– Что, словил кайф, теперь мне помоги! – весело проговорил Игорь, схватив мою правую руку и запустив её себе под резинку трусов.

Я ощутил то же мгновенное отвердение и вырастание «хвости-ка» у Игоря, как и у меня, с той только разницей, что «хвостики» эти были разные. Один, как у тойтерьера – у меня, а другой, как у средней величины овчарки, что ли – у него. До сенбернара или ньюфаундленда он ещё не дошёл, но лиха беда начало…

Движения моей руки быстро наловчились, повторяя манипу-ляции руки Игоря, и я с интересом и удовольствием проделывал их, следя за меняющимся выражением лица моего любимого юноши. Не пропустил я и наступающие судорожные содрогания тела и лица Игоря, и излияния магической жидкости, известное дело откуда, причём поток «живой» жидкости, конечно же, был мощнее, чем у меня. И поразил меня странный, притягательный в момент сексуального вожделения и отталкивающий потом, запах

23

этой таинственной жидкости удовольствия, и как я понял уже по-том, и жидкости зарождения жизни…

Возвращались в лагерь мы сперва вместе, а потом, ради кон-спирации, разошлись и пошли разными путями. Разошлись мы у приметного дерева – большого пирамидального тополя, рос-шего прямо у тропинки, по которой мы шли. Перед расставани-ем мы огляделись вокруг и поцеловались нежно и влюбленно. Я видел глаза Игоря – такие глаза могли быть только у любящего человека. Обо мне и говорить нечего – я жил в какой-то новой жизни, фантастической и удивительной. Такой, какой, как мне ка-залось раньше, просто не бывает. Мне не хотелось расставаться с Игорем, и я, целуя его, спросил серьёзно:

– Ты ведь теперь не бросишь меня? На что он весело ответил:

– А ты?

Мы ещё раз поцеловались, договорившись встретиться зав-тра ровно в полдень у тополя, и поспешили в лагерь, каждый своим путём.

Моя мама – «мама Катя», как я её называл, была очень верую-щим человеком. Она часто водила меня в церковь, читала Еван-гелие и отрывки из Ветхого Завета. Я хорошо знал от неё, что мужчине иметь близость с мужчиной очень грешно, что онанизм тоже грешен – за это Господь умертвил Онана, сына Иуды, сына Иакова. Я чувствовал, что сегодня согрешил, но, тем не менее, был очень счастлив. Не может же грех вызывать ощущение сча-стья, здесь что-то не так! Да, я полюбил Игоря, но полюбил же, а не возненавидел! Да, мы побаловались малость, но никому же не навредили! И я совершенно не чувствую себя виноватым, напро-тив, я ощущаю себя настолько счастливым, что не хожу, а просто порхаю над землёй!

Я обратился к Востоку, опустился на колени, и истово перекре-стился.

– Боженька, прости меня, я, кажется, согрешил! Но почему мне тогда так хорошо, почему я совсем не чувствую себя виноватым? Правда, правда! Но всё-таки я прошу у Тебя прощения, если я ви-новат в чём-то!

24

И мне показалось, что из-за облака выглянуло лицо крепкого белобородого старика, который, улыбаясь, погрозил мне паль-цем и нарочито строго сказал:

– Ладно, ладно, балуй, да не забаловывайся! Прощаю тебя на сей раз!

Счастливый я вскочил с колен, приветливо помахал рукой в сторону облака и, подпрыгивая козликом, весело помчался в ла-герь. Весь остаток дня я улыбался непонятно чему, не раздавал по привычке бестолковым товарищам затрещин, и был особенно предупредителен и вежлив с Олегом.

Надо ли говорить, каковы были мои сновидения в эту ночь? Я долго не мог успокоиться и ворочался в постели, вспоминая и смакуя все подробности моей встречи с Игорем. Никогда ранее я не мог бы и представить себе резкого и грубого Игоря в отно-шении других ребят, столь нежным и ласковым, как вчера. И по отношению ко мне – парню, а не девушке! Правда, парню умному

красивому – самовлюблённо подумал я. Значит, у Игоря, как и у меня, проявляется тяга к своему полу, гомосексуализм. Но, как я знал из моей настольной книги «Мужчина и женщина», гомосек-суализм бывает разным. В слабой его форме присутствует тяга и к противоположному полу и к своему. В сильной форме мужчина-гомосексуалист испытывает, буквально, отвращение от мысли о женщине, от прикосновения к ней. Такой гомосексуализм назван в книге урнингизмом, а сам человек – урнингом.

поразмыслил и понял, что никакого отвращения у меня де-вушки не вызывали, а уж графиню Гамиани, несмотря на её воз-раст, я желал, пожалуй, так же сильно, как и Игоря. Спасибо, что хоть я не урнинг, вздохнув, подумал я. Хотя, что плохого в этом? Ведь самый великий философ в мире – Платон, считал, что выс-шей формой любви является любовь двух мужчин или мужчины

юноши, друг к другу. Это тоже я в моей любимой книге вычи-тал. Такой любви покровительствует Венера Урания, отсюда «ура-низм» или «урнингизм». Платон-то – ведь не дурак, так что же пло-хого тогда даже в урнингизме?

С этими мыслями я заснул уже почти под утро, и в сонме сек-суальных сновидений увидел такой, о котором сказать, пожалуй,

25

надо. Это было моё последнее сновидение, после которого я уже проснулся. Мне привиделось, что я иду с Игорем по полю, покры-тому высокой, почти в мой рост, необыкновенно душистой тра-вой. Игорь неожиданно останавливается, поворачивается ко мне

начинает целовать в губы, тихонько засасывая их к себе в рот. У меня уже кружится голова, темнеет в глазах, и я падаю на спи-ну. Мягкая трава стелется подо мной, источая сладостный воз-буждающий запах. Игорь ложится на меня сверху и, продолжая целовать меня, начинает совершать сексуальные телодвижения, совсем такие, как при половом акте с женщиной.

Мне, да и моим одноклассникам уже были известны эти телод-вижения. Не знаю, откуда это было известно им, но я любил под-сматривать в большой бинокль в квартиры соседнего дома. Дом этот был довольно далеко от нашего – метрах в ста, не меньше. Он был белого цвета, стоял особняком, и никаких высоких домов рядом не было. Мы так и называли его: «белый дом». Наш дом был тоже высоким, он стоял на холме, жили мы на девятом этаже, и мне в бинокль было хорошо видно, всё, что делается во многих квартирах «белого дома». Обитатели этих квартир не занавеши-вали окна, зная, что смотреть в них неоткуда. Более того, душны-ми летними тбилисскими ночами все окна открывались настежь.

нашей квартире санузел был совмещённым, большим и имел окно во двор. Вот из этого-то окна в бинокль просматри-вались почти все квартиры «белого дома», начиная с третьего-четвёртого этажа и выше. В поле зрения моего бинокля попада-лось много спален; где-то свет вечером не гасили, где-то всю ночь горел ночник, а иногда мне помогала в моём деле луна, вечерами освещавшая фасад «белого дома».

Поздним вечером я с полотенцем заходил в санузел, якобы принять ванну на сон грядущий. Мама ложилась рано и не меша-ла моим наблюдениям. Всегда находился пяток квартир, где брач-ная (а может и внебрачная?) постель была отлично наблюдаема,

обитатели её, были достаточно молоды и по-южному активны. Из моей настольной книги я знал, что такое подсматривание