Моя комната была на втором этаже. Пришлось приложить усилия, чтобы добраться до неё, сестра мне помогала, конечно. Но не может же она находится рядом все время? Нужно самой учиться.

Первым делом, я плюхнулась на кровать, укутываясь простынями. Хорошо, что кости больше не болят, не считая ноги, правда. Она изредка побаливала, но чаще всего неприятно ныла. Напротив кровати стоит шкаф, а на нем весит зеркало во весь рост. Я видела огрызки своих волос, остриженные так, что казалось, будто у меня на полголовы плешь. Мне это не понравилось, выглядела я ужасно и чувствовала отвращение к себе. Я завесила зеркало покрывалом после того, как медленно слезла с кровати. А подойдя к окну, взглянула на улицу, но, не найдя там чего-либо интересного, зашторила занавески. И вновь в комнате наступила расслабляющая темнота. Не без усилий надев легкую футболку и шорты, залезла под простыню, считая секунды и ожидая, пока засну.

***

Тридцать один.

Пол скрепит. В комнату входит Кристи, поглаживает простыни, под которыми я лежу. Мне нравится этот её жест, нежный, добрый, ни к чему не принуждающий. Я словно бы чувствую на себе всю нежность её души. Что бы я ни говорила раньше, я очень рада, что сестра теперь со мной.

— К тебе пришли, — говорит Кристи. — Это Лорен. — И уходит.

Затем заходит подруга. Я услышала её шаги еще на лестнице: легкие и озорные, словно бы она шла чуток вприпрыжку. Эта её походка — её особая черта, сводящая с ума всех парней в округе.  Лондон бросает сумку куда-то в сторону, подходит к кровати и садится на пол у изголовья.

— Привет, —проговаривает она, склонив голову. Я киваю.

Лондон смотрит на меня и не узнает. Она, подперев руками голову, рассматривает меня своим проницательным взглядом, а затем произносит:

— Твои волосы…

Я верчу головой, показывая свою стрижку.

— Ты точно не специально выбривала висок? Знаешь, это ведь сейчас мейнстрим, — шутит подруга.

Из меня выходит жалкий смешок. Настолько жалкий, что хочется еще больше смеяться от этого. И мы вместе засмеялись. Так приятно чувствовать смех. Лондон знает все ниточки, за которые нужно тянуть.

— А ты похудела, — произносит она.

Я снова киваю. Не то чтобы я была полной раньше, нет. Но сейчас я совсем худая.

— Может быть, и мне сесть на больничную диету? А то давно хочу похудеть. — Она встает и обтягивает свою футболку, как бы показывая, что ей обязательно нужно похудеть. Хотя это не так. Снова пытается пошутить. Иногда шутки у Лондон совсем неуместные и глупые.

Она замечает на комоде небольшую стопку дисков и книг, подходит и начинает рассматривать их. Вертя в руках картонные коробочки, она сначала смотрела на обложку, затем читала описание,  хмуря брови. Подруга явно не понимает скрытого смысла этих дисков, а еще где-то там есть и книги. Их купила моя сестра, подумала, быть может, по примерам этих произведений я смогу найти в себе силы жить дальше.

— Что это? — спрашивает Лори.

— Кристи купила. Думает, они вселят в меня надежду. — Я пожимаю плечами, мой взгляд скачет с потолка на Лондон и обратно.

— Надежду на что? — Приподнимает брови.

Еще одна черта Лондон — это её взгляд, немного нахальный, дерзкий и сексуальный. Но когда дело заходит обо мне, то этого взгляда словно бы и нет, она сразу же становится мягкой и волнующейся. На её вопрос я так и не ответила.

— Посмотрим? — Предложила подруга, вертя в руках какой-то диск.

— Можно. — Я вновь пожала плечами и глубоко вдохнула. Слова давались мне тяжело, потому что я все еще не отошла от недавней истерики. Пожалуй, мне нужно прекратить плакать.

Лондон прилегла рядом со мной на кровать. Сначала было ощущение, словно мы чужие друг для друга, такое вот напряжение висело в воздухе. А все из-за того, что я боюсь проговориться, боюсь причинить её боль, если она узнает о том, что я в скором времени умру. Не хочу, чтобы она страдала из-за меня.

Фильм рассказывал о девушке, больной раком. «Все ясно, — думала про себя я. Сестра не унималась». На протяжении всего фильма девушка исполняла желания, которые хотела выполнить до того, как умрет. Она нашла любовь, исполнила большинство мечт, но чем больше она принимала жизнь, тем больше желаний у неё появлялось, исполнение которых уж точно не было бы. А затем она умерла.

Хороших концов не бывает. Как и у меня.

— Хочешь кушать? — спросила Лондон, увидев моё вновь потухшее лицо.

Я отрицательно закивала. Прикрыв глаза, подняла лицо вверх, стараясь выровнять дыхание.

— А пить? Тебе сделать чая?

— Я не хочу. — Говорю, смотря в потолок. Он светло-бежевого цвета. Идеально ровный и гладкий. Я такой теперь не буду. Покрытая шрамами как физическими, так и душевными.

— Может быть, тебе чего-то другого хочется? — спрашивает подруга.

— Что говорили обо мне в школе? — Задаюсь вдруг вопросом. Неожиданно мне, действительно, захотелось узнать, какого мнения обо мне эти люди, ведь они, хоть и в меньшей степени, принимали участие в моем проступке.

— Они… — она замолчала, а затем продолжила, — не понимают, зачем ты это сделала.

— Считают ли они меня сумасшедшей? Или больной? — Без намека на эмоции говорю я.

— Да, — грустно сказала она с выдохом. — Они не знают, из-за чего ты это совершила, впрочем, как и я. И они считают тебя слабачкой. Только слабый человек, который не может выдержать тягости жизни, так поступает.

— Слабой? — Хмыкаю. — Возможно.

На самом деле, я думаю, что все обстоит иначе. Слабый человек никогда не смог бы решиться на самоубийство, ведь причинить вред самому себе — это очень нелегко. Нужно много храбрости, чтобы сделать себе больно. Но я, действительно, слабая. Я просто решила разбиться, а для этого сила не нужна. Иное дело спрыгнуть с многоэтажного дома или вскрыть вены, на это я бы никогда не решилась. Я боюсь боли.

— Значит, они бы с удовольствием забыли про меня? — Решила вернуться к разговору.

— Они уже забыли про тебя. — Лондон скривила нос, и вдоль переносицы и на лбу появились морщинки.

— Отлично. Я как раз не собиралась возвращаться, — немного грубовато произношу.

— Совсем? — Удивилась.

— Совсем.

— Эм, я не понимаю, зачем ты так. — Она качает головой. Сев на кровать, она пыталась заставить меня смотреть на неё, но ничего не вышло.

Я не отвечаю. Молчу и смотрю в потолок, стараясь сдержать свои эмоции. Никому нельзя показывать, насколько тебе плохо. Если она хоть что-нибудь заподозрит, то всё — она будет добиваться от меня признания.

— Эмз? Клеймо самоубийцы — это еще не конец, травмы тоже. — Разводит руками. Её голос дрожит, но в нём слышны и нотки злости. Её явно раздражает, что я молчу и ничего ей не рассказываю в такой момент.

Я чувствую, как глаза становятся влажными. «Молчи, молчи, молчи», — говорю себе и прикусываю губу. Вероятно, это первые настоящие эмоции за последний месяц. Я ужасно боюсь ей признаться.

— Вернись к жизни, прошу. Поменяй школу, выйди на улицу, развейся. Хочешь, пройдемся к пляжу?

Нет, я не хочу. Оставьте меня одну. Я не хочу найти что-то, потом потерять, причинив боль кому-то. Не замечаю, как мои руки начинает бить дрожь.

— Ответь мне что-нибудь, Эм. — Она приподнялась, смотря мне в глаза.

— Что мне тебе сказать?

— Ты должна стать прежней. Веселой, а не грустной. — Меня это немного позабавило. Да, в присутствии Лондон я всегда старалась делать вид, что мне весело, улыбаясь, но если бы она была чуточку внимательнее, то увидела бы поддельные эмоции. Я была ужасно несчастна на протяжении двух лет, что жила с родителями.

— Не хочу подрывать твое доверие, поэтому ничего не обещаю, — отвечаю и сжимаю кулаки.

— Да что с тобой такое-то?! — она немного повысила голос. — Если с тобой что-то случилось, это не значит, что должны страдать другие! Да, черт возьми, весь мир не крутится вокруг тебя!