— Да. Проще говоря — старый, отожравшийся генокрад.

Дживс чувствовала себя в состоянии, которое легендарный инквизитор Бертранус Оустерский описал в знаменитой энциклике "In quaestione de haeresi" — смотрела, но не видела, наблюдала, но не понимала, ибо была слепа и несведуща в происках Врага…

Поначалу все развивалось понятно и ожидаемо. Спланированная экспромтом и буквально на колене операция удалась. Были добыты весомейшие доказательства ереси, арбитр Сименсен захватил вещательный центр Танбранда. Теперь оставалось нанести еретикам решающий удар — обратиться напрямую ко всему Городу и планете, раскрыв планы предателей. Конечно, далее Ахерон ожидали хаос и жестокая борьба, но это было лучше, нежели падение по спланированному врагом сценарию.

Леанор вполне понимала, почему Боргар позволил еретикам связаться с ним по воксу, через сервитора. Самого разговора она почти не слышала, однако даже по отдельным фразам было ясно, что враги, как и положено, умоляли, пресмыкались и вообще юлили.

Но внезапно все изменилось…

Арбитр помрачнел и надолго задумался, затем вместе с сервитором связи перешел в отдельный застекленный "стакан" дикторской рубки, где разговор уже никто не мог подслушать. Судя по жестам, беседа продолжилась, весьма напряженно. Затем Сименсен приказал своим бойцам находиться в полной готовности, но пропустить парламентера, которым оказался никто иной, как Планетарный Комиссар. Прежде чем выслушать его, Боргар самолично проверил состояние мин и детонаторов, посадил самого доверенного бойца — то есть Дживс — за пульт ultimum judicium, то есть "последнего решения". И только после этого позволил впустить гостя.

Еще через четверть часа прибыл губернатор, во главе вооруженного отряда, который, однако остановился в двух кварталах от центра. Под стволы дробовиков энфорсеров Теркильсен ступил лишь с двумя сервиторами, которые тащили увесистый металлический ящик, похожий на странный гроб. По приказу Боргара энфорсеры просканировали ящик, не открывая, отследив там лишь наличие холодильной установки, мертвой органики и полное отсутствие каких‑либо вредоносных эманаций. Арбитр, губернатор и комиссар уединились в застекленной будке дикторов.

Дживс сидела на жестком, слишком низком для ее сложения стуле, сжимая в кулаке цилиндр с единственной кнопкой на торце. Кнопка уже была нажата, детонатор взведен. Если ее отпустить, то сработают мины, перекрывающие подходы к вещательному центру, а внутри рванут капсулы с токсином огромной мощности. Аппаратура начнет автоматическое воспроизведение записи, которую Сименсен сделал заранее. Сколь бы хитер не оказался враг, он не сможет остановить трансляцию быстрее, чем через три — четыре минуты. Этого достаточно.

Но Дживс не понимала, что происходит. Не понимала и готовилась к худшему, потихоньку — по одному — разминая уставшие пальцы на детонаторе и ловя через мутноватое стекло будки каждый жест трех спорящих.

— Насколько я понимаю, про тиранидов вам известно, а вот про генокрадов — нет, — подытожил губернатор.

Боргар молча кивнул. Он был очень внимателен и сосредоточен, при этом держался так, чтобы гроб с замороженным чудовищем находился между ним и собеседниками. От ящика струился холод, но губернатор раскраснелся и поминутно вытирал широкий вспотевший лоб. Сейчас, вблизи, всемогущий и единоличный правитель Ахерона казался глубоким стариком, выглядевшим на все свои полторы сотни лет. Заметив короткий жест арбитра, Теркильсен опять выругался, поминая экзотические сексуальные практики всех богов и демонов варпа.

— Как сказал чуть раньше мой почтенный друг, политика Империума в этом вопросе понятна, но неоднозначна, — вопреки привычке общаться очень кратко, в такт работе дыхательного аппарата, увечный комиссар заговорил длинными, хорошо выстроенными фразами. Дыхания ему не хватало, и теперь каждое предложение отделялось от других длинными паузами. Речь давалась Комиссару нелегко, то, что осталось от некогда сильного тела, подергивалось в судорогах напряжения и кислородного голодания, но он продолжал. — Понятно, что не стоит распространять широко знание, которое может поколебать устои и вселить страх в сердца Его верных слуг. И все же временами такое ограничение приводит к неприятным казусам. Как в нашем случае.

— Вы назвали… его… самым страшным врагом, — наполнил Владимир Сименсен.

— Считается, что хуже всего — Хаос и его неустанные происки. Но это не так. Силы Хаоса ограничены, а его попытки проникнуть в наш мир Империум давно научился парировать. Это тяжело, смертельно опасно, но все же посильно.

— Если смотреть с высоты Золотого Трона, — желчно вставил Теркильсен. — Планетам, по которым прокатились Черные Крестовики или культисты Поганой Четверки, от этого не легче.

Боргар дернул щекой, но оставил без видимого внимания замечание губернатора, граничащее с ересью. Он посмотрел на комиссара и вымолвил:

— Хотелось бы услышать больше о… — арбитр кинул непроизвольный взгляд на холодный труп в гробу.

— Генокрадов долго считали самостоятельным, отдельным видом ксеносов…

Комиссар закашлялся, голосовой аппарат невнятно захрипел. Приступ никак не проходил, и эстафету принял губернатор.

— Самостоятельным, — повторил он. — Но как оказалось, это подвид Пожирателя. Передовой отряд, разведчики и диверсанты в одном лице. Я потом покажу вам жизненный цикл культа…

— Лучше сейчас, — мрачно посоветовал арбитр.

— Будь по — вашему, но мы теряем время.

— Я готов смириться с этой потерей.

— Вы то готовы, но вот Ахерон ждать не может, — вздохнул губернатор, но перехватил взгляд (если так можно сказать о бесстрастных оптических линзах калеки) комиссара. Вновь вздохнул и продолжил. — Генокрады действуют одновременно и как инфильтраторы, и как паразиты. Сначала они стремятся внедриться в общество других существ, обычно тау и людей, но не обязательно только их. Стремятся тайно, разумеется, потому что… — Теркильсен указал на кошмарную дохлую тварь, которую при всем желании нельзя было замаскировать под человека и даже мутанта. — Спускаются в катакомбы, брошенные комплексы и все такое. Там они начинают размножаться, причем культ производит разные специализированные формы, от почти человекоподобных особей до таких вот бойцов. Как наш Артефакт.

— Он опасен в бою? — быстро спросил Боргар. — Насколько?

— Напомню, тварь уложила больше десятка орков в ближнем бою, без всякого оружия. Ее хитиновая броня с кристаллическими включениями способна выдержать попадание крупнокалиберных пуль и почти неуязвима для обычных лазганов. Когтями он рвет обычную пехотную броню, как резину, а двигается…

— Быстро двигается, — вставил комиссар, справившийся с приступом. — Очень быстро, поверьте.

— Ясно. Дальше, — сказал Боргар. — Что потом?

— Попутно генокрады начинают очень осторожно отлавливать и заражать избранных людей… чем‑то вроде паразитов — симбионтов, невидимых для обычного сканирования. Там очень сложный механизм кооперации, который уже много лет никто толком не может разгадать. Симбионт как бы подключается к нервной системе жертвы и к тому же выделяет химические вещества, которые воздействуют на центры боли и удовольствия. Жертва сохраняет рассудок, более — менее адекватно мыслит, но отныне цель ее существования — беззаветное служение культу. Исполнение чужой воли дарует блаженство и всеобъемлющее счастье. Попытка не то, что бунта, но хотя бы малейшего сомнения погружает в глубокую депрессию, вплоть до кататонии и разрушения личности. Впрочем, это случается очень редко, при наличии особо устойчивой психики и горячей веры в Бога — Императора. Но жертву уничтожают раньше, чем ее неадекватное поведение становится заметным. Твари умеют выбирать мишени… Впрочем, есть теория, что зараженные объекты не помнят этого и не служат новым патронам осознанно, но тут нельзя утверждать что‑либо однозначно. Нам пришлось исходить из худшего.