Поясню, в чем тут дело. Самодельные автомобили в то время делались только потому, что обычные купить было очень трудно. Их распределяли парткомы и профкомы передовикам производства, да и стоили они по тем меркам очень дорого. А самодельщики делали их обычно из ворованных агрегатов — что сумели унести со склада, предприятия или свалки. Кузова чаще всего приготовлялись из нескольких слоев стеклоткани, пропитанной эпоксидным клеем. Ни расчетов тебе, ни испытаний. Получался, разумеется, монстр, но необычный и тем привлекательный. Приведу лишь тот пример, что если кузова на автозаводах начали бы делать многослойной склейкой из стеклоткани, то ВАЗу, например, пришлось бы полгорода Тольятти пустить на склад-стоянку сутками и неделями сохнущих кузовов. А в случае аварии таких автомобилей из-за жесткости кузова жертв мало не показалось бы. Но это понимали лишь профессионалы, а не писатели и теоретики.

Парадоксально, что профессионал, докторская диссертация и большинство трудов которого были посвящены автомобилям, наш профессор так и не научился водить автомобили, даже те, которые создавал сам. Поэтому, когда на выставках или съемках его спрашивали: «Вы автолюбитель?», наш профессор высокомерно отвечал: «Нет, я — автопрофессионал!» Вот таким я и запомнил профессора Гулиа с экрана телевизора, и надо сказать, таким же он оказался и в жизни.

Однажды, в начале девяностых годов того же прошлого века я был по делам в издательстве газеты «Аргументы и факты». И вдруг в одной из комнат я услышал знакомый высокий голос, почти криком распекавший кого-то. «Да это же голос профессора Гулиа, его ни с каким другим не спутаешь!» — подумал я и приоткрыл дверь в комнату. И действительно, увидел там моего профессора с телеэкрана, только изменившего свой имидж — с короткими седыми волосами и седой же бородой. Но зверское выражение лица было все то же. Оказывается, его пригласили в редакцию газеты для экспертизы предложения одного настойчивого читателя, предлагавшего, ни мало, ни много, а вечный двигатель. А Гулиа всю сознательную жизнь был экспертом по изобретениям как раз такого фантастического плана — вечными двигателями, безопорными движителями, и иже с ними.

Конечно же, Гулиа камня на камне не оставил от изобретенного вечного двигателя, но меня поразил довод профессора, который я напоследок услышал:

Вот вы утверждаете, что создаете энергию из ничего. Вам, наверное, известна формула Эйнштейна E=mc2, то есть энергия имеет массу. Следовательно, вы из ничего создаете массу, то есть материю. Так вы можете создать новую Вселенную, стало быть, вы претендуете быть самим Создателем. Или в противном случае, ваше устройство неработоспособно!

Изобретателю ничего не оставалось, как признать, что он не Господь Бог, и материю из ничего создавать не может. На том и порешили.

Профессор выскочил из комнаты, и мы оказались лицом к лицу.

А я вас знаю — вы профессор Гулиа из передачи «Это вы можете!» — решился я сказать разъяренному профессору.

Тот сразу же заулыбался, взял меня под руку и повел по коридору подальше от дверей комнаты.

Слушайте, затрахали меня эти изобретатели вечных двигателей. Почему я должен рассматривать эту ересь, причем совершенно бесплатно! — скороговоркой проговорил профессор и тут же перешел на другую тему, — да, накрывается наша передача без Володи, жаль, но никто не может его заменить! А еще Сталин говорил, что незаменимых людей нет! И Гулиа рассказал мне, что основатель и бессменный ведущий передачи Володя Соловьев, к великому сожалению, умер от инфаркта в расцвете сил, и все попытки сохранить передачу с другими ведущими терпят крах. И опять без перехода вернулся к прежней теме.

Для чего они городят эти сложнейшие вечные двигатели высотой с пятиэтажный дом, с шахтами, заполненными водой и бочками, всплывающими в этой воде, всю эту туфту! Ведь вокруг — пруд пруди энергии — и солнце, и ветер, и реки текущие, и приливы с отливами…

А у меня на даче работает вечный двигатель, приготовленный из бочки — вдруг провозгласил профессор, опять же, без перехода, — поливает огурцы, когда я в городе. Могу показать! А вы — из какой редакции? — неожиданно спросил он меня.

Я представился и сказал, что работающий вечный двигатель хотел бы посмотреть. Гулиа резко взглянул на часы, что-то пробормотал про себя и заключил.

Уже шесть часов вечера, да и погода не та. А давай-ка пойдем ко мне домой, у меня работающая модель есть, большая — почти полноразмерная. Это полчаса отсюда, от дверей до дверей. И выпьем чего-нибудь, а то у меня от этих изобретателей абстинентный синдром. Поговорим как журналист с журналистом! — заключил Гулиа, добавив, что он тоже пишет статьи в газеты и журналы, значит — он тоже журналист. И ему интересно поговорить за рюмкой чачи с коллегой! Может, пригодится что-нибудь для вашего журнала написать, никогда там еще не публиковался — хитро подмигнув, подчеркнул он свой корыстный интерес к выпивке со мной.

Мы за пять минут дошли до станции метро «Чистые пруды», за пятнадцать доехали до станции «Автозаводская», за три минуты дошли до нужного пятого подъезда (дом профессора находился метрах в десяти от выхода из метро), и за две минуты доехали в лифте до девятого этажа. Итого, от дверей до дверей мы оказались даже на пять минут раньше, чем предполагали. Дверь открыла приветливая женщина, похожая чем-то на молодую Раису Горбачеву, но без какой-либо манерности — это была жена профессора Тамара.

Тамар, накрой чего-нибудь закусить, а мы с коллегой-журналистом — его зовут Петровичем, зайдем в ванную! — скороговоркой дал указания жене Гулиа. Почему-то он сразу стал называть меня «Петровичем», а не так как в Европе — по имени. Объяснил это тем, что он, как истинно русский человек, придерживается исконно русских традиций. Я заметил, что профессор уже несколько раз настойчиво подчеркивал, что он «русский человек», несмотря на то, что русским у него было по сути дела только отчество. Имя — Нурбей — было явно турецкого толка, ну а фамилия, если делать ударение на последнем слоге — напоминала французскую. Еще я помнил двух писателей с такой же фамилией: один, Георгий, был москвичом и работал в «Литературной газете», а другой — Дмитрий, жил давно где-то в горах на Кавказе, и был чем-то ужасно знаменит. Но произведений его я не читал, и чем он был так знаменит — не представлял себе. Но к этому вопросу мы еще вернемся, а пока — о вечном двигателе — цели моего визита.

Профессор не теряя времени снял с антресолей большую — двадцати— или тридцати литровую пустую бутыль с резиновой пробкой и двумя торчащими из нее шлангами.

— Это «вечный двигатель», — пояснил он, и указав на обычную трехлитровую «четверть» с прозрачной жидкостью, добавил, — это чача, градусов восемьдесят, не меньше — из Грузии, — также пояснил Гулиа. Я сначала не понял, имеет ли чача отношение к вечному двигателю, но оказалось, что нет.

В руках у профессора оказался черный маркер, он завел меня в ванную, куда затащил и вечный двигатель (четверть с чачей унесла в комнату Тамара), и прямо на белой кафельной стене ванной нарисовал схему.

Вот бочка, обычная двухсотлитровая, выкрашенная в черный цвет, чтобы тепло притягивала, как говорят в народе. Располагаем ее над водоемом — маленьким бассейном, корытом и т. д., с водой, отверстием книзу. Отверстие заткнуто резиновой пробкой с двумя шлангами в ней; оба шланга имеют по клапану. Один шланг, который опускаем в водоем, имеет клапан впускной, позволяющий воде только входить в бочку, а другой, который идет в теплицу с огурцами, одним словом, для полива чего-нибудь, содержит клапан выпускной, то есть позволяет воде только выходить из бочки. Бочка частично заполнена водой, примерно на треть или четверть объема. Вот и все. Ночью, когда холоднее, чем днем, особенно летом, воздух в бочке сжимается, и вода из водоема входит в нее через впускной клапан. Днем, когда тепло, особенно, если светит Солнце, бочка и воздух в ней разогреваются, воздух расширяется и давление гонит воду через выпускной клапан в поливочный шланг. Объем выливаемый на огурцы воды — от одного до двух-трех ведер в зависимости от разности ночной и дневной температуры и яркости Солнца. Все! Чем не вечный двигатель? Зачем нарушать законы природы, если ими можно пользоваться? — закончил профессор.