— Спасибо, — пробормотал я. Голова окончательно стала ясной. Даже боли впервые за долгое время полностью исчезли. Я сел, заметив при этом, что на мне чужая пижама, и энергично откашлялся.

— Так, — сказал я. — Теперь все мои пять чувств в норме. Пожалуйста, не могли бы вы сообщить мне, что со мной и почему меня надо обследовать? Вообще-то я должен срочно продолжить работу. Моя фирма будет меня везде искать.

— Ваша фирма извещена еще ночью. Мистер Клейтон, — он достал из кармана листок и прочитал фамилию американского продюсера, для которого я работал, — зайдет около семнадцати часов. Если хотите, можете позвонить ему на работу. Он передавал вам привет и просил не волноваться. Все в полном порядке.

Вошла симпатичная светловолосая медсестра. Она принесла стакан с какой-то жидкостью янтарного цвета и дружески со мной поздоровалась.

— Выпейте, — сказал Ойленглас. — Вам понравится.

Я выпил. Мне действительно понравилось. Жидкость была холодной, освежающей и пощипывала язык.

— Что бы вы хотели на обед, мистер Чендлер? — спросила симпатичная медсестра.

— Черт побери, — сказал я. — Я что, в отеле?

— Почти, мистер Чендлер. Вы лежите в частном санатории. И мы хотим сделать ваше пребывание здесь настолько приятным, насколько это возможно.

— Вы голодны? — спросил Ойленглас.

Я долго и серьезно размышлял над этим вопросом.

— Очень, — затем констатировал я.

— Прекрасно, — сказал врач.

— Что же есть в наличии?

Светловолосая медсестра перечислила. Я заказал ненормально обильный обед.

— Итак? — спросил я, когда она закрыла за собой дверь. Я уже перенял от Иоланты технику прерывания разговора. Ойленглас был в состоянии следовать за моей мыслью.

— Мы еще не знаем, что с вами. Беглое обследование показало симптомы типичного нервного срыва со всеми вытекающими последствиями. В последнее время вы много работали, сказала ваша жена.

— Да.

— Вот именно! Отсюда вытекает… — Он замолчал и неопределенно махнул рукой.

— Что?

Он поразмыслил, начал говорить, и то, что он в итоге сказал, без сомнения было тем, что он хотел сказать с самого начала:

— Эти головные боли, мистер Чендлер… Вы можете их точно описать?

Я описал.

— Так, — сказал он. — Я слышал, в Соединенных Штатах вы были уже у многих врачей?

— Да. Они констатировали всегда одно и то же.

— А именно?

— Ничего. Они говорили, что это вегетативный невроз.

— Ага. — Он улыбнулся. — Вероятно, так оно и есть. Вы постоянно принимаете только болеутоляющие порошки?

— Только порошки.

— Какие?

Я сказал. Он опять кивнул:

— Мистер Чендлер, вы делали когда-нибудь рентген — я имею в виду вашу голову?

— Нет, никогда. — Я тревожно взглянул на него. — А что? Вы думаете…

— Мы ничего не думаем, мистер Чендлер. Еще слишком рано что-нибудь думать. — Он помедлил и затем дружески взглянул на меня. — Я хочу быть предельно откровенным.

— Я прошу вас об этом.

— Ваша жена высказала серьезную озабоченность. По-видимому, она слышала, что такие симптомы, как у вас, при определенных условиях — я подчеркиваю: при определенных условиях! — могут вызвать более серьезные изменения, гм, мозга, поэтому она очень просила провести общее обследование состояния вашего здоровья.

— Изменения? Какие изменения?

— Их может и не быть, мистер Чендлер, может и не быть. В большинстве случаев обследование показывает полную безобидность симптомов…

— Да-да, — сказал я. — Что это за изменения?

— …и даже если результаты плохие, с помощью средств современной хирургии легкое…

— Господи боже мой, что за изменения?!

— Новообразования, — сказал Ойленглас.

— Вы имеете в виду — опухоль?

Он медленно кивнул:

— Да, мистер Чандлер, я имею в виду именно это.

Какое-то время в комнате было тихо.

Ойленглас внимательно посмотрел на меня:

— Вы хотели все знать, мистер Чендлер, — произнес он наконец, — и я вам сообщил это. Я повторяю: это может быть, но это не обязательно. В большинстве случаев подобного рода…

— Уже хорошо, — сказал я.

— …это действительно только мера предосторожности, если вы позволите себя обследовать в целях личной безопасности.

— Да-да, — сказал я.

— Теперь, раз уж мы об этом заговорили, я советую вам обязательно провести обследование, чтобы самому удостовериться. Чтобы вы в своем подсознании исключили даже саму возможность, что у вас есть…

— Моя жена попросила об обследовании?

— Да, она была очень обеспокоена.

— И сколько времени что-то подобное проводится?

— Вы должны остаться у нас на три-четыре дня.

— Это больно? Я довольно-таки труслив.

— Вряд ли это больно, мистер Чендлер. Это сложное обследование, но совершенно безболезненное. Мы сделаем энцефалограмму.

Это слово я уже однажды где-то слышал, но никаких приятных воспоминаний с ним не связывал.

— Энцефалограмму?

— Электроэнцефалограмму, — сказал он успокаивающе, сделав ударение на первую часть слова.

— А в чем разница?

— Раньше энцефалограмму делали таким образом, что пациенту закачивали воздух в мозг и по тому, как вел себя воздух, делали определенные заключения.

— Тьфу, черт!

— Не скрою, это было скорее неприятное, а кроме того, совсем небезопасное обследование. Обследование при помощи электроэнцефалограммы, напротив, приятно и абсолютно безопасно.

— Вы очень хороший психолог, — сказал я.

— Почему?

— Потому что вы хотите избавить меня от страха перед вторым методом, рассказывая плохое о втором.

Он усмехнулся и ответил, он никоим образом не преувеличивает: новый способ действительно безболезненный и является чистой формальностью. Затем он спросил, не согласился бы я на общее обследование.

— Конечно, — сказал я. Это было единственное, что я мог произнести. Если бы я сейчас не получил однозначного заключения о своем состоянии от одного из первых светил, то с моим душевным спокойствием было бы покончено.

— Очень хорошо, — сказал он и поднялся. — Тогда я сразу же извещу вашу жену. Я приду к вам во второй половине дня с профессором Вогтом.

Он кивнул мне и вышел из комнаты. Через минуту миловидная сестра принесла обильный обед, который я заказал. К большей его части я не притронулся. У меня пропал аппетит, и я попросил унести сервировку. Потом я позвонил Клейтону в офис.

— Привет, привет, привет, — весело завопил он.

— Добрый день, Джо, — произнес я.

Клейтон ни слова не говорил по-немецки. Он выучил только несколько слов приветствия. Это был толстый краснолицый делец, который во время войны занимался сталью и при этом завоевал доверие многих фирм, переживший конъюнктуру в период войны. После войны он основал в Голливуде независимую кинокомпанию и первым решил работать в Европе, после того как выяснил, что это можно сделать, потратив всего лишь долю тех средств, которые необходимы для съемок одного фильма в Голливуде. Суммы, в которых он нуждался, внесли его старые друзья-промышленники военных времен. Клейтон был деловым человеком, ничего не понимал в искусстве, и даже не притворялся. Впрочем, эта бесхитростность имела и свои отрицательные стороны: он постоянно принимал точку зрения того человека, с которым в последний раз говорил о какой-либо проблеме в искусстве. Это немного осложняло его работу.

— Очень жаль, что я доставляю вам неприятности, — сказал я по-английски, но он меня тут же перебил:

— Замолчите, Джимми! О каких неприятностях здесь может идти речь? Все в лучшем виде! Вы великолепно выполнили свое задание. Теперь премило оставайтесь в своей маленькой постельке и флиртуйте с медсестрой, ха-ха-ха!

— Это всего лишь на несколько дней.

— Как долго это продлится — не важно, даже не думайте об этом! Я к вам приду после обеда, Джимми. У меня есть хорошие новости! Ташенштадт прочел сырой сценарий, и он в восторге!