О том, каким авторитетом обладает наш начальник команды, говорить не имеет смысла. И какую роль порой играет этот авторитет - тоже. Вот и в той ситуации, когда сомнения в правильности сделанного шага охватили меня с новой силой, слово Старостина решило все.

А через два с небольшим месяца состоялся мой дебют в воротах «Спартака»...

Вспоминается еще один случай, лишний раз подтверждающий высочайшую степень уважения к Николаю Петровичу.

В том же сезоне, где-то после трех-четырех туров, когда дела у возвратившегося в высшую лигу «Спартака» шли неважно, на базе в Тарасовке появилась довольно большая группа болельщиков в пестрых красно-белых майках и такого же цвета шапочках из числа тех, кого на трибунах называют «фанатами».

Они расположились вокруг клумбы у нашего старого деревянного домика, где мы еще тогда жили перед матчами, и стали требовать встречи с кем-нибудь из тренеров. Вначале кто-то собирался вызвать из соседнего отделения наряд милиции, чтобы выпроводить с территории базы непрошеных гостей. Но вмешался Николай Петрович. Спокойно, с присущей ему уверенностью заявив, что все уладит сам.

- В чем дело? - обратился он к разгоряченным молодым болельщикам.

- Мы хотим, - заявил наиболее смелый из них, - чтобы в состав почаще ставили Булгакова (Миша был любимцем этой аудитории). И тогда все у «Спартака» наладится.

- Ну, что же, - после некоторой паузы сказал Николай Петрович. - Обещаю, мы подумаем и учтем ваше пожелание. Теперь попрошу покинуть территорию базы. Команда готовится к игре, а вы ей мешаете. Спасибо за внимание.

И еще минуту назад бушевавшие «фанаты», которые обычно доставляют много хлопот дружинникам и милиции, покорно повернулись и тихо, стараясь не шуметь, побрели к станции.

Они ни на минуту не усомнились в том, что сказано было человеком, чье имя для всех является олицетворением и «Спартака» и футбола.

Если по фотографиям, общению в тренировках я могу еще представить, как играл Константин Иванович, то в отношении Николая Петровича мне это сделать не удается никак. Но то, что по футбольному своему характеру, по высочайшей требовательности к себе, к самой игре оба они схожи, не сомневаюсь.

Как-то Николай Петрович рассказывал (а рассказчик он великолепный), что в одном из матчей трижды выходил один на один с вратарем соперников и всякий раз проигрывал дуэль.

- Но я, - войдя в азарт, выразительно жестикулируя, таким образом стараясь передать свое настроение в той встрече, продолжал Николай Петрович, - не сдавался. Духом не падал, а шел и шел вперед...

- Ну и забили? - воспользовавшись паузой, спросил, лукаво улыбаясь, Гладилин, уже слышавший эту историю.

- Забил, - тряхнул головой Николай Петрович. - Только гол не засчитали, мгновением раньше судья свисток дал, - закончил он под общий смех явно не ожидавших столь казусной и слегка забавной концовки ребят.

И уже вполне серьезно добавил:

- Встречу-то мы выиграли. И прежде всего потому, что очень стремились к победе. Запомните, в футболе побеждает тот, кто этого больше хочет...

Наш начальник команды вообще остроумнейший человек и отчаянный шутник.

Помню, как-то парились мы вместе с ним в сауне, в очередной раз поражаясь, как выдерживает он наравне с нами ее стоградусную температуру. И, выйдя после очередного захода из парной, увидели Николая Петровича лежащим на лавке с закрытыми глазами. Перепугались, вызвали доктора. Примчавшись, тот дал ему понюхать нашатыря, померил давление и, ничего не понимая, удивленно объявил: «Сто двадцать на семьдесят, как у космонавта».

А сам «пациент» неожиданно легко встал и, окинув нас гордым взглядом, произнес: «Что, испугались, голубчики? Не верь глазам своим, как говорил Козьма Прутков. Про давление слышали? Надо Старостина знать. Пошли продолжать».

И первым направился к парной.

Весной в Сочи в любую погоду еще шесть-семь лет назад (а ему тогда уже под восемьдесят было) Николай Петрович выбегал вместе с нами в спортивном костюме и кроссовках на зарядку, чем приводил в недоумение и восторг всех отдыхающих. Когда же он спустя два года перестал в ней участвовать, то на шутливые по этому поводу вопросы ребят отвечал: «А я теперь заряд бодрости на целый день получаю, если вижу, что вы утром с душой занимаетесь».

А заряд бодрости у Старостина рассчитан ровно на двадцать четыре часа - ни минутой меньше. Случается, по-моему, что ему суток не хватает. С утра до первой тренировки в своем кабинете в городском совете «Спартака» на Красносельской он уже успевает решить множество вопросов. Затем побывать в Моссовете, Управлении футбола, городском Спорткомитете, навестить кого-то из получивших травму ребят, выяснить возможность наиболее удачного варианта выезда на матч в другой город. И так далее...

Успевая везде и всюду, справляясь с кучей самых разных дел, Николаю Петровичу удается оставаться при этом неизменно бодрым, общительным, неутомимым. Но при всей занятости Старостин всегда находит время заглянуть еще и в нашу футбольную школу, поинтересоваться ее жизнью, узнать последние новости. Играют ли малыши - первоклашки или те, кому вскоре предстоит ее закончить, - начальника нашей команды всегда можно увидеть на трибуне среди зрителей.

В его знаменитом целлофановом пакетике (с которым он, как утверждают шутники, не расстается даже ночью) вместе с вырезками из газет, записями текущих дел и прочей необходимой информацией хранится листок с именами наиболее интересных, на его взгляд, ребят, подмеченных среди футболистов школы.

Так, в свое время в этот список были внесены фамилии Федора Черенкова, Бориса Позднякова, Геннадия Морозова.

Сейчас Гена Морозов в футболе уже определился. Правда, приходится ему выступать в обороне на разных местах, но независимо от этого играет он ровно, надежно, стараясь доставлять мне и партнерам по защите как можно меньше волнений.

Надо сказать, что поначалу игра у него в дубле не шла. И я даже думал, что ничего у Геннадия так и не получится. Было видно, что парень он отчаянный, смелый, крепкий, но в то же время какой-то неорганизованный. А это для защитника самое страшное.

Переменился Гена после того, как мы всей командой отпраздновали его свадьбу. Сразу стал серьезней, собранней. И в жизни, и на поле более уравновешенным, последовательным, обстоятельным. И на игре это сказалось.

Сейчас тренеры без колебаний дают ему любые игровые задания. И он их не разочаровывает, одинаково удачно справляясь и с опекой самых грозных форвардов, и с четкой, грамотной страховкой партнеров.

Федор Черенков тоже из тех, кого Николай Петрович еще в юношах приметил. Когда он только в дубле появился, многие засомневались - правилен ли на сей раз выбор Старостина. Нет, то, что у Федора, как принято говорить в футболе, «голова светлая», было заметно сразу по тому, как он с мячом ловко работал, как необычно быстро для необстрелянного новичка в сложных ситуациях, где и опытному зубру порой не разобраться, находил решение. Но уж очень невидный паренек был, когда к нам пришел. Не верилось, что «мухач» сможет окрепнуть, заиграть. Да со временем еще и завоевать титул лучшего игрока сезона. А вот Старостин верил. И радовался как мальчишка, когда Черенков в дубле, случалось, показывал свои фокусы, которыми так нас на тренировках удивлял. Николай Петрович и величал его всегда не иначе, как Федором. Словно хотел дать почувствовать своему любимцу, что относится к нему, как к взрослому.

- Федор еще всех за пояс заткнет, - любил повторять после удачных матчей Николай Петрович. - В нем футбольный Лобачевский сидит. Это я нутром чую...

Чутье в который раз не подвело Старостина.

Федя рос как игрок прямо на глазах; роста, правда, он оставался почти такого же, как и тогда, когда пришел в команду. Но эти его далеко не атлетические данные совсем не мешают ему на поле вводить в заблуждение одновременно двух-трех значительно более опытных и «крупногабаритных» опекунов. Заставлять совершать безнадежные броски за летящим в сетку мячом самых бдительных вратарей.