КОГДА НАСТУПАЮТ НА ПЯТКИ

Ясноград. 5 октября 1988 г.

Вылететь в летно-испытательный центр (группа Петриченкова была уже там) генералу Гусарову удалось лишь на третий день, вернее, на ночь: ждал соответствующую погоду, а она, как назло, испортилась, и только сегодня небо к вечеру прояснилось. Гусаров сделал один полет по кругу и убедился, что его версия верна: солнце било прямо в глаза и бетонка взлетно-посадочной полосы в заходящих лучах отсвечивала, как зеркало, затрудняя глазомер. А учитывая то, что Мельничнов резко работал рулями, вероятнее всего, он высоко выхватил самолет над взлетно-посадочной полосой, не заметил этого и, ослепленный солнцем, стал создавать посадочный угол; самолет подвзмыл, потерял скорость и свалился на крыло. Подтвердила и экспертиза: соединительный болт вылетел при ударе о землю.

Самолет приземлился на аэродроме летно-испытательного центра уже в десятом часу, пока Гусаров добрался до гостиницы, было уже десять. Но генерал знал, Петриченков не спит, и, сбросив в номере плащ-пальто, направился к нему.

Петриченков сидел за столом, обложившись бумагами, и встретил своего начальника, как показалось Гусарову, без особой радости. А может, просто устал, расстроен чем-то, потому и голос прозвучал не очень-то приветливо.

— Ну докладывай, как ты тут, что выяснил, какие волнуют проблемы? — спросил Гусаров, присаживаясь к столу. — Объяснительные изучаешь?

— Приходится, — грустно вздохнул Петриченков. — Тут ребус посложнее «элки». Кстати, какое заключение дала экспертиза?

— На посадочном солнце било в глаза, — ответил Гусаров.

— Опасность для курсанта-первогодка, — не согласился Петриченков. О чем-то подумал. — А вообще-то, Виктор Николаевич, пусть будет по-вашему. Аварийный акт вы подписали, а мое мнение пусть останется при мне. Только у меня к вам просьба: коль дело Арефьева доверили мне, разрешите мне самому во всем и разобраться.

— Ты хочешь сказать, чтобы я тебе не мешал? — удивился Гусаров такой постановке вопроса, за которым угадывалось не только стремление к самостоятельности, к желанию проявить свои способности, проверить себя, но и несогласие с методикой расследования начальника, а возможно, кое-что и похуже.

Петриченков пожал плечами: считайте, мол, как угодно.

— Но я — старший инспектор службы безопасности полетов, — почти с возмущением возразил Гусаров. — И меня от дела никто не отстранял.

Петриченков обиженно сжал губы.

— В таком случае, зачем же было меня посылать?

— Ты мой первый заместитель. И сам понимаешь, нужно было по свежим следам. А там дело было не закончено. Ты думаешь, сюда я прибыл, потому что не доверяю тебе? — осенила Гусарова догадка. — Глубоко ошибаешься. Будешь ты старшим инспектором, и ты будешь всюду ездить, за все отвечать.

— А как же с самостоятельностью, с инициативой?

— Разве я когда-нибудь ущемлял твою самостоятельность, сковывал инициативу?

— Но и с поводка далеко не отпускали, — усмехнулся Петриченков. — А когда тебе на пятки наступают, в затылок дышат, какая уж тут самостоятельность.

— Так… Что ж, спасибо за откровенность, Николай Иванович. — Гусаров был ошарашен притязаниями подчиненного. Что это, порыв энтузиазма, жажда деятельности или философия карьериста: дорогу молодым, стариков на свалку? Нет, не за прямоту, оказывается, не любили в полку Петриченкова, не за ершистый характер неуважительно относятся к нему в службе безопасности полетов, а за бесцеремонность, бестактность.

В какой-то степени полковник прав: Гусаров далеко не отпускал его с поводка, шестым чувством опасаясь, что он может наломать дров; и случай с катастрофой «элки» подтвердил это. Но Петриченков ко всему еще упрям: «Мое мнение пусть останется при мне». Как же ему доверить расследование этого происшествия? А может, Гусаров ошибается, прав Петриченков? «Человек в экстремальных условиях способен на большее?» Здесь Петриченков уже нащупал нить происшествия, близок к раскрытию причины, а появляется генерал Гусаров — и вся слава достается ему? Видимо, он так и рассуждает.

Где же выход? Выход есть…

— Вот что, Николай Иванович, — смирил свой гнев и вспыхнувшую неприязнь к Петриченкову Гусаров. — Веди расследование, как и вел до моего приезда. Считай, что меня здесь нет. Мешать я тебе не стану. А если с кем-то мне доведется беседовать, к сердцу не принимай, считай это старческой слабостью, любопытством, не больше.

— Спасибо, Виктор Николаевич! — оживился Петриченков. — Я вас первым проинформирую, как закончу дело.