8 глава Флейм

Я не мог остановить пламя.

Мужчина связал меня.

Я не мог дотянуться до своих ножей.

И он был здесь со мной. Даже с открытыми глазами я мог видеть его. Я мог видеть его мысленным взглядом. Мог слышать его в своей голове. Я не мог заглушить его голос. Он называл меня грешником, ругался из-за зла в моей крови. Но я не знал, чего он от меня хотел. Не хотел помнить выражение его лица, когда он кричал на меня. Не хотел помнить то темное холодное место. Не хотел помнить, как его ремень рассекал мою кожу. Но я не мог вытащить свои ножи и остановить воспоминания... не мог остановить гребаные воспоминания в своей голове...

— Он, черт побери, отсталый, Мэри. Весь день сидит в своей комнате, играет с долбаным конструктором Лего. Строит и строит, никогда не радуется, не веселится, и даже не делает что-то, бл*дь, другое! Он не говорит, не отвечает мне. Не плачет и не смеется. Где его чертовы эмоции?

Я забился в углу комнаты, наблюдая, как он кричит на мою маму. Ее взгляд был печальным, когда она смотрела на меня. Но мама не плакала. Мама больше никогда не плакала, не кричала и не смеялась.

— Майкл, — умоляла она. — Пожалуйста, просто оставь его в покое. Он просто не такой как другие дети. Но он наш... он мой. Я знаю, он особенный. Я могу видеть это по его поведению и образу мыслей, но...

— Особенный? Он, черт побери, отсталый!

Он говорил обо мне. Снова злился на меня. Но я не понимал, чем так его взбесил? Я старался. Всегда старался сделать его счастливым. Но никогда не получалось. Он только злился еще больше. Все больше и больше обижал меня. Глубоко внутри себя я чувствовал его разочарование во мне. Я не мог спать, и из-за переживаний мои руки дрожали. Я... я был растерян. Я старался. Правда-правда старался.

Он подошел к столу, на котором моя мама готовила еду. Вытянул руку и все блюда упали на пол. Я закрыл уши руками, когда мой младший брат заплакал. Я раскачивался на полу, бубня себе под нос, чтобы блокировать звуки. Я ненавидел звучание плача и криков. В моей груди болело из-за этого, а желудок сводило.

Но руки, накрывающие мои уши, не могли заглушить звуки разбитой посуды, плача моего брата, его нарастающие крики.

— Я говорил с пастором Хьюз. Он верит, что в крови мальчишки течет зло. Пламя ада может течь по его венам. Вот почему он так себя ведет. Вот почему он отсталый.

Я перестал раскачиваться и вытянул руки, перевернув их, чтобы рассмотреть вены. Но я не видел никакого пламени. Мысли начали крутиться в моей голове с бешеной скоростью. Зло? Во мне было зло? Пламя бежало по моим венам?

Не желая этого в своем теле, я царапал вены на запястье. Я не хотел пламени внутри себя. Может, если вырвать пламя из моего тела, он полюбит меня? Может, я пойму, чего он от меня хотел?

Услышав скрип половицы, я поднял голову. Он сделал шаг вперед, и я уставился на его лицо.

Его кожа побледнела. Они с мамой оба пялились на меня. Глаза были выпучены. Рука мамы взметнулась ко рту. Но его лицо начало краснеть, рот сжался в тонкую линию. Что-то не так, но я не понимал что.

Не отрывая от меня взгляда, он сказал:

— Видишь, Мэри? Видишь, как он ощущает огонь под своей кожей? Как он пытается вырвать пламя? Пастор нас всех предупреждал в церкви. Он говорил нам о признаках зла в наших родственниках.

Мои пальцы замерли на коже. Я опустил взгляд и из моих вен текла кровь. Я чувствовал облегчение в груди, зная, что немного пламени покинуло мое тело. Поднял свои запястья, чтобы показать ему. Показать, что дьявольское пламя покидает мое тело, как он и хотел.

Но он отшатнулся, губы больше не были поджаты. Вместо этого они приоткрылись. Он повернулся к моей маме.

— Я звоню пастору Хьюзу. Повезу его прямо в церковь.

Я перестал двигать руками, когда он упомянул церковь — мне не нравилось это место. Не нравился пастор. Мне не нравились змеи, которых там держали. И не нравился напиток, из-за которого их тела сотрясались на полу.

Мама помчалась вперед и вцепилась в его руку.

— Пожалуйста, Майкл, оставь его в покое. И, — мама сделала глубокий вдох, — может, мы сводим его к доктору. Может, мы чего-то не понимаем? Возможно, на этот раз нам должен помочь настоящий доктор... помочь ему.

Он замер и прищурил глаза, глядя на мамину руку.

— Доктору? Ты знаешь нашу веру, Мэри. Знаешь, что мы избегаем медицинской помощи. Если мы будем много молиться, если будем чисты и смиренны, Бог исцелит... в противном случае... — Он оттолкнул маму, пока та не ударилась о кухонных стол. Мама вскрикнула от боли, и мой желудок сжался в тугой узел. Он указал на мое лицо. — Тогда ты вот так же закончишь. Пронизанная грехом, злом и отсталостью!

Я вздрогнул и свернулся на полу — он пугал меня.

Я наблюдал, как он потянулся за ключами от машины, затем направился ко мне.

Но я не хотел ехать. Я забился в угол, насколько мог, все время держа руки вытянутыми.

Он схватил меня за запястья, начал вытягивать из угла, но я боролся: пинался ногами, вырывался руками. Он только сжимал мои руки крепче. Было больно, но я боролся за свободу.

— Нет! Пожалуйста! — мама кричала позади меня. — Он не зло. Он не...

Но он отбросил руку в сторону и схватил мою маму за лицо.

— Отвали! Иди к своему другому сыну, он плачет. К сыну, который с божьей помощью, не будут таким как этот!

Мама отшатнулась, затем внезапно он ударил меня по лицу. Было так больно, что я повалился на пол. Он поднял меня за воротник рубашки и притянул мое лицо к своему.

— Внутри тебя живет зло, мальчишка. Зло, которое я, черт возьми, изгоню. Сделаю тебя нормальным. Правильным. Больше никаких взглядов сквозь меня, когда я говорю. Больше никаких сбитых с толку людей, когда ты входишь в комнату. Из-за чего мы чертовски стыдимся того, что ты наш сын.

Он поволок меня из дома. Я смотрел на маму, но она стояла на кухне, укачивая моего младшего брата. Она смотрела на меня, пока меня тащили из дома, и слезы текли по ее лицу.

Она никогда не плакала. Почему она плачет?

— Мама! — закричал я, но со всхлипом, она отвернулась спиной.

Он крепко стянул меня ремнем на заднем сиденье машины. Я боролся с ремнем, я не хотел ехать в церковь.

В голове пульсировало. В конце концов я перестал дергаться. Я не мог выбраться, и он меня не отпустит. Потому что во мне жило зло. Потому что пламя текло по моим венам.

Подняв ладонь, я прижал пальцы к коже и начал вонзать в нее ногти. Я думал об огне, пламени. Об их цвете — оранжевом и желтом. Об их тепле. Но не мог видеть пламя в венах моего запястья. Они выглядели нормальными. Но не были таковыми. Он сказал, что поэтому я не понимал, чего люди хотели от меня. Потому что зло привнесло огонь в мою кровь.

Я понимал, что был другим. Знал, что не понимал того, что люди от меня хотели. Знал, что неправильно реагировал на некоторые слова людей. Вот поэтому я больше ни с кем не разговаривал. Вот поэтому у меня не было друзей. Вот поэтому не отвечал на вопросы людей. Потому что знал, что сделаю это неправильно. Я не знал, какие давать ответы. И люди злились на меня. Плакали. Уходили. Оставляли меня одного, а я не понимал, что сделал не так.

И некоторые люди смеялись надо мной, что было самым худшим. Они показывали пальцем, смеялись и называли меня «отсталым».

После этого я грустил. Их слова расстраивали меня. И я лежал без сна, думая об их лицах, когда они смеются.

Чем больше я думал о реакции людей на меня, тем сильнее вдавливал ногти в плоть. Опустив взгляд, я увидел, что кровь начала вытекать из вен. Я зашипел из-за укола боли, но затем тепло наполнило мое тело. Потому что невидимое пламя, адский огонь, живущий в моем теле, выходил из него.

И он сказал, что с уходом пламени, я смогу быть нормальным. Я исправлюсь.

Машина остановилась, и я выглянул в окно. Мы были на тихой деревенской дороге. Сбоку дороги было небольшое белое здание — наша церковь.

Мне было трудно дышать, грудь сдавило, когда я смотрел на церковь. Затем дверь открылась, и пастор Хьюз вышел оттуда с старейшиной Полом. Они были крупными мужчинами и пугали меня. Они держали змей в церкви. Давали людям пить яд, чтобы проверить их веру.