Я зарывался головой в подушку. Я натягивал подушку на голову и прижимал ее к ушам.

Но голоса не смолкали. И тараторили так быстро, так возбужденно…

Они не смолкали, пока меня не разбудил голос мамы.

— Джек! Джек! — окликнула она из-за двери. — Пора вставать! Школа!

Я сел, точно подброшенный пружиной. Сна не было ни в одном глазу.

Я поднялся на ноги и встал, как вкопанный.

— Джек? Ты меня слышишь? — крикнула мама. — Пора вставать в школу!

— Я готов! — отчеканил я громким, чистым голосом. — Я буду подчиняться!

— Что?! — воскликнула за дверью мама. — Что ты сказал?

И только тут я понял, что стою посреди комнаты, замерев по стойке смирно.

— Я готов! — выкрикнул я, как солдат на плацу. — Я буду подчиняться!

— Заканчивай этот цирк, — сказала мама. — Одевайся. Твоя сестра уже внизу.

Я стоял прямо, будто аршин проглотил, слыша, как она спускается по лестнице. Затем, невероятным усилием воли, я заставил тело расслабиться.

— Почему я так говорю? — спросил я вслух.

Я окинул взглядом комнату. Все вроде на месте. Но я все равно ощущал себя не в своей тарелке. Я чувствовал… растерянность.

Я услышал жужжание у себя в голове. Словно стрекотали миллионы сверчков. Я потряс головой. Попытался прочистить уши пальцами.

Но тихое стрекотание рождалось не в голове; оно доносилось откуда-то еще.

Я принялся натягивать чистую пару джинсов. А голоса нашептывали мне что-то. Два голоса. Три. Откуда-то совсем рядом.

Голоса звучали, как стрекот насекомых. Но я их понимал!

— Когда вы прибудете? — спросил я. — Вы можете назвать мне день?

Я слушал их тихий, приглушенный расстоянием ответ.

А потом отсалютовал, точно солдат.

— Я буду подчиняться! — пообещал я.

Я уставился на черную квадратную коробочку, лежавшую на тумбочке. Голоса доносились именно из нее. Несколько голосов, сливающихся в один.

Я взял коробочку. Я чувствовал, как она вибрирует в такт жужжанию голосов.

— Что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил я коробочку. — Когда вы прибудете?

И тут мое дыхание прервалось.

Кто они? Зачем я говорю с ними? Почему я их понимаю? Чего им от меня нужно?

В голове проносились миллионы вопросов. Миллионы пугающих вопросов.

Я схватил коробочку и запихнул ее в карман джинсов.

Я должен ее вернуть, сказал я себе, трясясь от страха.

Голоса что-то сделали со мной. Голоса заставляли меня вести себя странно.

Я не мог заставить их умолкнуть. Я должен вернуть коробочку мистеру Флешману.

Мистер Флешман…

Может, это тоже какой-то спецэффект?

Но если это всего лишь кинотрюк, почему он заставляет меня так странно себя вести?

Я надел футболку, торопливо сунул ноги в кроссовки. Потом скатился по лестнице, вбежал на кухню и направился к задней двери.

— Куда это ты навострился? — поинтересовалась мама. Она сидела за столом напротив Белл. Белл зачерпывала ложкой большие порции каши.

— Нужно кое-что вернуть, — ответил я, взявшись за ручку двери.

— Не раньше, чем ты позавтракаешь! — отрезала мама и показала на стул: — Садись.

Голоса щебетали у меня в ушах.

— Я буду подчиняться, — сказал я.

Я повернулся и подошел к столу. Плюхнулся на стул наискосок от Белл.

— Джек, — сказала Белл, — спорим, вам достанется мистер Лэйкер? — И засмеялась. Мистер Лэйкер был самым суровым и придирчивым учителем в нашей школе.

Белл говорила что-то еще, но я ее не слышал. Ее слова потонули в гуле голосов.

— Джек, ты портфель собрал? — осведомилась мама. Она встала и направилась к кофеварке — налить себе еще кофе.

— Я буду готов, — ответил я.

Белл продолжала в красках расписывать грозного мистера Лэйкера. Но шум голосов у меня в ушах нарастал. Я видел, как движутся губы Белл, но не слышал ее.

— Хватит! Хватит! — заорал я.

— Я ничего не делала! — заверещала Белл.

— Молчать! — приказал я голосам.

— Я молчу, молчу! — взвизгнула Белл.

— Джек, что с тобой такое?! — возмущенно спросила мама.

В голове прояснилось. Я уставился на нее.

— Зачем ты орешь на сестру? — спросила мама, наклоняясь ко мне.

— Я… не знаю, — пробормотал я. — Ничего не могу поделать…

Голоса снова защебетали.

— Мам, скажи ему, чтоб не смотрел на меня так! — захныкала Белл. — Он пытается меня напугать.

— Джек, возьми себя в руки, — сказала мама. — Разве ты не рад первому дню в школе?

— Я буду готов, — сказал я.

— Прекрати разговаривать как робот, — велела мама. — Ты пугаешь сестру. — Потом добавила: — Между прочим, ты пугаешь и меня.

— Я буду подчиняться, — ответил я.

Я зажмурился и усилием воли попытался изгнать голоса из головы. Я знал, что мне нужно сделать. Я должен вернуть коробочку мистеру Флешману.

Я вскочил. Схватил рюкзак. И выбежал в заднюю дверь.

Я слышал, как мама что-то кричит мне вслед. Но не остановился.

Мне позарез нужно отдать коробочку мистеру Флешману.

С коробочкой в руках я поспешил к его подъездной дорожке.

Но голоса… голоса…

Они приказали мне повернуться. Тараторя наперебой, они велели мне уходить.

Я пытался сопротивляться.

Я сделал несколько шагов вверх по дорожке. Я помахал коробочкой, на случай, если мистер Флешман видит меня из окна.

Но после этого мою голову пронзила невыносимая боль. Виски раскалывались. Перед глазами полыхнула ослепительная белая вспышка.

Раскаленная вспышка боли.

Я повернулся и побежал. Я бежал всю дорогу до школы. Бежал с маленькой черной коробочкой в руке и настырным стрекотом голосов в ушах.

В школе все шло хорошо… поначалу. Я не загремел в класс к мистеру Лэйкеру. Я попал к миссис Хофф, которая славилась своей добротой. И все мои друзья оказались со мной в одном классе.

Я засунул коробочку вглубь рюкзака. Я не слышал голосов весь остаток утра. Я не слышал их и днем… до урока ИЗО.

Миссис Хансен, училка ИЗО, всегда напоминала мне жужжащего шмеля. Она низенькая, кругленькая, и снует от парты к парте эдак вприпрыжку.

Она объявила, что сегодня мы будем лепить скульптурный портрет из глины. В качестве модели она выбрала Мадди. Устраиваясь на высоком табурете перед всем классом, Мадди делала вид, что ужасно стесняется.

Но все мы прекрасно знали, что застенчивость Мадди неведома.

Она тут же приняла позу кинозвезды. Сидела она идеально; солнечный свет из окна озарял ее лицо и играл в волосах.

Я начал с ног Мадди. Знаю, звучит странно, но мне всегда нравится начинать с ног, а лицо делать в последнюю очередь. Глина в моих руках была теплая и податливая. Потихоньку я начал расслабляться и даже получать удовольствие от работы.

Я вылепил левую ногу Мадди. Потом взялся за правую.

Мне хотелось обдумать все, пока голоса молчат. Без их настойчивого, насекомьего стрекота я, по крайней мере, мог мыслить ясно.

Что это за коробочка? И зачем она находилась в доме мистера Флешмана? И что давало ей такую власть надо мной?

Неужели мистер Флешман мне лгал? И никакой он не кинодел?

Но если он не кинодел… то кто же он?

В голове засвистели статические помехи. Я отложил скульптурку и закрыл глаза.

Голоса вернулись. Они трещали и стрекотали. Разговаривали со мной. Заполняли мой разум. Заполняли. Заполняли…

— Джек, и как прикажешь это называть? — голос миссис Хансен прорвался сквозь стрекот, свист и треск помех.

Я открыл глаза.

Миссис Хансен взяла мою скульптуру и подняла на обозрение всему классу. Я ахнул при виде того, что слепил.

Шар. Идеально круглый шар.

— Что это? — допытывалась миссис Хансен.

— Это его мозг! — противным голосом крикнула Мадди.

— Тарелочник наносит новый удар! — объявил Генри.

— Я готов! — выкрикнул я, вскакивая на ноги. — Я буду подчиняться! — И тут же отсалютовал. Затем я выхватил глиняный шар у миссис Хансен и запулил его через весь класс.