Христианские общины были достаточно сильными организациями, опиравшимися на широкую массовую моральную поддержку, а героизм лиц, подвергшихся гонениям, создавал им ореол мученичества, усиливая проявления ненависти и озлобления против имперской администрации. Кроме того, далеко не во всей империи гонения были успешными. В западных провинциях (Британия, Галлия) эдикты против христиан не только не снискали поддержки населения, но и вызвали массивное сопротивление администрации. Констанций Хлор, цезарь Запада, спокойно смотрел на нарушения эдиктов Диоклетиана. По-видимому, это объясняется не тем, что сам Констанций симпатизировал христианам и потому не повиновался Диоклетиану — всегда и во всем три соправителя повиновались старшему августу, — но тем, что на Западе не было почвы для проведения в жизнь антихристианских эдиктов.
По словам Евсевия Памфила, именно конечная неудача гонений на христиан и предопределила конец правления Диоклетиана:
"Чье слово в состоянии пересказать, сколь великим богатством и благоденствием наслаждалось римское правительство до борьбы с нами, в те времена, когда сохранялись еще дружеские и мирные отношения римской власти к христианам? Тогда верховные владыки целые десятилетия и двадцатилетия своего царствования проводили в празднествах, торжествах, блистательных пиршествах и увеселениях среди полного и нерушимого мира. Но между тем как их благоденствие беспрепятственно умножалось и с каждым днем чрезвычайно возрастало, они, прекратив вдруг с нами мир, возбуждают против нас непримиримую войну. И вот не исполнилось еще двух лет, как в целом управлении их произошло нечто новое, извратившее весь порядок дел. Первенствующего из упомянутых (царей) поразила трудная болезнь, доведшая его до помешательства, так что он, вместе с занимавшим после него второе место, сошел в жизнь гражданина и частного человека. Потом, едва это случилось, как вся держава распалась на две части — событие, которого подобного история дотоле не представляла"[336].
Здесь мы видим как Евсевий из строго объективного историка своего времени превращается в творца христианской легенды о диоклетиановом гонении. Не мог он не знать, что не было двадцатилетнего процветания, а были непрерывные войны с внешними и внутренними врагами империи, о двадцатилетнем сроке правления Диоклетиан объявил изначально, не были гонения и беспричинными, о чем писал и сам Евсевий…
Христианские общины вышли в конце концов победителями в борьбе с императорской властью и отстояли свое право на существование. Даже такой настойчивый преследователь христиан, каким был Цезарь Галерий, был вынужден в 311 г. признать:
"Я искал преследованиями только оградить старые учреждения отечества, которым угрожали новаторы, но, быть может, я заслужил гнев богов тем, что заперши храмы и мучениями, я оставил без богослужения значительное число моих подданных; и так как много христиан упорно удаляются от старых верований, пусть они свободно почитают бога по своим обрядам, пусть молятся за наше здравие, благо государства и свое"[337].
В тексте его официального эдикта о веротерпимости, изданном в Никомедии 30 апреля 311 г., говорилось:
"Среди важных забот, которыми мы были заняты во имя блага и безопасности империи, мы имели в виду все исправить и восстановить согласно древним законам и древним общественным благочинием римлян. Мы особенно желали возвратить на путь разума и природы впавших в заблуждение христиан, которые отказывались от религии и обрядов предков и, самонадеянно отвергая старинные обычаи, сочинили нелепые законы и мнения по внушению своей фантазии и организовали разнообразные общества в различных провинциях нашей империи. Так как эдикты, изданные нами с целью поддержания поклонения богам, подвергли многих христиан опасностям и бедствиям, так как многие из них претерпели смерть, а многие другие, в более значительном числе, до сих пор упорствуют в своем нечестивом безрассудстве, лишены всякого публичного религиозного культа, то мы желаем распространить и на этих несчастных людей наше обычное милосердие.
Поэтому мы дозволяем христианам свободно исповедовать их религию и собираться на их сходки без опасений и препятствий лишь с тем условием, чтобы они всегда оказывали должное уважение существующим законам и властям.
Другим рескриптом мы сообщим нашу волю судьям и должностным лицам, и мы надеемся, что наша снисходительность побудит христиан возносить к Богу, которому они поклоняются, молитвы о нашей безопасности и о нашем благополучии, а также о их собственном благоденствии и благоденствии государства"[338].
Галерий отменил гонения на христиан, находясь при смерти — он умирал от мучительной болезни — возможно, рассчитывая на молитвы и этой части своих подданных о своем здравии. Не помогло. В мае того же 311 г. Галерий умер, а осенью гонения на христиан возобновились. Вновь их прекратили, издав в 313 г. в г. Медиолане (Милане) новый эдикт, разрешивший свободное исповедание христианства наряду с языческими культами[339]. Именно его, а не эдикт Галерия принято считать окончательной легализацией христианской церкви в империи после диоклетиановых гонений, хотя, по сути, он повторял указ 311 г.
Лициний в 320 г. на Востоке империи возобновил гонения на христиан. Они прекратились там только в 324 г., когда Константин, сокрушив Лициния, стал единоличным правителем империи, кстати, первым после Диоклетиана с 305 г. Приняв перед смертью христианство он таким образом завещал сыновьям сделать его государственной религией. Что и произошло. За исключением Юлиана Апостата (Отступника) (361–363 гг.) все последующие римские императоры были христианами. Диоклетиановы гонения, в конечном счете, только усилили христианство, оправдав предсказание, сделанное Тертуллианом еще в начале III в., что "христианская кровь падет в землю семенем"[340].
В конце концов, признание равноправия всех провинций влекло за собой и признание равноправия всех религий, так как с утратой Италией и Римом первенствующего положения не могла не утратить своего былого значения и староримская религия. Восток торжествовал над Западом, а на Востоке Исиду и Митру все более и более затмевал Христос. Отсюда неизбежность поражения диоклетианова гонения на христианство, отсюда и неизбежное торжество учения Христа в Римской империи, что, впрочем, столь же неизбежно подводило черту под историей античной цивилизации. О том, что значило для римского общества торжество христианства, очень ярко написал английский историк религии Д. Фрэзер:
"Греческое и римское общество строилось на подчинении личного начала общественному, гражданина — государству… С распространением восточных религий, которые внушали мысль о том, что единственной достойной ценою жизни является соединение с Богом и личное спасение, а благоденствие и даже само существование государства в сравнении с ними ничего не значат, ситуация резко изменилась. Неизбежным следствием принятия этого эгоистического и аморального учения был все возрастающий отход верующих от служения обществу, концентрация на личных духовных переживаниях и появление у них презрения к окружающей жизни, в которой они начинают видеть не более, как временное испытание перед жизнью вечной. Высочайшим идеалом человека в народном представлении стал святой отшельник, полный презрения ко всему земному и погруженный в экстатическое религиозное созерцание; этот идеал пришел на смену древнему идеалу самозабвенного героя-патриота, готового пожертвовать жизнью на благо своей родины. Люди, чьи взоры были устремлены к заоблачному Граду Божьему, град земной стал казаться низменным и жалким. Центр тяжести, так сказать, переместился с настоящей жизни на будущую, и насколько от этого перемещения выиграл один мир, настолько проиграл другой. Начался процесс всеобщей дезинтеграции общества: государственные и семейные связи ослабли, общественная структура стала распадаться на составляющие фрагменты, над обществом вновь нависла угроза варварства. Ведь цивилизация возможна только при активном содействии со стороны граждан, при условии их готовности подчинить свои частные интересы общему благу. Между тем люди отказывались защищать свою родину и даже продолжать свой род. В стремлении спасти свою душу и души других людей они равнодушно смотрели на то, как гибнет окружающий мир — мир, который стал для них символом греховности. Это наваждение длилось целое тысячелетие. Возврат европейцев к исконным принципам их жизненной ориентации, к трезвому, мужественному взгляду на жизнь отмечен возрождением в конце средневековья римского права, философии Аристотеля, античной литературы и искусства. Долгому застою в цивилизации пришел конец. Волна восточного нашествия, наконец, захлебнулась и стала идти на убыль. Отлив этот продолжается до сих пор"[341].