Если дела так пойдут и дальше, в один прекрасный день мы снова откроем нашу фирму, мечтал я, сидя в кладовой.

Первыми таби хозяин остался не очень доволен.

— Некрасивые они!

— Еще бы, потому что нога некрасивая.

— А ты как мерку снимал? — с недоверием спросил он.

Я разозлился и попросил разрешения у хозяйки снять мерку с ее ноги. Пусть хозяин посмотрит.

— Хм... А у кого ты этому научился?

— Ни у кого. Следил, если удавалось, за приказчиком и запоминал.

Хозяин только хмыкнул в ответ. Всего пять лет, как он умер. И до последнего дня смотрел на меня свысока. Хоть бы раз намекнул, что без меня они по белому свету скитались бы. И дочь не желал выдавать за меня замуж. А ведь брось я их тогда, с голоду умерли бы. Ни война, ни поражение ничему его не научили, слышать не желал, что его дочь вдруг замуж за подмастерье выйдет. Так что поженились мы, можно сказать, по любви.

Жена моя лишена была прав наследства и до последнего времени числилась в моей метрической записи. Нам пришлось срочно покинуть кладовую и ночевать в траншее. Днем у меня были дела на рынке, а жена в это время шла к родителям, где она была за служанку. Почти до самой смерти тесть обращался с нами как с работниками и родную дочь заставлял называть его хозяином или господином хозяином и все в таком духе.

Теперь я понимаю — человек старой закалки, он никак не мог примириться с тем, что бедность вынудила его отдать за меня дочь. Я же молча сносил все, потому что не хотел, чтобы люди думали, будто, воспользовавшись несчастьем хозяина, я взял в жены его дочь. Но при таком положении дел дом оставался без наследника, фирму поручить было некому, и тестю пришлось в конце концов взять меня в приемные сыновья. Случилось это за год до его смерти. Словом, так получилось, что мы стали как бы приемными супругами. Я иногда говорю жене: смотри, мол, не вздумай обращаться со мной как с приемышем.

Хотите знать, как перенесли мы все наши любовные передряги? Что вам сказать... Мы были молоды, и в общем все обошлось. К тому же срок подошел, жена в то время была девицей на выданье, а где взять жениха? Кто помоложе, на войне погиб, на одного мужчину три женщины тогда приходились, поэтому не она меня, а я ее, можно сказать, осчастливил.

Была, правда, небольшая загвоздка. Жена гимназию кончила, а моя вся наука — начальная школа, таби да война. Вот, думаю, встанет все на свои места и попадешь, чего доброго, к ней под башмак. При нынешнем положении в мире женщинам не следует давать слишком много воли.

Ай-ай-ай, совсем заговорил вас! И все из-за этой малярии, сразу вспомнилось старое. Разве можно такое забыть. А вот жил и не вспоминал! Но сегодня говорю, говорю и никак не могу остановиться.

Да, страшную войну пережила Япония. И все это не сон, а чистая правда. Жаль тех, кто погиб. Узнай они, как процветает нынче Япония, наверняка в гробу бы перевернулись. Даже у меня в мастерской изредка бывают клиенты, которые заказывают таби с застежками из чистого золота. «К добру ли это?» — думаю я, простой носочник, вспоминая старое. Дочь считает меня отсталым человеком.

— Отсталый? — кричу я ей. — Да я, к твоему сведению, дважды рожденный!

Что стало с солдатом, от которого впервые услышал это слово? С Судзуки? Так вот, перед самой посадкой на судно его арестовала австралийская полиция. Если на солдата поступала жалоба, что он учинил насилие над кем-нибудь из местного населения, его немедленно отдавали под суд, не вникая в суть дела. А Судзуки — фамилия очень распространенная, никаких доказательств, что виноват именно он, не было. Но существовал закон: кто победил, тот и прав, раз арестовали, значит виновен. Расстреляли, наверно. Тем дело и кончилось, в Японию он не вернулся.