— Ловко сказано! Браво! Ура! — единодушно восклицала вся аудитория, наэлектризованная убедительным голосом оратора, его сильными жестами и смелостью идей.

— Правильно! — кричал Мастон более энергично, чем все остальные. — Расстояния не существует!

И, увлеченный силой своей жестикуляции, он чуть не потерял равновесия. Еще немного, и он упал бы с эстрады на землю. Но он кое-как удержался, избежав падения, которое доказало бы ему, весьма осязательно и грубо, что расстояние не совсем пустое слово.

Тем временем Мишель Ардан продолжал с прежним увлечением:

— Друзья мои, я думаю, что этот вопрос нужно теперь считать исчерпанным. Если я не всех вас убедил, то это моя вина. Я был слишком робок в своих доказательствах, я не привел еще самых сильных доводов, а этому причина — недостаточность моих теоретических познаний. Как бы то ни было, я повторю, что расстояние от Земли до Луны весьма незначительно и не заслуживает того, чтобы серьезный человек о нем много думал. Я даже полагаю, что не будет большого преувеличения, если я скажу, что скоро будут ходить целые поезда, составленные из пушечных бомб или бомб-вагонов, в которых будет очень удобно путешествовать от Земли до Луны. Не будет ни толчков, ни стуков, ни схода с рельсов — никаких крушений; поезда прямо полетят стрелой на станцию, как летают пчелы. Не пройдет, быть может, и 20 лет, как половина жителей Земли перебывает на Луне!

— Ура! Мишель Ардан, ура! — воскликнули все, даже наименее убежденные.

— Ура Барбикену! — крикнул в ответ Мишель Ардан. — Ему мы обязаны почином великого дела!

Это громогласное признание заслуг Барбикена произвело великолепное впечатление на аудиторию. Снова раздались долгие и единодушные приветствия по адресу Мишеля Ардана.

— Теперь, друзья мои, — продолжал Ардан, — вы, быть может, хотите задать мне несколько вопросов? Пожалуйста! Хотя и нелегко будет мне, профану, ответить на ваши замечания, все же я постараюсь…

До сих пор Барбикен был, по-видимому, очень доволен общим ходом беседы. Ардан толковал о более или менее теоретических, отвлеченных вопросах и благодаря своему горячему воображению блестяще их излагал. Но надо было отвлечь Ардана, а также аудиторию от вопросов чисто практических, в которых Ардану было бы, конечно, труднее разобраться. Поэтому Барбикен поспешил взять слово и спросил своего нового друга, что он думает относительно обитаемости Луны и вообще планет солнечной системы.

— Ты мне ставишь большую и нелегкую задачу, достойный мой председатель! — ответил оратор с любезнейшей улыбкой. — Однако, насколько помнится, на этот вопрос отвечали утвердительно люди большого ума. Но, друг Барбикен, я отвечу на твой вопрос другим вопросом: можно ли допустить, чтобы миры, или планеты, и другие небесные тела никогда не были обитаемы? И я смело отвечаю: «Нет!» Я утверждаю, что все миры или теперь обитаемы, или раньше были обитаемы, или будут обитаемы впоследствии.

— Правильно! Отлично! — воскликнули первые ряды слушателей, дававшие тон всему собранию; их мнение, по необходимости, получало силу закона для остальных, которые могли быть только зрителями, но не слушателями речи Ардана.

— Нельзя было бы ответить более правильно и логично, — согласился председатель Пушечного клуба. — Вопрос сводится к следующему: «Могут ли быть миры вообще обитаемы?» Что касается меня лично, я склонен это признать.

— А я вполне в этом убежден, — отвечал Ардан.

— Однако, — заметил один из членов собрания, — существуют сильные возражения против обитаемости миров. Во всяком случае, необходимо признать, что для большинства планет условия жизни, то есть условия существования организованных, одушевленных и мыслящих, подобно людям, существ, весьма значительно разнятся от соответствующих условий на Земле. Поэтому, ограничиваясь даже одними планетами, можно сказать, что на планетах, очень далеких от Солнца, живые существа должны мерзнуть и даже замерзнуть, а на других всегда такая жара, что существа, подобные людям, не в состоянии ее выносить: на таких близких к Солнцу планетах они должны изжариться.

— Сожалею, что не имею удовольствия знать лично моего уважаемого оппонента, — ответил Мишель Ардан, — тем не менее попытаюсь ему ответить. Его возражение, конечно, очень серьезно, но мне кажется, что можно с успехом опровергнуть следствия, которые он из него делает. Прежде всего: если на дальних, холодных, мерзлых планетах внутренняя теплота будет выделяться обильнее, чем на Земле, то температура на их поверхности окажется достаточной для существ, организованных наподобие земных; точно так же высокая температура ближних к Солнцу планет может умеряться меньшим выделением собственного тепла планеты. Разумеется, и после этого условия жизни на различных планетах останутся весьма различными, но разве естественные науки не доказывают нам приспособляемость земных существ к самым различным условиям жизни? Разве рыбы не дышат в среде, безусловно пагубной для других животных? Разве амфибии не приспособляются к двум совершенно различным группам жизненных условий — в воздухе и в воде, — и разве легко объяснить, почему создалась такая двойственность их жизни? Разве некоторые морские животные не держатся в очень глубоких слоях воды и не выдерживают давления в 50 и 60 атмосфер, которые сразу сплющили бы остальных обитателей Земли? Разве некоторые водные обитатели и другие низшие животные не показывают, в каких широких пределах может колебаться температура обитаемой среды? Некоторые из этих животных встречаются в источниках горячей воды; другие свободно размножаются в ледяных пустынях полярных океанов! Ввиду этих примеров нужно признать за природой такое разнообразие в условиях жизни и деятельности, которое доходит почти до всемогущества! Теперь — с точки зрения химии. Разве не доказано совершенно бесспорно присутствие следов углерода в аэролитах, то есть в телах, которые зарождались не на Земле? Разве этот углерод не представляет собою остатков тел «организованных», то есть способных к жизни, обладающих различными органами, которые разделяют между собой труд приспособления организмов к условиям среды, то есть «труд» жизни? Но я не химик, не естественник и не физик и потому в конце концов своему уважаемому противнику отвечу так: я не знаю законов природы, не знаю также, обитаемы ли другие миры, кроме Земли. Потому-то я и хочу полететь на Луну, чтобы собственными глазами посмотреть, обитаема она или нет.

Быть может, у противника Мишеля Ардана нашлись бы новые возражения и он рискнул бы вступить в новый спор, но ему немыслимо было высказаться: собрание встретило последнюю фразу Ардана с исступленным восторгом. Долго не смолкали шумные приветствия в самых отдаленных рядах; долго сам Мишель Ардан не мог продолжать свою победоносную речь.

— Вы отлично понимаете, мои доблестные друзья, — заговорил снова оратор, — что я только слегка коснулся этого вопроса: я приехал сюда не для того, чтобы читать публичные лекции или защищать ученые диссертации, тем более, что я совсем не ученый. Есть еще целый ряд доводов в пользу обитаемости миров. Я их оставлю в стороне, но позвольте мне остановиться лишь на одном. Людям, которые утверждают, что планеты необитаемы, нужно ответить так: «Быть может, вы были бы правы, если бы доказали, что Земля есть наилучший из миров, а этого нельзя доказать». У Земли всего один спутник, а у Юпитера, Урана, Сатурна и Нептуна — их по нескольку; это доставляет этим планетам некоторые удобства, которых недостает Земле. Но что особенно неудобно на Земле — это наклон ее оси к орбите. Отсюда происходит неравенство дней и ночей и досадное разнообразие времен года. На нашем злосчастном шаре мы зимой мерзнем от холода, летом жаримся под солнечными лучами, изнываем от духоты. Земля — специальная планета насморков, воспалений и всякой простуды! То ли дело на Юпитере, например, ось которого почти перпендикулярна к плоскости его орбиты! Там для одного и того же места планеты нет скачков тепла и холода. Температура меняется,, только по поясам. Там около экватора пояс постоянного лета; есть пояса осени или весны и пояса вечной зимы — около полюсов. Каждый житель Юпитера может выбрать климат, который ему нравится, и всю свою жизнь не бояться перемен погоды или, по крайней мере, температуры. Вы, конечно, согласитесь, что это большое преимущество Юпитера по сравнению с Землей, не говоря уже о его длинных годах: каждый из них продолжается 12 земных лет! Для меня вполне очевидно, что при таких изумительно благоприятных условиях жизни обитатели этого более счастливого «мира» не только дольше живут, но должны быть существами более развитыми, чем мы, земные люди. Ученые там непременно более учены, артисты более талантливы; хорошие люди там еще лучше наших, и даже плохие, злые на Юпитере менее плохи, менее злы, чем на Земле. И, увы, только подумать, чего не хватает нашей Земле, чтобы дойти до такого совершенства! Пустяка! Только оси вращения, менее наклоненной к плоскости орбиты.