— Можешь хотя бы ты не говорить эту банальность? — твердо произнес Карнаж, убирая медальон. — Потому как все мои «почти отцы», наставляя меня, сами гибли довольно глупой и бесполезной смертью, в итоге вновь оставляя меня одного.

Дуэргар немного растеряно посмотрел на Феникса и как-то совсем по-стариковски опустил голову, насупившись. Достал из кармана трубку и с тихим неразборчивым ворчанием принялся набивать.

Скиера попыталась успокоить Феникса, но тот зло стряхнул её руку с плеча. Некоторое время ехали молча, и вдруг «ловец удачи» неожиданно повернулся к полуэльфке и ответил на недавно заданный ей вопрос:

— «Башня Умолкших Криков» называется так, потому что конструкция стен не позволяет звукам изнутри выходить далеко за пределы узилища. Хоть сорви глотку, но снаружи никто не услышит. Когда к ней волокут осужденных, они в отчаянии вопят так, что уши закладывает. Но, стоит захлопнуться воротам, и крик не просто стихает, а резко обрывается. Я видел подобное, и мне приходилось слышать эту неожиданную, звенящую и жуткую тишину.

Скиера воззрилась на него, но Карнаж снова устремил взгляд вперед. Лучница обернулась и со смешанным чувством провожала шпили утопающего в кронах деревьев Швигебурга. Город более не казался ей таким уж притягательным и удивительным…

Путь до пересечения с Большим Северным Трактом был не столько дальним, сколько однообразным и нудным. В скором времени путники выбрались из леса на равнины Фивланда. Даже в сравнении со степями Империи, окружающее выглядело голо и покинуто, храня память о давней войне гномов и дуэргаров. Издревле этот край славился безжизненностью, так как столкновения прибывших с Восьми Островов народов и коренных обитателей Материка оканчивались весьма деструктивно. И, если люди, ушедшие в степи будущей Империи, смогли договориться с кентаврами настолько полюбовно, что отправили тех в резервацию на впечатляющих размеров остров посреди Моря Скал, доходчиво окрестив его Островом Четырех Копыт, то гномы и дуэргары бились на полях будущего Фивланда грудью в груди ещё пару веков. Попутно, как ни странно, давая отпор любой третьей стороне, неважно пытавшейся примирить или же, наоборот, разжечь конфликт.

Никаких легендарных побоищ и громких имен на подобие Гарна Молотобойца, первым приведшего собратьев на негусто заселенные дуэргарами территории, история не сохранила. В бессмысленной мясорубке герои появлялись каждый божий день и так же скоро погребались под шестью футами земли, за которую рвались в бой навстречу арбалетным болтам и топорам. В конце концов, обеим сторонам надоело воевать. Поскольку никто не хотел уходить так же, как и драться дальше, оба народа начали отстраиваться на ставшей общей территории, иногда демонстрируя друг другу волосатые задницы в шпионские зрительные трубки.

Примечательным для Материка оказался тот факт, что и те, и другие немало преуспели на поприще созидания. Мораль обоих народов предполагала иметь вместо надежного врага худого друга, даже если в подобном случае столь обожаемая однозначность не была на лицо. За прошедшие века гномы и дуэргары сблизились и стали фактически одним целым. Возможно, благодаря тому, что вторые, едва выбравшись из-под рабского ига темных эльфов, только начинали осваивать новые земли, а появление гномов во многом спасло будущее королевство от захвата прежних хозяев, зализывавших раны в подземных дебрях. Не говоря уже об остальных народах, имевших свое видение судьбы богатых недр Фивланда при откровенной бедности почв на поверхности.

— О, Сильван! Сколько я здесь ни была, но никак не могу привыкнуть, — испустила вздох Скиера, — как же здесь пусто!

— Но-но, — буркнул Филин, — тут просто кипит жизнь по сравнению с Пепельными Пустошами!

Удар попал в цель. Некогда знаменитые леса Роккар, краса и гордость древней природы Материка, называемые «Вольными», раскинувшиеся на севере, за грядой Драконьего Проклятия, были сожжены дотла в ходе жестокой войны между Лароном и Истанией. Защищали древние дебри вместе с немногочисленными дикими эльфами, как раз такие полукровки, как Скиера и им подобные. Все те, кому не нашлось места в мрачной эпохе Сокрушения Идолов, полной жестокости, подозрительности и резких политических решений. Владыки в то непростое время делили окружающих на «своих» и «чужих» далеко не по убеждениям, а по чистоте крови.

Горе от этого поражения в полной мере выпало на долю полуэльфки, которая потеряла в огне лесов Роккар всю семью и друзей. За какие-то пять лет войны она лишилась близких и своего единственного дома.

Дуэргар не считал, что сказанул со зла. Он вступился за отчизну, но, при всей известной черствости фивландцев, те не были лишены сердца. Тем более, когда на резкие слова отвечали лишь молчаливым укором мокрых от подступивших слез глаз.

— Зря ты так, — хмуро посмотрел на Филина Карнаж. — Я бывал у самого края Пепельных Пустошей. Жуткое зрелище, доложу я тебе.

— Да я же это… — дуэргар почувствовал себя весьма погано и покосился на Скиеру. — Того. Не хотел я, короче… Земля наша настрадалась не меньше, только времени прошло побольше… Да на твои слова любой урожденный фивландец сказанул бы так же!

— Понимаю, — тихо, но твердо ответила полуэльфка.

Тракт, что твой швигебургский гном, шел прямо, ломился через холмы, протискивался сквозь нагромождения камней, даже в скалах хитроумные строители находили лазейки, и не думая обогнуть. Солнце ярко светило, высушивая мокрую от дождя землю с редкими клочками травы тут и там. Откуда-то доносились странные звуки, издаваемые живностью, которая умудрялась обитать здесь, вырыв нору или забившись в расщелину, заросшую мхом.

— И все же взгляд стынет от того холодного запустения, что царит здесь и зимой, и летом, — не выдержала полуэльфка.

— Каждый смотрит так, как умеет, — гораздо спокойнее возразил Филин, после чего неожиданно и с чувством произнес. — Вот. Смотри, посреди холмов есть болота — излюбленное место чудаковатых алхимиков. Странные они мужики, но живут и путникам помогают. Кое-где курганы. Там живут коренные мои сородичи. Всегда рады бартеру и новостям из большого мира. Обитаемых мест здесь на самом деле очень много. Стоит лишь присмотреться. Те же поселения гномов в горах на западе. И если там не шумят листвой деревья и не поют птицы, это еще не значит, что там нет жизни. Стоит лишь вслушаться! Особливо дальше, среди снежных шапок гор, там-то жизнь нашего брата поет стуком кирки на рудниках и штольнях, скрипом канатов в люльке, шипением раскаленного металла в плавильнях и бульканьем кипящего на огне горького и крепкого лангвальдского чая. В том же запустении нашим предкам не приходится себя винить. Гномы и дуэргары в основном бились меж собой, и никогда с землей, что даровал нам Основатель. Даже сберегли те куцые леса, которыми скупо поделился Сильван. И мне действительно жаль, что с роккарскими дебрями приключилось такое. Подумать только! Сжечь дотла объект споров Истании и Ларона с помощью драконов, чтобы в итоге не досталось никому?! Зачем тогда кровь было лить, если всё в итоге пустили по ветру?!

Скиера в изумлении уставилась на Филина. Тот в сердцах сплюнул, отвернулся и задымил трубкой.

* * *

Кеарх был из старой породы сильванийских эльфов, в которых еще оставалось много древней крови, чем, собственно, и гордился род молодого убийцы. Юный, по эльфийским меркам, отрок унаследовал и мстительность, и жестокость, присущую сильванийцам старой закваски, поэтому не мог оставить всё, как есть, и позволить Карнажу спокойно уйти. Хотя, надо признать, Кеарх недооценил противника. Попрыгун в юношеские годы уже успел отличиться, да так, что многие патроны его зауважали.

Сильваниец хорошо помнил как былые, казалось, такие сердечные наставники запихнули их в настоящее пекло. Он, Попрыгун и ещё несколько молодых стажеров были направлены в одну из башен в Высоких Шпилях. И, если для юношей это было захватывающей авантюрой, то для бывалых воров являлось чистой воды самоубийством. В вопросе противостояния ловкого и смекалистого воришки, с быстрым, как молния, кинжалом, и мага, вооруженного такими знаниями, как, например, превратить щелчком пальцев человека в горстку пепла, всё решал случай. На тот момент обитатель башни, задержавшийся там несколько дольше обычного, оказался молодым ворам явно не по зубам. Прежде, чем те сумели оправиться от удивления, застав чародея в библиотеке за чтением какого-то старинного фолианта, тот в приступе гнева испепелил сразу двоих. После чего, смирив страсти, успокоился, собрал нужные книги на глазах остолбеневших от страха Кеарха и Попрыгуна и собирался удалиться через портал. То был Рэйтц из Красных Башен. Молодому магу едва перевалило за тридцать, но врожденный талант уже завоевал признание в самых высоких кругах. В тот день он направлялся на собрание чародеев в традиционно выбранных для этого залах феларской резиденции придворной гильдии, чтобы там зачитать свой занменитый меморандум и официально образовать орден Красных Башен. Будущий магистр пребывал в весьма скверном расположении духа, а, так как он славился своими маниакальными наклонностями пироманьяка, то сожжение пары никчемных молокососов лишь подняло ему настроение. Зло усмехнувшись, маг развернулся к порталу — весьма самоуверенный поступок, ведь таким образом он оказывался к оставшимся в живых воришкам спиной. Хотя, откуда ему было знать о пережитом Карнажем в детстве потрясении и о том, какое последствие оно возымело? Оправившись от оцепенения, в которое ввергло его сожжение товарищей, Попрыгун, словно оголодалый волчонок, набросился с яростным рыком на Рэйтца. Если бы маг не успел повернуться, то удар потрепанного шабера пришелся бы между лопаток, а так стилет вонзился лишь в плечо…