Ив откидывается на спинку, её глаза слипаются, но она старается их разлепить. Она потеряла слишком много крови. Ей нельзя спать. Я расталкиваю подругу, как только она пытается уснуть.

— Эмили, — снова шепчет она.

Но её слова становятся все глуше, а затем она отхаркивает сгусток крови на предыдущую тряпку. Девушка снова пытается что-то сказать, но её слова заливает кровь.

Доктора говорят что-то странное. Другие симптомы, другие термины. Лейкоз и опухоль мозга так различны.

— Придется тампонировать её нос, — произносит какой-то доктор. Он мне не знаком.

— А если не поможет? — обеспокоенно произношу.

— Значит, будет прижигать или вставлять катетер.

Я не люблю больницу. Все, что угодно, отдала бы, лишь бы не возвращаться сюда. Но сейчас другой случай. Я готова остаться здесь до того времени, пока не выпишут Ив.

— Когда было последнее переливание тромбоцитарной массы? — кто-то спрашивает.

— Я не знаю. Я не знаю. Нужны её родители. — Волнуюсь.

— Так позвоните!

Лондон все поняла и взяла сумку Ив. Трент тоже вышел из помещения. Я осталась один на один с моей больной раком подругой, с самим раком, с чувством приближения костлявой карги и с персоналом больницы.

Хоть я и не любила больницы, но они меня успокаивают. Здесь всё на своём месте. Травматология. Операционная. Онкологическое отделение. Палаты, в которых лежат те, кто через некоторое время выздоровеет, а также те, у кого случилось какое-нибудь внезапное происшествие, как сегодня с Ив. Дети и подростки, которые верят, что их вылечат от рака. Взрослые и пожилые люди, которые, возможно, понимают, что они не выздоровеют, хотя, может быть, с кем-нибудь из них случится чудо. Их всех медленно и мучительно пожирает рак. А ниже, на нулевом этаже, морг.

Через три месяца мне будет семнадцать, но я ощущаю себя на все пятьдесят. Люди ведь взрослеют по-разному. Одни — медленно. А другие — в миг. Как я, например. Я внутренне повзрослела, и эта пелена нечетких, замутненных иллюзий слетела с меня. Я тоже умру. И Ив умрет. И мама с папой умрут. И сестра. И мои друзья. И все, кого я когда-либо встречала — все они когда-нибудь умрут, рано или поздно. Только я, увы, раньше их всех. Смерть ждет всех у себя на пороге.

Родители Ив приехали быстро, ей сделали прижигание, переливание и поставили баллон в с кислородом на случай, если она будет задыхаться. Подруге сделали прижигание перегородки носа лазером, и теперь в палате стоит запах жженого мяса. Но мне плевать, главное, с ней все хорошо. Ив лежит, уставшая, но живая, её глаза слипаются — её клонит в сон. Я держу её за руку, она еле-еле теплая, и слышу её сердцебиение. Не хочу, чтобы Ив умирала. Н.Е.Х.О.Ч.У.

И я словно проснулась для жизни. Либо мне растрачивать своё оставшееся время на школу, ненужных людей и на ненужное времяпрепровождение в кровати, либо нужно снова приниматься за список.

Часть пятая "Твоя зима"

Семнадцать

Вторая неделя ноября. Уже пошел сто двадцатый день моей жизни после того, как я узнала о своем диагнозе. Проснулась я очень рано, несмотря на то, что сегодня воскресение.

Девять утра. За окном туман, на опавшей листве виднеются капельки росы, пасмурно. Я раскрываю настежь окно, и меня обдувает теплый ветер. Сегодня очень душно, — ощущение такое, словно небо давит на тебя — хотя буквально пару дней назад было прохладно. Это Калифорния, здесь так всегда.

Я, как ребенок, запрыгиваю под кровать и тыкаю пальцем наугад на исписанный кусочек стены. Вычеркиваю его фломастером. А затем пишу Лондон сообщение: "ВЕСЬ ДЕНЬ ДЕЛАТЬ ТО, НА ЧТО Я НИКОГДА БЫ НЕ СОГЛАСИЛАСЬ РАНЬШЕ".

Мы договорились встретиться с ней в торговом центре, находящемся в центре города. У Лондон должно быть полно идей, как разнообразить сегодняшний день. Из-за недавних происшествий мои ноги покрыты синяками, потому мне пришлось натянуть черно-фиолетовые колготки. Я надеваю шорты, футболку и джинсовую курточку сверху, ныряю в свои любимые темно-зеленые кеды и бегу вниз по лестнице.

— Доброе утро, ты куда? — интересуется сестра.

— Точно сказать не могу, потому что не знаю этого, но я буду с Лондон, — отвечаю.

— И опять пропадешь на сутки? Мне нравится, что Лорен нашла способы тебя растормошить, но это слишком, Эмили.

— Кристи, знаю, ты обо мне волнуешься, но не это сейчас мне нужно. Все бессмысленные занятия, которыми я раньше забивала время, всё время, проведенное в депрессии, все мои волнения — все это позади. Они лишь крадут моё время. Прости, — бросаю я и выбегаю из дома.

Люди в метро такие забавные: они делают вид, что никого и ничего не слышат, что они холодны и эгоистичны, что им наплевать на всех, но сами-то в душе, скорее всего, настоящие добряки. Вот, например, парень, сидящий впереди меня. Девушки у него явно нет, потому что он не получил ни одного сообщения, которые заставили бы его улыбнуться, за те двадцать минут, которые мы едем. Он смотрит в окно, слушает музыку и иногда поглядывает на меня, ведь я не свожу с него глаз. Мне очень нравится наблюдать за людьми и за их реакциями. Парень — не красавчик, но симпатичный. Можно предположить, что он не вписывается в иерархию школы, как и я. Возможно, он смешной. Возможно, он душа компании и заводила. Возможно, он строит из себя мачо, надеясь добиться внимания той, кто его интересует, но она не такая, как все, и потому ему сложно найти к ней подход. Но я вижу в его сумке, валявшейся у парня в ногах, книгу Рея Брэдбери. Это говорит о том, что внутри этот парень вовсе не такой, каким хочет казаться.

Наверное, если бы люди узнали о моей болезни, меня бы все опасались. Они бы считали меня заразной, обходили бы стороной, потому что боялись бы заболеть тоже. Люди так глупы. Они не смогли бы понять, что моя болезнь — это вовсе не инфекция, а она появляется на клеточном уровне в результате мутаций. Но к чему им все это понимать? Зачем связывать жизнь с тем человеком, за которым в очень скором времени придет смерть? Я просто уверена, что люди так и думали бы.

Когда я прибыла в назначенное место, Лондон уже была там.

— И что это значит? — спрашивает.

— Сегодня я хотела бы сделать то, что не сделала бы в нормальном, трезвом состоянии, — поясняю я.

— Например?

— Ну-у-у-у, — протянула я, — я бы никогда не пошла с тобой по магазинам, потому что знаю, какую ты одежду будешь заставлять меня покупать.

— Ты хочешь пошопиться? — Лондон сияет. — Я, как чувствовала, взяла с собой карту!

— Нужно же было это когда-нибудь попробовать. — Я улыбаюсь подруге, а она тянет меня за собой в свой любимый магазинчик.

«All Saints» — магазин для богачей — известен тем, что там торгуют фальшивым винтажем. Я бы никогда не стала тратить столько денег на вещи, продаваемые в этом магазине, когда настоящий винтаж можно купить в «Beyond Retro», или в «Fairy Goth Mother», или же в каком-нибудь хорошем секонд-хенде.

Лондон тянет меня куда-то в сторону пальтишек, она начинает доставать с вешалок различные куртки и пальто, прикидывать на себя, подавать мне. У меня глаза на лоб лезут, когда я вижу цены этих вещей на этикетках. А Лондон такая радостная. Вместе по магазинам мы ходили только один раз — года два назад, может быть, даже три. И после того дня я поклялась, что никогда не буду покупать вещи вместе с Лондон. Она редко когда слушает то, какие вещи мне нравятся, говоря, что я не умею одеваться — хотя, возможно, так и есть. Потому она постоянно заставляет меня надевать то, что нравится ей, но, естественно, я её не слушаюсь.

— Черт возьми, Эмили, если ты собралась со мной по магазинам, ты должна что-нибудь да купить! — негодует подруга.

— Да-да, но мне ничего тут не нравится, прости.

— Ладно, тебе не нравится, что я тебе предлагаю. Найди то, что будет тебе по душе!