— Получается, он кинул нас.

— Нет, сын.

Тогда какой ответ остается?

От единственной мысли, что приходит мне на ум, я внимательно разглядываю мать; мою трудолюбивую мать, которая держит в себе много, очень много секретов и которая учит меня тому же.

— Ты бросила его, — утверждаю я. Конечно же, это единственное логичное объяснение.

Мама немного кривит лицо, все еще отказываясь смотреть на меня, что можно посчитать подтверждением на мой вопрос.

— Ты бросила его и забрала меня с собой.

Ощущение, будто кто-то накидал камни мне в желудок. Это чувство потери почти невыносима по большей степени потому, что я не знал, что у меня было, что терять.

— Кем был мой отец?

Мать качает головой. Это тип реакции, когда мне не стоило тянуть быка за рога.

— Скажи же. Ты мне должна. — Магия вибрирует под кожей, умоляя в высвобождении. Мне нужно всего лишь имя.

И снова мама качает головой, хмуря брови.

— Если ты хоть немного любишь меня, тогда скажи, кто он. — Затем я могу найти его, и тот утвердит меня как сына, после чего все эти дети, которые называли меня бастардом, узнают, что у меня все это время был отец.

Магия все нарастает и нарастает. Я чувствую, как она ползает вверх и вниз по спине, пытаясь пробиться сквозь кожу.

— Как раз-таки я слишком сильно люблю тебя, чтобы говорить о нем, — произносит она колеблющимся голосом от волнения.

На этом я решаю прервать разговор. Но эта тема об отце может раскрывать мне целую часть моего происхождения, о котором не имел понятия всю жизнь. А мама ведет этот разговор так, будто он ничего не значит.

— И как мне интерпретировать твой ответ? — спрашиваю я вспыльчиво; раздражение переходит в гнев, а сила — в ярость от вкуса моих обожженных эмоций. И все сильнее она скапливается на спине, ужасно зудя.

— Десмонд, — отрезает мама, — если бы ты знал правду, она могла бы убить тебя.

Сердце бьется сильнее. Острое, колкое напряжение в спине! Кто мой отец? Мне нужно знать!

— Ты все время тараторишь о том, что мне нужно учиться, ведь «Эти знания — самый острый клинок в мире», — цитирую я ее. — И ты все еще не говоришь мне, кто мой отец. — Вместе со словами вырывается и магия у меня из спины.

Я воплю, когда плоть расходится, откуда рвется сила. Мне даже приходится согнуться от ее напора, облокачиваясь рукой на ближайшую опору.

Крылья широко расправляются. Пульсирующую спину покалывает от магии; это не совсем боль, но и не сказать, что приятные ощущения. Силы поглощают меня, затемняя зрение и заставляя тело трястись.

Не знал, что будет вот так.

Я больше чувствую, чем вижу, как мать отрывает внимание от котла на меня. Где-то сейчас я получу словесную порку. Но она застывает, когда осматривает меня. Я тяжело дышу между приливами магии.

Почему за все время крылья проросли именно сейчас? Они прижимаются к спине; крылья должны быть тяжелыми, но магия делает их подъемными, будто я был погружен в воду.

Я моргаю, пытаясь вернуть четкое зрение, и когда оно возвращается, отчетливо вижу реакцию мамы — ее глаза широко раскрыты при виде моих крыльев. Она делает неуверенный шаг назад, чуть ли не задевая горячий котел.

— У тебя его крылья, — произносит мама, полностью напуганная.

Ее черты расплываются, и мое внимание уходит куда-то внутрь. Я борюсь со своим состоянием, решив все-таки закончить разговор.

— Чьи крылья? — говорю я голосом, который звучит где-то далеко от моих ушей. Ощущение, будто я в другой комнате. Магия бешено пульсирует внутри.

Я не слышу ее ответа, да и полностью не уверен, вообще говорила ли мама или просто не слышал ее из-за свиста силы, оглушившего уши.

— Скажи мне, и поклянусь Бессмертными Богами, что никогда никому не скажу.

Силы начинают угасать вместе с тьмой, что туманила мне глаза. Я разглядываю маму, которая все также смотрит на меня с жалостливым взглядом, как и толпы в городе.

— Сын, это не та клятва, которую ты сможешь выдержать, — тихо говорит она сломленным голосом. Ее ужас и жалость уступают место более безнадежному выражению, которое больше похоже на отчаяние и опустошенность.

Мама не расскажет мне — не сегодня, и по ее лицу можно сказать, что нескоро. Она заставит меня выносить эти насмешки и оскорбления еще в течение нескольких лет! Будто все, что она может, это укрывать меня. Словно я — беззащитный малыш!

Гнев тут же вскипает во мне, вытаскивая из недр мою силу.

…Теперь ты мужчина…

Да. Крылья достаточное тому доказательство. Они вместе с магией, которая растет сама по себе и еще больше затемняет зрение. Крылья расправляются так широко, что даже не помещаются в нашем тесном укрытии.

Слишком большая сила.

Я отворачиваюсь. Гнев усиливает магию, а ее сила, в свою очередь, лишь пагубно влияет на гнев, который нарастает вверх по ломаной линии.

Не могу им управлять.

Я и секунды назад знал, прежде чем потерять контроль, что эта магия слишком сильна для моего тела и воли.

И затем буря, что таилась под венами, вырвалась наружу.

— Скажи мне, — мой голос звучит словно раскаты грома, а сила рябью устремляется в комнату. Обеденный стол сдвинулся с пола, стулья дребезжат. Кухонная утварь, висящая над котлом, теперь летит через всю комнату, а грубая, глиняная посуда разбивается о стены.

Несмотря на проявление такой силы, она заставляет мою непоколебимую мать сдвинуться назад лишь на несколько шагов. Темная магия овивает ее. Я вижу это, будто то есть черные завитки дыма.

Как только я освобождаю магию в комнату, она больше не удерживает меня, отчего снова могу ясно думать. Ужас замещается злостью. Я никогда не разговаривал так с матерью. Никогда моя сила не сходила с привязи, хотя никогда не чувствовал ее такой огромной.

Я все еще вижу свою магию перед мамой. Она обхватывает ее горло, вдавливаясь в кожу.

И внезапно чувствую себя ужасно от увиденного.

Что я творю?

…Ты не знаешь…?

…Разве не чувствуешь…?

…Ты вынуждаешь ее отвечать…

Силы небесные. Теперь я чувствую этот дым, словно фантомную конечность. Магия пробивается сквозь разум матери, выуживая из нее секрет.

Что-то появляется в ее глазах, что-то предупреждающее, что выглядит ужаснее, чем страх.

Она боится меня.

Ее горло двигается, борясь со словами. Но в конечном итоге мама сдается.

— Твой отец — Галлегар Никс.