С уважением относясь к мнению известного британского исследователя, разделяемому замечательным русским антиковедом Еленой Васильевной Федоровой[342], все же хочется некоторые моменты уточнить.
Гражданские чувства римлян задолго до христианства пришли в совершеннейший упадок. Империя, превратив граждан (cives) в подданных (subjecti), выполнила эту задачу сама, без малейшего участия христианства.
Едва ли основательно видеть только негативные стороны восточного влияния на римскую цивилизацию. Византия — наследница Рима — сумела сохранить многое из античного наследия и ее цивилизация не была обречена на неминуемый крах, из-за господства православия, как полагал А. Дж. Тойнби[343], а была никак не менее полнокровна, нежели западная, современная ей и пала она прежде всего по причине неизбывности военного давления на все без исключения ее рубежи па протяжении столетий[344]. Запад, нанесший Византии предательский удар в 1204 г., виновен в ее гибели более, нежели турки.
Наконец, мысль о том, что христианство было главной силой, погубившей Римскую империю, сама по себе не нова. Так полагал еще в XVIII веке Эдуард Гиббон. В последнее время, однако в мировой историографии античности утвердилось мнение, что большую роль здесь сыграло внешнее давление и внутрисоциальные проблемы[345].
Возвращаясь же ко времени Диоклетиана, к последнему великому гонению Римской империи на христианство, нельзя не заключить, что конечный его результат оказался совершенно обратным тому, на который рассчитывала римская власть. Гонение это было сильнейшим за все время соприкосновения дряхлеющей античной и зарождающейся христианской цивилизаций, его предпринял действительно великий император, победоносно до этого сокрушивший всех внешних и внутренних врагов империи. Столь великой и могучей Римская империя не была, пожалуй, со времен Септимия Севера (193–211 гг.). И именно поэтому поражение диоклетианова гонения на христианство неизбежно означало грядущее торжество церкви Христовой над Юпитером Капитолийским.
А вот что написал об этих трагических временах известный церковный историк протоиерей Александр Шмеман:
"Конец века проходит под знаком усиливавшегося гонения. Империя гибнет, все ее здание колеблется под страшным напором германцев с севера, готов и персов с востока. В эти смутные годы, когда, естественно, нужно найти виновников стольких несчастий, ненависть против христиан зажечь не трудно. Эдикт следует за эдиктом и по всей Империи имена мучеников увеличивают церковные "мартирологи". Но никогда, кажется, не достигало гонение такого напряжения, как при Диоклетиане (303), — буквально накануне обращения Константина. От этого гонения дошло до нас самое большое число мучеников. Как будто в последний раз перед победой, являет церковь всю силу, всю красоту, все вдохновение мученичества, то, чем жила она все эти первые века своей истории. Силу свидетельства о Царстве Христовом, которой одной, в конечном итоге, и победила"[346].
Гонение на христиан, предпринятое в конце правления императора Диоклетиана, стало концом той самой духовной свободы в Римской империи, которая так восхищала Эрнеста Ренана. Прекращение гонений при преемниках Диоклетиана на деле открыло церкви дорогу к завоеванию господствующего положения в духовной жизни римского мира. Константин Великий и его сыновья сделали христианство государственной религией, христиане же при этом отнюдь не великодушно отнеслись к побежденному язычеству. Ранее гонимые быстро превратились в гонителей.
"Cesset superstitio, sacrificorum aboleatur insania" — "Да прекратится суеверие, да будет уничтожено безумие жертвоприношений" — гласил указ императора Константа, сына Константина Великого.