Но суккуб сама сказала, что крест никто не увидит без моего позволения, значит, она каким-то образом умеет отводить людям глаза, и, похоже, эта магия работает и с чужой памятью.

   - Эй, ты в порядке? Что-то ты побледнел, - встрепенулся Тимур.

   - Да-да... всё отлично, - выдавил я.

   В моих мыслях уже звучала клятва держать всё в тайне. В прошлом я уже лечился в психиатрической клинике, хватит с меня одного раза. Не хочу в третий раз учиться связно думать.

   - Тебе нужно чаще бывать на свежем воздухе, - тоном авторитетного врача заявил Тимур.

   - Возможно.

   - Нет, я тебе это точно говорю. Сидение в четырёх стенах тебя убьёт.

   - Да понял я.

   - Ну и отлично. Тогда ты сейчас едешь со мной.

   - Куда? - насторожился я.

   - А тебе не всё равно?

   Коротко поразмыслив, я пришёл к выводу, что нет, о чем не замедлил сообщить. Тимур скривился и начал объяснять. Из его длинной, немного путаной речи, в ходе которой он несколько раз пытался сменить тему, я уяснил, что у моего друга какие-то серьезные проблемы экономического характера, связанные с нехорошими людьми, к коим ему и предстоит сейчас ехать, а меня он хочет взять с собой, чтобы не выглядеть одиноким неудачником. Я мысленно подивился такому средневековому подходу, но возражать не стал. Если моё присутствие придаст Тимуру статус вожака, за которым следуют люди, и с которым в силу этого следует считаться, то я не против. От меня не убудет.

   К тому же, я не хотел оставаться наедине с гипотетическим суккубом.

   В дороге мы почти не разговаривали. Тимур включил радио, и мы молча слушали жизнерадостные уверения ди-джея о том, что на "музыкальном Олимпе восходит новая удивительная звезда", и тут же, как бы в доказательство, приводился пример её творчества, который вызвал у меня мощное чувство дежавю.

   Я выключил радио. Тимур не стал возражать.

   Мы покинули наш район, проехали между парком и кладбищем и въехали в одну из старых частей города, но не по историчности, а в плане дряхлости. Желтые трехэтажные хрущевки, чье сходство с тюремными бараками усиливалось решетками на окнах, навевали мысли о необходимости эмиграции. Высокие раскидистые тополя своей зеленью несколько скрашивали картину, но кружащий в воздухе белый пух действовал на нервы. Не то чтобы я страдал от аллергии, но нет ничего приятного в том, чтобы потом битый час снимать с моей как назло черной одежды его липкие крупицы.

   Тимур завел автомобиль во внутренний двор одного из домов, и мы вышли.

   - Идем.

   Я привык судить о домах по виду входа, но в данном случае реальность посмеялась над моими индуктивными потугами: дверь подъезда принципиально отсутствовала. Я не нашёл даже следов дверной коробки.

   - Широки врата и пространен путь, ведущие к погибели, - подозрительно произнёс я.

   Тимур молча двинул вперед, и мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Настроение моего друга определенно портилось с каждым шагом.

   - Да что случилось-то? - не выдержал я, когда мы поднимались по лестнице на второй этаж.

   Тимур вздохнул.

   - Да ничего особо страшного. Не парься, я разберусь. Мне просто надо, чтобы кто-то свой был поблизости. На всякий случай.

   Я кивнул.

   Тимур отыскал нужную квартиру и позвонил, как всегда, по телефону.

   - Я здесь, открывай, - сообщил он трубке.

   Спустя полминуты дверь распахнулась, и на пороге возник высокий, могучего телосложения бритоголовый парень в мятых спортивных брюках и белой майке-алкоголичке. Несмотря на общий агрессивный облик, на лице его сияла открытая улыбка, и даже сломанный передний зуб не портил её.

   - Здорово, Тимур! - весело воскликнул нацистообразный верзила. - Как житуха?

   - Да ничего так, - несколько удивленно отозвался мой товарищ. - А у тебя всё нормально?

   - Всё отлично! - радостно подтвердил русский, при взгляде на которого Гитлер пересмотрел бы свою расовую идеологию. - А? - вопросительно кивнул он, глянув на меня.

   - Это Макс, - спохватился Тимур. - Мой друг. Макс, это Витя, - добавил он, повернувшись ко мне.

   Мы с улыбчивым громилой пожали руки, после чего тот пригласил нас с Тимуром войти.

   - Чего-то ты чересчур радостный, - высказал, наконец, Тимур то, что его явно беспокоило.

   - Да мне брат десять минут назад позвонил, - отозвался Витя, наблюдая, как мы разуваемся. - Короче, он мне всё рассказал, у меня к тебе больше никаких претензий нет.

   - О... - Тимур с растерянностью и некоторым недовольством посмотрел на громилу. - А позвонить и сказать это, чтобы я не ехал сюда, ты не мог?

   - Мог, - ничуть не смутившись, радостно кивнул Витя. - Но брат мне много чего про тебя рассказал, и про ваши дела совместные тоже. У меня к тебе разговор есть. Деловой.

   Тут качок замолчал и уставился на меня.

   - Хочешь, чтобы я ушёл? - прямо спросил я, заглянув ему в глаза.

   - Нет, братан, не, - примирительно заулыбался Витя и поднял руки, словно я целился в него из автомата. - Просто посиди в зале с моим кентом, пока мы с Тимуром на кухне пообщаемся. Там телик и кальян.

   Громила провел меня в соответствующую комнату, где моему взору предстала занятная картина: в центре пышного и пестрого ковра, устилавшего весь пол, сидел, по-турецки скрестив ноги, длинноволосый бородатый парень, одетый во что-то вроде белого халата, словно восточный монах. Около колоритного типа стоял небольшой стеклянный кальян с двумя прозрачными трубками, одна из которых вела к губам незнакомца, затягивавшегося в тот самый миг, когда мы вошли. В метре перед курильщиком негромко нёс какую-то яркую околесицу включенный широкоформатный телевизор, поставленный на что-то вроде комода. Что мне сразу понравилось, хозяин шайтан-машины явно умел настраивать разрешение, благодаря чему физиономии мелькавших на экране людей не были безбожно растянуты.

   - Костя - Макс, - быстро представил нас друг другу Витя и тут же увёл Тимура вон.

   - А тебя никогда не смущала привычка русских людей называть залом ту комнату, в которой находится самый большой телевизор? - вместо приветствия полюбопытствовал Костя, выдохнув дым.

   По глубине и длительности затяжки, а главное - по царившему в комнате характерному аромату особого дыма можно было сделать вывод, что курил мой новый знакомый отнюдь не табак.

   Я присел рядом с ним, тоже скрестив ноги. Наверное, со стороны мы выглядели как два хиппи.

   - Никогда об этом не задумывался, но теперь, когда ты сказал, то да, это кажется мне странным.

   Костя удовлетворенно кивнул и вновь уставился в телевизор. Я подумал и решил, что тема действительно исчерпала себя, после чего последовал примеру нового знакомого.

   На экране шла странная реклама, которую я уже видел несколько раз, и она снова и снова вызывала на моем лице кривую ухмылку: весёлый негр в разноцветной растаманской шапочке доил жирафа, причем выдаивал не молоко, а разноцветные конфеты, после чего он пробовал одну из них и разражался инфернальным смехом.

   - Наркомания повсюду, - хмыкнул я.

   - Да ну? - скептически отозвался Костя, выдохнув. - Твой взгляд замутнен стереотипами.

   - Да ну? - иронично повторил я. - Тогда просвети меня.

   - Эта реклама - гениальная метафора просветления, выраженная языком древних архетипов, - поучительным тоном начал Костя, после чего снова затянулся. Мне пришлось ждать несколько секунд, пока он решит продолжать беседу. - Море на фоне - это область бессознательного в людской психике, дойный жираф - та часть в ней, которая отвечает за "неожиданные" идеи и озарения; негр - тёмная, непознанная и дикая сторона Эго, обычно сокрытая от самоанализа. Разноцветная шапочка на нём свидетельствует об измененном состоянии сознания, глубочайшем сатори, при котором появляется возможность созерцать свою истинную природу. Темное Эго использует жирафа для приобретения нового понимания, нестандартного видения реальности, без искажений, внесённых воспитанием и привычкой. Именно поэтому жираф доится разноцветными конфетами, а не банальным молоком, ведь подлинная Вселенная ничуть не похожа на обыденные представления о ней.