнопения.

— Наверное, не надо было так с тобой поступать… — задумчиво произнесла Малэ.

— Экспериментаторша… Ничего лучше придумать не смогла? — язвительно проворчал Алу.

— Всё! Не нравится — замолчи, а то подарю обратно храму — очень интересно же слушать обрядовые песнопения, да и познавательно, а танцы ты всё равно не увидишь, — Малэ разозлилась и решила хоть так заставить его нормально говорить. А то непонятно — голоса разные чудятся, клинки разговаривают и странные дроу вокруг — она сходит с ума?

— Нет. Я очень рад тебя… э-э-э… слышать, — решил извиниться и одновременно поздороваться Алусиэль и добавил: — И видеть.

— Привет! Я тоже очень рада тебе! — обрадовалась Малэ возвращению Алу таким, какой он был. Почти таким же. Наверное, длительное заключение в одиночестве дало о себе знать таким образом. Хотя он всегда был ещё той язвой. Но зато её любимой язвой. Соскучилась она по его нагловатой улыбке и шальным глазам.

— Я понимаю, что это ты меня пробудила, когда решила рассказать обо мне молодому дроу, — заметил Алу, усмехнувшись её мыслям.