Гитлер поднялся из низов и обошел в гонке за власть многих политиков, которые, казалось бы, имели значительно лучшие, чем он, стартовые условия. Эти солидные гитлеровские конкуренты тоже готовы были использовать для обретения поддержки общества трудности экономического кризиса и нарастающие реваншистские чувства. Но они не обладали тем драйвом, который отличал Гитлера, и в итоге проиграли, несмотря на все свои рациональные соображения.

Вторая черта — Гитлер не только не полагался на рациональные соображения при общении с массами, а принципиально их избегал. В трудный для общества период он не предлагал сложных решений, не предлагал осознать неизбежность жертв, не предлагал объективно стоящий выбор между плохим и худшим. Гитлер внушал оптимизм, фантазировал, самозабвенно врал, обещал невозможное. И делал это достаточно умело, чтоб невозможное казалось возможным воспаленным умам внимающей ему толпы.

Более того, Гитлер вообще старался переводить разговор из рациональной сферы в иррациональную. От насущных экономических проблем — к рассуждениям о величии нации, национальной гордости, смысле существования народа и т. д. Чем безнадежнее казались для обывателя актуальные проблемы, тем лучше он реагировал на такого рода разворот тематики.

Фюреру очень хорошо удавались подобные рассуждения, поскольку он считал себя не политиком, не лидером одной из партий, не кандидатом в канцлеры, а выдающимся борцом всемирной схватки добра и зла. Он жаждал глобальной победы над силами тьмы в лице коммунизма, еврейства и т. д. Неудивительно, что при такой вере в свое предназначение Гитлер умел ярко и убедительно выступать перед массами. Вождь не играл на сцене в величие, он им действительно жил.

Третья черта — Гитлер ни в чем никогда не обвинял свой народ, тот народ, от которого ему нужно было получить поддержку. Гитлер формировал у толпы иллюзорное впечатление, будто страна окружена множеством врагов и соответственно во всех бедах виноваты именно они. Людям нравился подобный подход, а поскольку и впрямь противники Германии в недавней войне много сделали для того, чтобы сильно осложнить жизнь немцев, гитлеровская демагогия воспринималась с энтузиазмом.

Сегодня, правда, степень толерантности общества совсем не та, что была в 1930-х. Кое-что из гитлеровского идейного арсенала уже никак не пройдет. Однако в обществе, где межэтнические противоречия становятся все острее, националистически ориентированный политик-популист всегда найдет «врагов». И самое главное — любая провокация может обострить националистические чувства масс именно в тот момент, когда это понадобится для политической борьбы.

Четвертая черта — способность Гитлера пробуждать энтузиазм толпы во время публичных выступлений. Способность эта определялась не только тем, о чем он говорил, но и тем, как он говорил. Оратор вступал со слушателями в особую связь, со страстью господствовать над людьми и быть ими любимым. Недаром он называл массу своей «единственной невестой». Биограф Гитлера отмечает, что «магнитофонные записи того времени ясно передают своеобразную атмосферу непристойного массового совокупления, царившую на тех мероприятиях: затаенное дыхание в начале речи, резкие короткие вскрики, нарастающее напряжение и первые освобождающие вздохи удовлетворения, наконец, опьянение, новый подъем, а затем экстатический восторг как следствие наконец-то наступившего речевого оргазма, не сдерживаемого уже ничем».

Свои выступления фюрер стремился назначать на вечернее или даже ночное время, чтобы погрузить людей в особую романтическую атмосферу. Десятки тысяч готовы были ждать Гитлера часами, чтобы потом погрузиться в экстаз совокупления с любимым вождем.

Сегодня, правда, митинг уже не играет той роли в деле мобилизации масс, которую играл во времена Гитлера. Сегодня все решает телеэкран. А в телевизионном пространстве — иная энергетика, иной контакт между политиком и зрителем.

Тем не менее можно вспомнить, как быстро Владимир Жириновский сумел поставить под свой контроль миллионы избирателей, как только получил доступ к телеэфиру в ходе парламентской кампании 1993 г. Ему хватило буквально нескольких выступлений для того, чтобы собрать наибольшее число голосов по партийным спискам.

Сегодня доступ к телеэкрану жестко контролируется, а без него политик-популист не имеет шансов стать известным миллионам избирателей. В этом главное отличие наших дней от эпохи Гитлера. Но стоит режиму ощутимо ослабнуть, как ослабнет и контроль за «ящиком». Произойти это может на волне серьезного экономического кризиса, когда испытанные авторитарные методы надзора за всеми сферами жизни, в том числе телевидением, уже не смогут работать по-старому. Именно в тот момент появится реальный шанс у сильных популистов, поскольку сдерживает их не столько изменившееся по сравнению с гитлеровскими временами общество, сколько обычный административный барьер, вызывающий все большее неприятие самых разных людей. В том числе и тех ответственных, рационально мыслящих политиков, которые быстро уступят демагогам в открытой конкурентной борьбе идей.

Вопрос о том, почему в одних обществах политические кризисы протекают болезненнее, чем в других, и почему последствия этих кризисов различаются в разных государствах, стоит перед специалистами еще с античных времен. Наш краткий обзор не ставил целью дать на него исчерпывающий ответ. Для нас важнее другое. Какие уроки из зарубежного и отечественного опыта преодоления политических кризисов могут оказаться востребованными правящими группами, оппозицией и общественностью в сегодняшней России? На наш взгляд, таких уроков несколько.

Первый урок. Хотя кризисы нельзя предугадать и редко удается предвидеть, к ним лучше готовы те режимы, правящие группы которых не только ставят перед собой задачу успешного развития страны, но и способны оперативно и гибко реагировать на «тревожные звонки», сигнализирующие о неудаче их политики (Бразилия, Южная Корея). А для тех режимов, правящие группы которых превращают сохранение прежнего статус-кво в самоцель и отказываются проводить назревшие политические реформы (как в царской России или в СССР эпохи Брежнева), исход кризисов может оказаться куда трагичнее и вылиться в революцию или в распад государства.

Второй урок. Политические перемены не происходят сами собой — они возникают под давлением спроса со стороны граждан. Этот спрос часто возрастает на фоне экономических кризисов и/или войн (Германия, Польша, царская Россия), но порой становится следствием успешного экономического роста (Мексика, Бразилия, Южная Корея). Правящие группы способны отложить этот процесс, либо прибегая к репрессиям (военное положение в Польше, подавление восстаний в Южной Корее), либо покупая лояльность общества (как в той же Мексике). Но рано или поздно общественный спрос на перемены делает неизбежной смену правящих групп, а если не помогает и она, то смена всего политического режима становится лишь вопросом времени.

Третий урок. Исход политических кризисов зависит не только от внешних факторов — таких, как уровень экономического развития или влияние международной среды. Он зависит от тех шагов, которые в ходе кризисов предпринимают и правящие группы, и оппозиция. Если оппозиция в той или иной стране не просто пользуется поддержкой общества, а способна к тому, чтобы вести согласованные действия и искать варианты компромисса с правящими группами, которые сами понимают необходимость перемен, то тогда вполне возможен вариант мирной смены режима (Бразилия, Польша). Если же различные сегменты оппозиции разобщены и крайне поляризованы, поиски компромиссов заводят в тупик, а правящие группы отказываются от диалога, то на сцену подчас выходят хорошо организованные радикалы, предлагающие простые и насильственные решения проблем страны (Россия в 1917 г. или Германия в 1933 г. могут служить печальными примерами).