XXV Новое творчество

Новотворческая деятельность земли, вызванная мной, должна была, главным образом, сосредоточиться в той части острова, где работал вулкан.

Приблизиться к тому месту не было никакой возможности. От таяния льда и снега образовалась такая топь, через которую нельзя было пробраться.

В ней были груды остатков первобытных растений и животных, скрытых раньше подо льдом.

Решившись переждать, когда пообсохнет, я усердно занялся преподаванием своего родного языка старику и Нагаме.

Оба они были довольно понятливы, особенно Нагама, и месяца через два я уже мог рассказать им все, что есть и делается на свете.

Они слушали меня с глубоким вниманием и выражали желание посмотреть все собственными глазами.

Старик находил, что это дело вполне возможно, и даже обещал прочесть в венгерской академии наук лекцию о допотопном состоянии земли.

Под влиянием насыщенного амброй спирта, мой патриарх выказывал замечательную память.

Между прочим, он рассказал мне, какие водились при нем растения на «Земле Франца-Иосифа», называвшейся тогда Надом.

На открытых полях процветала «шитта», весенняя пшеница, «буссемет», род репейника, два вида лука, «ацалия» и «шассир». Посреди них вился «фол», бобовидное растение. Далее были: «шумим» со своим сладким корнеплодом, «сора», усаженная шестью рядами колосьев, «гефен», вившийся по деревьям и отличавшийся сладкими гроздьями, из которых выжимали опьяняющий сок. На высохшем болоте произрастал род дыни «дудейм», покрывавший все своими завитушками и усиками. «Шикмиш» доставлял фиги, «шакед» — миндаль. Душистые цветы представляли собой «кимош» (лилии) и «шабацелет» (нарциссы). Толстые листья «шалдамута» шли на любимое кушанье, называвшееся парперотом, между тем, как сладкие стебли «дохана» доставляли мед. Быть может, этот «дохай» не что иное, как нынешний сахарный тростник. Склоны гор сплошь были покрыты вечноцветущими кипарисами — «деревом гозен».

Он припоминал и отдельные долины и, наконец, после долгих усилий памяти, мог указать мне и древнюю тропинку, по которой можно было пройти, обходом через горы, к вулкану.

Я решил воспользоваться его указанием, чтобы пробраться туда и посмотреть, что там теперь делается. Запасшись провизией и простившись с Нагамой и ее пращуром, я отправился в путь с не отстававшей от меня верной Бэби.

Дорога была очень утомительна. То и дело приходилось то карабкаться вверх, то сползать вниз, то переправляться через пропасти, ущелья и горные ручьи. Спасибо Бэби, которая помогала мне одолевать все эти препятствия, один же я ничего бы не поделал!

После двадцатичасового пути я, наконец, очутился вблизи нефтяного вулкана.

Вулкан этот составлял последний отросток горной цепи. У подножия вулкана тянулась обширная котловина, занятая озером — ярко-красным, не только оттого, что в нем отражалось красное небо, но и от другой причины.

Когда я приблизился к краю озера, на меня пахнуло тропическим зноем. Сама грязь возле озера была уже горячая, едва терпимая для ног.

Вокруг еще все было мертво; ни травки, ни насекомого — ничего. Интересно бы подсмотреть, что возникнет сначала: животное или растение? Фауне ли флора обязана своим возникновением или наоборот, — это до сих пор неразрешимый вопрос для ученых!

Чисто тропическая жара в этом месте делалась положительно неприятной. Можно себе представить, как страдала от нее Бэби, приспособленная только для сильного холода.

Она побежала вперед и кинулась в озеро, спеша выкупаться. Однако, через две-три минуты она снова выскочила на берег. Очевидно, и вода была теплая, если не горячая.

К великому моему изумлению, бедняжка превратилась из голубой в ярко-красную. Впрочем, когда она отряхнулась, то снова оказалась голубой. Это доказывало, что красный цвет воды происходил не от красящего вещества.

Я зачерпнул в стакан воды и рассмотрел ее под увеличительным стеклом.

Оказалось, что ее необычайный цвет происходит от инфузорий. Каждая капля воды заключала в себе целый мир маленьких чудовищ, преследовавших и поглощавших друг друга.

Разнообразие форм было поразительное: виднелись змеи, веретена, колеса, вилы, шары, пряжки, гребешки, кошачьи когти, цилиндры, петушьи шпоры, звезды, солнца, полумесяцы, лебединые шеи, слоновые хоботы, бутылки, бусы, усаженные волосиками, почтовые рога, колокольчики, зигзаги, узлы, восьмерки, завитушки, щипчики, единороги, короны, двухколески, епископские жезлы, зонтики, гиацинты, акулы с хватальцами и рыболовными сетями. Словом сказать, почти все предметы на свете имели тут, в микроскопическом виде, своих представителей. И все это жило и двигалось!

Следовательно, мир животный возник прежде мира растительного.

Мне очень захотелось спать, и я прилег под выступом скалы. Бэби забралась на самый верх этой скалы, где было попрохладнее.

Когда я проснулся, поверхность воды оказалась уже не красной, а зеленой.

В течение моего шестичасового сна все озеро покрылось водяной ряской (lemma). Стало быть, она и есть прародительница растений.

Набрав снова воды в стакан, я убедился, что инфузории почти все исчезли. Посреди тонкой зелени плавал длинный нитевидный красный червячок — наида (nais proboscidex).

Это был первый видимый простым глазом живой организм, следовавший вслед за водяной ряской.

Наида проглатывала всех инфузорий. Через восемь часов вода стала от наид еще краснее, чем была раньше; казалось, что вся вода превратилась в червяков.

После наиды стали появляться один за другим всевозможные виды слизняков и гадов.

Все озеро и края его заполонились крохотными шарами и змейками, безголовыми или безглазыми существами, плававшими без ног, вращавшимися, подобно колесам, с быстротой молнии и казавшимися кусочками студня.

В то же время, возле берегов стада появляться осока. К водяной ряске присоединилась водоросль. Склоны гор начали порастать длинной травой, достающей до воды.

Сутки спустя около корней осоки появился владыка всех слизняков и водяных гадов — полип.

Это странное необъяснимое существо, открытое только в прошлом столетии, обязательно появляется там, где есть слизняки и гады. У него нет ни головы, ни глаз, ни желудка, ни сердца, но тем не менее, он все схватывает, глотает и перерабатывает в себе.

При первом своем появлении из жизнетворного болота он — не больше первого сустава человеческого пальца и своим видом напоминает перчаточный палец. Но при этом полип может вытягиваться почти до бесконечности. На одном конце этого животного есть щупальцы; к ним и пристают гады, мгновенно проглатываемые им, хотя у него, как сказано, и нет желудка. Полипа можно вывернуть наизнанку, и тогда наружная его оболочка превращается во внутреннюю, переваривающую все проглатываемое. Если разрезать его вдоль на две части, то из каждой части образуется самостоятельное животное. Если же разрезать его поперек, то передняя часть с одного конца закрывается и снабжается щупальцами, — следовательно, опять образуются два целых полипа.

Иногда случается, что два полипа схватят с разных концов одного и того же червяка и глотают его до тех пор, пока оба не сойдутся на середине. Тогда тот, который посильнее, преспокойно проглатывает слабейшего вместе с добычей. Однако побежденный, прободав бок своего победителя, срастается с ним в одно целое. Таким образом возникают полипы о двух ртах.

Чем более полип пожирает, тем более он растет. Наконец он становится толщиной в мужскую руку и набрасывается уже на больших рыб и проглатывает их. Благодаря прозрачности полипа, кажется тогда, будто осталась одна рыба, лишь обтянутая тонкой кожей. Однако, эта тонкая прозрачная кожа убивает рыбу, вытягивает из нее все соки и выкидывает из себя лишь ее кости и верхние покровы.

Полип не имеет пола. Он размножается тем, что по бокам его произрастают новые рты, которые все работают для себя, но вместе с тем способствуют питанию и общего организма.

Я наблюдал целые дни деятельность этих ненасытных чудовищ. Глотая массы наид, они сами окрашивались в красный цвет. Вместе с тем вода, становилась все светлее и начинала терять тяжелый гнилостный запах, распространявшийся от нее сначала.

Теперь на поверхности озера стали показываться широкие листья нелумбия и водяных лилий.