Некоторое время сын Пелея помолчал, а потом решительно помотав головой, обратился к посланникам. Речь его была твёрдой, решение непоколебимым:

— Нет. Я не вернусь к войску. То, что сделал Агамемнон не прощается. Если бы дело было в личном оскорблении, я ещё мог бы подумать о том, чтобы простить его, на благо Греции, но он сотворил самое ужасное, что мог. Этого я никогда ему не прощу. Этот человек ненавистен мне гораздо больше, чем все троянцы, враги, обитатели преисподней вместе взятые!

— Но ведь два года уже прошло… — попытался возразить ему Одиссей.

— И что с того? — мрачно усмехнулся Ахиллес, — Это я всю жизнь буду помнить!

— Ну хорошо, ты не простишь Агамемнона, но вернись в армию ради Греков! Ради людей, с которыми ты когда-то сражался бок о бок, с которыми когда-то с радостью шёл вперёд!

— Войны выигрывались и без меня, — с холодным безразличием ответил он.

— Но в этой ты нужен! Мы не справляемся! — вскричал Аякс.

— Значит отступите.

— Предводители не соглашаются.

— В таком случае то, что они теряют людей — их вина. Я здесь не причём.

— О Боги! Ахилл! — воскликнул Одиссей, — когда ты шёл на эту войну, ты был воодушевлён! Уж не могу я точно сказать, что тебе было нужно, но что-то точно влекло тебя. И ты шёл вперёд за этой своей целью. Для тебя она значила очень много! Так что же теперь изменилось?

— Всё. Я познал вещи гораздо более важные чем те, за которыми я тогда стремился. И боле не уговаривайте меня вернуться. Я этого не сделаю. Уж не обессудьте.

Посланникам пришлось вернуться ни с чем. На все вопросы и новые предложения, как убедить героя изменить своё решение, Одиссей и Аякс ответили, что он непреклонен и абсолютно точно ничто на него не подействует. Они уже поняли это и теперь полностью потеряли надежду на его возвращение. Отныне нужно было думать, как справляться самим.

***

Сумерки опустились на Трою. Во дворце было на удивление тихо. Быть может, все раньше заснули, а возможно, просто наконец-то пожелали побыть в тишине. Как бы то ни было, Елену это затишье приятно поразило. С момента её приезда в Трою, шум, крики, причитания почти не замолкали. Как же было прекрасно вновь послушать тишину, как некогда можно было сделать в Спарте.

Молодая женщина вышла на террасу, которая раскинулась на крыше дворца. Это был своеобразный сад, который ещё давным-давно посадили по приказу царицы Гекубы. С тех пор прошло уже много лет, поэтому деревья выросли большими и высокими, всё полностью поросло травой и мхом, а в некоторых местах раскинулись прелестнейшие клумбы, которые любили разводить некоторые из дочерей Приама.

Елена вдохнула свежий воздух. Она прошла по аллее из разных высоких деревьев, пропетляла по тропинкам и, наконец, оказалась у края. Здесь она оперлась о резные поручни балюстрады, доходящей до пояса, которая шла вдоль края крыши. Царевна вгляделась в открывающийся ей вид. Прямо перед ней была Троя, а дальше простирались бескрайние просторы Троянской долины, которые поражали глаз. Чуть правее она могла видеть священную гору иду, а прямо перед ней, правда далеко, виднелось море. Прекрасное и далёкое. Нельзя сказать, чтобы молодая женщина совсем уж скучала, но иногда ей вдруг хотелось отправиться в путешествие. Сам город, от дворца, расходился множеством улиц. Неподалёку от дворца, на самой высокой точке города, возвышался храм Афины. Город окружала крепостная стена. Она была мощной, высокой, гигантской. На ней в некоторых местах были установлены пылающие факелы. Так же было несколько высоких смотровых башен, мрачных и тёмных исполинов. Было видно главные чугунные ворота. Они были огромны.

Её наблюдения прервали чьи-то шаги. Тем не менее, она не обернулась. Какое ей дело до того, кто это? Всё равно в этом городе друзей у неё почти нет.

Человек пристроился рядом. Некоторое время он тоже стоял и смотрел вдаль, но потом всё же обратился к ней.

— Добрый вечер, Елена.

— Ах, это ты, Гектор! — улыбнулась она, — здравствуй.

Они замолчали. Оба снова погрузились в свои думы. Царевна, на сей раз, уже размышляла о человеке, стоявшем рядом с ней. Пожалуй, он был единственным, кто никогда не корил её ни в чём. Напротив, всячески старался защитить и подбодрить. Она почти сразу же почувствовала, что Гектор — лучший брат, которого можно себе вообразить. Когда все вокруг обвиняли её во всём случившемся, выплёвывали на неё свою ненависть, старались согнуть, унизить, в это время троянский царевич приходил, говорил им оставить её в покое, а потом успокаивал молодую женщину и убеждал, что её вины в происходящем нет, хотя почти не знал её историю. Просто он смог понять её. Ещё в самом начале войны, когда греки потребовали выдать её, этот храбрый человек не позволил троянцам сделать этого. Его не страшило то, что придётся сражаться, а быть может, погибнуть. Защитить несчастную, ненавидимую всеми, для него было важнее.

— Спасибо, — вдруг, повинуясь неожиданному порыву, вымолвила она.

— За что? — несколько удивлённо отозвался он.

— Ты… Ты единственный мой друг, здесь в Трое…

— Брось. Я лишь делаю то, что обязан сделать любой порядочный человек.

— Но ты ещё и просто добр ко мне!

— Потому что, я вижу, что к тебе относятся несправедливо.

— Вот за это я тебе и благодарна.

Повисло молчание.

— Только одного не пойму, — через какое-то время нарушил его Гектор, — ещё давно я хотел спросить, только никак возможности не было. К чему всё это? Почему ты поступила так?

— Понимаешь, — начала она, вдруг почувствовав желание выложить ему свою историю, — с детства мне приходилось преступать так, как желали того другие. Свадьба с Менелаем тоже была, в какой-то степени, вынужденной. Мне было всего то пятнадцать, когда отец устроил смотр женихов. Мне совершенно не хотелось замуж, но всё же нужно было сделать выбор, и я выбрала Менелая. Сама не знаю почему. Остальные претенденты были ничуть не лучше. И вот, я стала его супругой. Но наш брак был весьма странным. Быть может повлияло то, что он на пятнадцать лет меня старше, быть может то, что у меня слишком непокорный характер, но как бы то ни было, мы вовсе не были счастливы. Муж вечно проводил время с любовницами, а мне лишь приказывал. Наверное, дело в том, что для него я была слишком непокорна, в отличие от рабынь. Он не разрешал мне гулять на свободе. Говорил, что я слишком прекрасна, чтобы меня могли видеть обычные люди. Казалось бы, звучит глупо, но я уже не раз проклинала свою красоту. Мне приходилось целыми днями сидеть во дворце, а ведь мне так хотелось свободы! Хотелось счастья, любви! Когда Парис приехал в Спарту, впервые увидев его, я будто почувствовала, что вновь перерождаюсь! И мне открылась возможность наконец-то познать свободу… — так долго сдерживаемые в себе слова, полились потоком. Наконец-то и сама Елена до конца поняла себя.

— Поэтому ты сбежала с моим братом?

— И поэтому тоже.

— Но ведь он ещё мальчишка! — воскликнул Гектор.

— Да, — не стала отрицать царевна.

— И что же теперь? Из-за тебя развязана война.

— Я знаю.

— Жалеешь?

Она взглянула ему в глаза.

— Честно? Нисколько, — твёрдо вымолвила Елена, — знаю, что виновата в смерти тысяч, но такова судьба. К тому же, Агамемнон итак хотел напасть на Трою. В конце концов, он бы это сделал. Я лишь предлог.

— В этом ты права, — подтвердил он, — только сама то не боишься?

— Нет. Я готова бороться за своё счастье до конца. Если греки победят, Менелай убьёт меня. Он жаждет мести. Мне нужно бороться за жизнь. К тому же, я люблю Париса.

— Уверена?

— Да.

Герой улыбнулся уголками губ.

— А ты сильная женщина, — сказал он, — моя жена, Андромаха, другая. Она нежная, хрупкая, беззащитная. Мне всегда хочется огородить от всего мира. Ты же можешь сама за себя постоять. Тебе не нужен защитник. И знаешь, я очень хотел бы, чтобы ты изменила моего брата. С такой женщиной он скорее станет мужчиной.

Елена улыбнулась в ответ. На душе потеплело.

***

Ахилл лёг на своё импровизированное ложе, из шкур, сваленных в углу палатки. Он полежал несколько минут, потом перевернулся на другой бок, полежал ещё немного. Сон всё никак не шёл. Молодому человеку вдруг вспомнился сегодняшний разговор с Одиссеем и Аяксом. Кажется, он смог донести до них, что не вернётся в войско. Неужели до сих пор сложно было понять? Всё это время они ещё питали какие-то глупые надежды!