— И вы после всего не думаете обо мне плохо?

— Из-за того, что вы были столь неразумны, что влипли в такие неприятности? Нет, мой бедный мальчик, конечно, нет. — И под впечатлением минуты Джулия подала ему вторую руку. — Вы можете на меня рассчитывать.

— Правда? — спросил Гидеон.

— Правда, правда.

— Я всегда рассчитывал и буду рассчитывать. Признаюсь, что момент не совсем подходящий, но у меня нет друзей… по крайней мере, таких, которых мог бы назвать настоящими друзьями.

— У меня тоже нет друзей, — сказала Джулия. — Но вам не кажется, что пора вернуть мне мои руки?

— Еще одну минуточку! Пожалуйста! У меня так мало друзей…

— Я полагаю, что это не лучшая похвала для молодого джентльмена, что у него нет друзей.

— Нет, нет! У меня толпы друзей, — воскликнул Гидеон. — Я не то хотел сказать. Понимаю, что момент не подходящий, но если бы вы могли, если бы захотели понять!..

— Мистер Форсайт…

— Не обращайтесь ко мне таким ужасным образом, — умолял адвокат. — Прошу вас звать меня Гидеон!

— Ах, ни за что. Мы так недолго знакомы…

— Ничего подобного, — запротестовал Гидеон. — Мы познакомились уже давно, еще в Борнмуте. Я с тех пор никогда о вас не забывал. Скажите, что вы обо мне тоже помнили. И называйте меня Гидеоном.

— А это не будет слишком легкомысленно… как в случае с Джимсоном?

— Я знаю, что я полный кретин, — почти кричал адвокат, — но мне это безразлично. Пусть я кретин, и вы можете надо мной смеяться, сколько вам угодно. — А когда на губах Джулии появилась улыбка, Гидеон снова обратился к вокальному жанру: — «В стране моих грез…» — запел он, пожирая глазами предмет своего обожания.

— Совсем как в оперетте, — тихо прошептала Джулия.

— И правильно. Или я не Джимсон? Было бы странно, если бы я не смог исполнить серенаду своей любимой. Да, я специально так сказал, моя Джулия. У меня нет ни пенса, я свалял крупного дурака, но, несмотря на все, я хочу добиться тебя. Джулия, посмотри на меня. Неужели ты решишься сказать мне: «Нет»?

Джулия в ответ лишь взглянула на него. Трудно сказать, что именно прочел он в этом взгляде, но можно быть уверенным, что ответ его удовлетворил, поскольку читал он его довольно долго и с удовольствием.

— А дядя Нед даст нам немного денег, и у нас будет на что жить, — нарушил в конце концов молчание Гидеон.

— Что за наглость! — раздался вдруг веселый голос откуда-то сбоку.

Гидеон и Джулия отпрянули друг от друга с необычайной поспешностью. Хотя до объятий дело у них и не дошло, сидели они в очень непосредственной близости. И теперь стояли оба перед мистером Блумфилдом, пунцовые от смущения. Сей джентльмен, проплывая по реке, перехватил упущенную Джулией шлюпку и, догадавшись, что произошло, решил застать мисс Хезелтайн, занятую, по его мнению, рисованием, врасплох. К его удивлению в один силок попали сразу две пташки. Сейчас, когда он смотрел на эту пару испуганных, затаивших дыхание голубков, из всей массы распиравших его чувств верх взял инстинкт старого сводника.

— Что за наглость! — повторил он. — Ты, я вижу, полностью уверен в своем дяде Неде. Но я тебе, кажется, не раз говорил, чтобы ты держался подальше.

— Подальше от Мейденхеда, — ответил Гидеон.

— И то правда, — признал мистер Блумфилд. — Видишь ли, я решил, что лучше, если ты не будешь знать нашего адреса. Эти мерзавцы, братья Финсбюри, наверняка бы его у тебя выпытали. И этот поганый флаг я вывесил, чтобы сбить их со следа. Но это ладно, Гид, ты ведь обещал мне, что займешься делом, а я застаю тебя лоботрясничающим в Падвике.

— Прошу вас не сердиться на мистера Форсайта, — вступила в разговор Джулия. — У него ужасные неприятности.

— Что еще, Гид? — спросил дядя. — Подрался или залез в долги?

По убеждению поместного радикала, это были два единственных несчастья, которые могли постигнуть джентльмена; оба имели место в его собственной биографии. Однажды он неосмотрительно подписал вексель своего приятеля, и это обошлось ему в кругленькую сумму, а приятель потом долго ходил, умирая от страха встретить за углом мистера Блумфилда с его дубовой палкой. Что касается драки, то наш радикал был всегда к ней готов. Как-то раз, когда он (в ранге председателя клуба радикалов) вышвырнул из зала своих оппонентов, дело зашло даже дальше. Некий мистер Холтум, кандидат от консерваторов, прикованный долгое время к больничной кровати, готов был признать под присягой, что был избит «этим грубияном», а поскольку чувствовал, что близок его конец, то собирался придать этому утверждению вид официального предсмертного заявления. Поэтому наш радикал был чрезвычайно рад, когда узнал, что мистер Холтум в полном здравии вернулся в свою пивоварню.

— Гораздо хуже, — стал объяснять Гидеон. — Фатальное стечение совершенно невероятных обстоятельств. Похоже на то, что какая-то банда убийц решила использовать меня, чтобы замести следы. Как вы, дядя, сами увидите, во всей этой истории существенно то, что я учусь на адвоката, — и он второй раз за день вынужден был описать все перипетии, связанные с появлением концертного рояля.

— Я напишу об этом деле в «Таймс»! — воскликнул мистер Блумфилд.

— Вы хотите, чтобы меня вообще из адвокатов выгнали?

— Исключено! Не пори чушь, не может быть, чтобы до этого дошло. Правительство у нас сейчас вполне приличное, либеральное, и они мою просьбу без внимания не оставят. Слава Богу, времена тори остались в прошлом.

— Дядя, это не поможет.

— Ты совсем голову потерял! Все еще собираешься сам от трупа избавляться?

— Не вижу другого выхода.

— Полная чепуха, — заявил дядя, — и я не хочу больше об этом слышать. Я категорически настаиваю, чтобы ты воздержался от любых действий, связанных с этой аферой.

— Чудесно! Я передаю это дело вам, и можете делать с трупом все, что считаете правильным.

— Упаси меня Бог! — запротестовал председатель клуба радикалов. — Я с этим не хочу иметь ничего общего!

— В таком случае позвольте мне самому решить, как поступать, — сказал племянник. — Поверьте, я нутром чую, что надо делать в такой ситуации.

— Можно подбросить труп клубу консерваторов, — предложил мистер Блумфилд. — Там и так гнездо заразы. Это скомпрометирует их в глазах избирателей, а нам даст возможность развернуть мощную кампанию в местной прессе.

— Ну уж нет, дядя. Или вы хотите нажить на этом политический капитал? Тогда я предоставляю покойничка в ваше полное распоряжение.

— Нет, нет, Гид, что ты. Я просто подумал, что неплохо было бы так сделать. Но сам я к этому рук не приложу. Более того, я считаю, что наше с мисс Хезелтайн присутствие здесь далее абсолютно невозможно. Нас может кто-нибудь увидеть, — добавил он, оглядываясь на реку. — Мое же положение в обществе таково, что моим сторонникам это может сильно навредить. А кроме того, пора ужинать.

— Что? — изумился Гидеон, доставая часы. — И в самом деле! Боже мой, ведь рояль уже давно должен быть тут!

Мистер Блумфилд как раз усаживался в свою шлюпку, но, услышав эти слова, остановился.

— Я сам видел, как его доставили на станцию, — объяснил адвокат. — Даже извозчика нанял; у него еще какие-то дела там были, но обещал, что будет здесь не позже четырех. Наверняка рояль уже открыли и труп обнаружили.

— Тогда надо срочно удирать отсюда, — заявил мистер Блумфилд. — Это единственный выход, и любой мужчина это признает.

— Да, но предположим, что все в порядке, — в отчаянии воскликнул Гидеон. — Допустим, что рояль привезут, а меня здесь не будет. Кто его получит? Я сам своей трусостью себя погублю. Дядя, нужно разузнать в Падвике. Мне там нельзя появляться, а вам можно. Вы бы покрутились около полицейского участка, а?

— Нет, Гид, нет, дорогой мой племянник, — заявил мистер Блумфилд тоном человека, понуждаемого сунуть голову в пасть зверя. — Я тебя люблю всей душой, и, слава Богу, я рожден англичанином, и вообще… но с полицией я дела иметь не хочу.

— Так вы меня покидаете? Тогда прямо так и скажите.