— У нас с тобой очень разные понятия романтики, Рук. Этот ресторан, к примеру...

— Ты по-прежнему злишься, что я привёл тебя в воровской ресторан?

— Ты привёл меня в воровской ресторан?

Я удивлён, что она ещё не поняла этого. Но она не принадлежит к этому миру. Никакого опыта. Никаких ориентиров. Её нельзя винить за наивность. Я не позволяю выражению своего лица измениться.

— Да.

— Почему?

— Потому что мне нравится здешний стейк?

— Рук.

— Хорошо. Я привёл тебя сюда, чтобы ты могла увидеть мою жизнь. Чтобы ты знала, во что ввязываешься. Чтобы ты испытала что-то необычное. Ты это ненавидишь?

Она тяжело откидывается на спинку стула, её взгляд дико бегает по залу.

— Ненавижу ли я это? Что это за вопрос?

— Простой.

— Сколько среди этих людей убийц? Сколько среди них преступников?

— Почти все они преступники. Но я сомневаюсь, что здесь больше двух или трёх настоящих убийц.

Тяжело смотреть, побледнела ли она, но у меня создаётся впечатление, что вся кровь отлила от её лица, переместившись куда-то в область этих её убийственных шпилек.

— Не паникуй. Никто не убьёт тебя за то, что ты здесь поужинаешь.

Она закрывает глаза, бормоча еле слышно.

— Боже, не могу поверить, что это происходит.

— Ты делаешь из мухи слона. Это ресторан. Они подают хорошую еду. Хозяева очаровательны, пока ты ничего у них не крадёшь, и все ладят как на пожаре.

Я сдерживаюсь и не рассказываю ей о том, когда в ресторане на самом деле был пожар. Не думаю, что эта информация хорошо мне послужит.

— Мы могли бы пойти куда угодно. В этом городе буквально тысячи потрясающих мест, где можно поесть, а ты приводишь меня сюда. И... ты сказал свою фамилию у двери. Тот парень просто впустил тебя, будто точно знал, кто ты. Что это было, чёрт побери?

— Он знает, кто я. Он знает, что я время от времени работаю на хозяев этого места.

Саша затихает. Она берёт свой нож для масла и крутит его в руке, глядя на тусклое лезвие, будто оно содержит ответы на вопросы, которые она ещё даже не продумала.

— Спроси меня, — говорю я ей. Она не смотрит на меня. — Задай мне вопрос. Спроси, что я для них делаю.

— Я не хочу знать.

— Да, хочешь.

— Правда не хочу.

— Я угоняю машины. Иногда я веду машину от одной точки к другой и не задаю вопросы, зачем, кому или куда. Избиваю ли я людей? Нет. Не ради денег. Убиваю ли я людей? Нет. Хорош ли я в том, что делаю? Да, определённо. Как эта часть бизнеса влияет на тот факт, что я хочу встречаться с тобой? Никак. Я никогда не втяну тебя во что-то незаконное. Я никогда не поставлю тебя в компрометирующее положение.

— Помимо этого? Помимо этого невероятно компрометирующего положения?

— Ужин? — я оглядываюсь вокруг. — Эти люди просто наслаждаются едой, Саша. Здесь не происходит никаких закулисных сделок. Ты не встретишься с кем-то для обсуждения штатных секретов. Никого не душат за столом, в стиле «Крёстного отца».

Прямо сейчас для неё этого много. Я могу сделать это в другой раз, но, кажется, прямо сейчас к лучшему показать ей свою руку. Спрятать это от неё, зная, как далеко я хочу зайти, было бы нечестно, а нечестности нет среди моих многих недостатков. По крайней мере, не в том, что касается женщины, с которой я хочу завязать отношения. Полиция, моя семья, большинство моих друзей — им я лгу регулярно.

— Это безумие, — шепчет Саша. — Я не могу поверить, что это происходит.

Она наклоняет голову, не сводя глаз со стола, будто если она встретится взглядом с кем-либо в зале, это приведёт к фатальным последствиям. Полагаю, что такое может быть, но маловероятно.

— Ты хочешь уйти.

Она хмурится, глядя на меня искоса.

— Как мы сможем встать и уйти отсюда сейчас, не поев? Это будет выглядеть подозрительно. Это будет хуже, чем остаться и поесть.

— Ты ведёшь себя нелепо. Однако, если дело так и ты хочешь остаться, то расслабься и насладись вином. Оно чертовски хорошее.

— Ты много знаешь о вине, да?

Прямо сейчас она в полном режиме вулкана. Она наклоняет голову на бок, смеряя меня враждебным взглядом. Я действительно не могу винить её за то, что она на меня злится. Она, наверное, хочет мне голову откусить за признание о том, каким образом я получаю доход, но она умная женщина. Мы в змеином логове. Кричать на меня за работу на семью Барбиери было бы крайне опрометчиво, когда сидишь в ресторане семьи Барбиери. Так что вот: она будет протестовать против всего остального, что я скажу, чтобы продемонстрировать, как сильно она на меня злится. Я вздыхаю, ставя бокал.

— Я знаю достаточно, чтобы знать, что на вкус хорошо, а что нет. Я не должен знать ничего о вине, потому что я просто ребёнок?

— Ты едва ли достаточно взрослый, чтобы пить.

— Мне почти двадцать четыре, Саша.

Подходят два официанта, неся блюда под крышками, с белыми полотенцами на руках. Наш разговор прерывается, пока они расставляют еду и доливают вина. Как только они уходят, я ставлю локти на стол и наклоняюсь ближе к Саше, говоря приглушённым тоном.

— Ты думаешь, количество дней, которые я прожил на этой планете, имеет какое-то отношение к тому, как хорошо я смогу тебя трахнуть? Думаешь, дата на моих водительских правах значит, что я не смогу заставить тебя кончить? Что я не смогу любить тебя? Что я не смогу сделать тебя счастливой? Если дело в этом, то это ты здесь ребёнок, а не я. Ты цепляешься к этой чепухе с возрастом, будто это спасательный круг, который не даёт тебе утонуть, Саша, когда только он и тащит тебя вниз. В этот момент, здесь, прямо сейчас... это единственный раз, когда наш возраст действительно будет иметь значение. Ты на одиннадцать лет старше меня. Прими это. И отпусти. Ты борешься с непреодолимой силой, Саша. Я теряю терпение... а я делаю очень, очень непродуманные вещи, когда теряю терпение.

— Очень зрелый ответ.

Я делаю очередной глоток вина, наслаждаясь текстурой жидкости во рту.

— Скоро я перегну тебя через своё колено и отшлёпаю. Ты этого хочешь? Перед всеми этими людьми?

— Ты не посмеешь, чёрт возьми.

— О, посмею, чёрт возьми. И никто здесь не будет против посмотреть, уверяю тебя.

Она ощетинивается, как ошпаренная кошка.

— Твоя бравада выходит за рамки. Если ты пытаешься меня впечатлить тем, какой ты мужественный доминант, это не работает. Я вижу весь этот фарс насквозь.

Я улыбаюсь. Улыбаюсь как мужчина, который что-то знает. Улыбаюсь как мужчина, которому только что бросили вызов. Когда я ничего не говорю, Саша ёрзает на месте, хмурясь. Она берёт свою вилку и указывает ею на меня, тыкая в мою сторону.

— Я не играю, Рук.

— Я тоже, Саша. Я тоже.

Следующие пятнадцать минут мы едим в тишине, которую кто-то может назвать напряжённой. Но я не считаю перерыв в разговоре неловким. Я считаю его очень развлекательным, особенно потому, что Саша выглядит так чертовски горячо, когда к её щекам приливает кровь. То, как она натыкает стейк на свою вилку — восхитительно. Думаю, она смогла бы хорошо сама себя защитить в уличной схватке, благодаря чистой злобе. Я на грани того, чтобы заговорить, когда подходит очередной официант. Только когда он доходит до нас, оказывается, что это вовсе не официант, а Роберто Барбиери, сам глава семьи Барбиери. Чересчур худой и чересчур высокий, парень всегда напоминал мне карикатуру — преувеличенную версию того, как мог бы выглядеть итальянский воровской босс, если бы был злодеем в графическом романе. И всё же вот он, во плоти, полон жизненной энергии. Он улыбается мне, показывая зубы, складывая руки перед животом, и смотрит на наш полу съеденный ужин.

— А! Стейк. Да, мы готовим хорошие стейки. Замечательно видеть тебя, Рук. Я начинал думать, что ты никогда никого сюда не приведёшь, чтобы насладиться нашей компанией. Все мои другие... друзья... пользуются этим местом так часто, как могут. Ты, с другой стороны...

Я возвращаю его натянутую улыбку.

— Не принимай это на свой счёт. У меня просто не так много друзей.

— Брось. Я ни на секунду в это не верю.

— Нет, это правда. Дело в его раздражающем характере, — говорит Саша. — Никто не выносит находиться рядом с ним больше пяти минут подряд.

Я ничего не могу с собой поделать и громко смеюсь. Она должна знать, что с этим парнем не шутят. Кто ещё подошёл бы к столу и начал говорить с гостями в таком месте? Особенно в таком месте. И он знает моё имя... Он может быть только боссом.