Вот в этой двусмысленной фразе была вся моя мать, и потому еще я так и опасался ехать с ней, если бы не продавил отец.

Мои требования она, подавая на праздничный стол, слушала в пол-уха и как заводная кивала головой. А сводились они собственно к следующему: в номер ко мне без предупредительного звонка не входить, где я пропадаю по ночам не интересоваться, мою половую жизнь не обсуждать, нотации по поводу правильного питания не читать, к иностранцам с просьбой помочь не приставать, в уличных забегаловках шедевры живописи и архитектуры не покупать, представителей чернокожей расы неграми не называть, продуктами гостиничный холодильник не забивать, количество выкуренных мною пачек сигарет не считать, насильно кормить меня не пытаться…

— Это всего-то? — оживилась мать, когда я наконец подустал и закончил перечисления. — Славочка, это ж такие мелочи. Обещаю, что все сделаю.

— Нет, — рявкнул я, — это только предварительный перечень. Я еще подумаю.

— Конечно-конечно. Ты меня даже не заметишь.

А вот в этом я изначально очень сильно сомневался. Точнее, сам перелет в Грецию на Закинф прошел у нее образцово–показательно, она даже не вязалась ко мне по поводу приобретенного на время парения в облаках виски, а потом все дело резко пошло насмарку. В общем, отдохнули мы с моей родительницей на такое «ура», что вспоминаю мою неприличную Грецию и нервно вздрагиваю.

Хотя по секрету расскажу и еще одну вещь — путешествовать с родителями, которые вдруг на третьем десятке твоей жизни наконец-то по праву признают тебя взрослым и равным себе, а еще не чураются искренне вспоминать собственную молодость, это здорово. Мать меня в этом плане не подвела, потому этот рассказ с вашего позволения я посвящу ей.

***

Собственно, первый конкретный приступ паники я испытал уже сразу после нашей посадки на Закинфе. Этот небольшой, но буквально утопающий в зелени и цветах остров в Ионическом море приглянулся мне после рассказов друзей по работе, которые отметили своим путешествием первую годовщину свадьбы.

Знакомые были готовы говорить о нем часами, а также то и дело подсовывали мне потрясающие фотографии белых песчаных пляжей на контрасте с буквально светло-изумрудной водой, которую я никогда не видел раньше. Я мимоходом усомнился, что это не последствия фотошопа, но по лицам друзей тут же понял, что глубоко оскорбил их воспоминания и, сам того не ведая, наплевал в душу.

Впрочем, имелась и еще одна причина, по которой они сумели убедить меня рвануть на «Цветок Востока» или Fiora di Levante (свое второе название у венецианцев остров получил, как я уже говорил, из-за обилия цветущих растений). До последнего десятилетия он был закрыт для русских, и отдыхали на нем лишь обеспеченные европейцы.

Я пытался расспросить у гидов и местных жителей, почему так получилось и из их крайне деликатных ответов в итоге вычислил, что на этом долгое время принципиально настаивали англичане и немцы. Но после череды последних экономических кризисов грекам стало не до жиру. И местное население на Общественном совете острова (в эту структуру входят обеспеченные владельцы отелей, заводов по производству оливкового масла, виноделы и т. д) решило послать матушку Европу куда подальше и положиться на плечи наших соотечественников и их щедрые кошельки. Кстати, одно из приветствий русских здесь — «Здравствуйте, братья-православные», а адмирал Ушаков, помогавший в свое время отстоять независимость территории, считается закинфским святым.

А еще я хотел посмотреть в глаза сто восьмидесяти килограммовому существу, которое в среднем способно пережить три человеческих поколения и без всяких точных приборов плавает по всему миру от Греции до Австралии — черепахе с забавным названием — Каретта-каретта. Но что-то я отвлекся, все по порядку.

В общем, когда я счастливо и довольно курил на выходе из аэропорта первую после перелета сигарету (все-таки, греческие летчики — асы, и когда они сажают машины, то даже не чувствуется касание с землей), а мать, как и все женщины, на нервах надолго исчезла в туалете, ко мне подвалило «это».

2. Хороший мальчик Веня

«Это» было чудовищно тощим, в возрасте чуть за тридцать и в огромных темных очках на половину непоглаженной с утра утюгом морды. Оно являлось обладателем застиранной донельзя розовой футболки, не менее дешевых джинсов, грозящих вот-вот рухнуть с бедер, и неплохого — слава тебе, Господи, без лака — маникюра. Сию деталь я приметил, поскольку в худых костлявых клешнях «это» выразительно зажало тонкую ментоловую сигарету — повод для знакомства.

— Эркаюзай мя плис, май яй гот ее матчасть, — выдало оно, приветственно улыбаясь, на ужасной смеси, как сказал бы классик, английского с нижегородским, после чего мне тут же интенсивно захотелось повеситься. Потому что национальность и ориентация сего проблемного пассажира, по недоразумению природы принадлежащего к мужскому полу, читались также четко и однозначно, как огромные табло вокруг, повествующие о вреде курения. Со своей стороны, я вроде бы никак не светился. Но, как показала практика — только вроде бы.

— Держи, лапуль, — протянул зажигалку я, не заморачиваясь англицкой речью, чтобы и дальше не слушать ее в таком извращенном виде. Потому что моя душа поэта была не в состоянии вынести таких чудовищных пыток сумасшедшим акцентом и незнанием той самой матчасти. И совсем не думая о последствиях, я ляпнул в раздражении.

— Я б на твоем месте ментол не курил. Он на сердце плохо влияет. Особенно после тридцати. Так и копыта под любовником откинуть недолго.

Лапуля обиженно скуксился, приготовился вякнуть что-нибудь колкое алаверды, а я… буквально через секунду прикусил язык. Потому что за спиной ходячей рекламы закона о запрете гей — пропаганды нарисовался бритый качок, ростом метров так два с гаком и в два раза шире меня в плечах. И в его взгляде ясно читалась, а если кто обидел/клеил мою «девочку» (а выражение лица дражайшей половины как раз об этом свидетельствовало похлеще госдепа США против России), то сейчас немедленно будет наказан расстрелом через повешенье.

— Веня, все в порядке? Какие-то проблемы, молодой человек? Переведи иностранному мудаку, — процедил клон боксера Валуева на отдыхе, играя мышцами и небрежно отодвигая в сторону одной рукой два здоровенных чемодана (видимо, семейный багаж) и самого Венечку.

— Валерочка, не начинай, — засуетилось «это», отмирая от поисков ответа Чемберлену и повисая на любовнике наподобие моськи, — я просто попросил на английском у молодого человека зажигалку. А вышло, что он тоже русский и просто и не знает языков. Не понял, но дал. Ну, я в смысле, что он тоже прилетел с нами.