Захватив бокал, он отправился к своему любимому столику у окна, где Эван оставил свежий номер «Таймс». Он развернул газету и стал читать колонку «Персоналии». Сзади подошел Эван. Это был высокий мужчина с красными щеками и лиловым носом. Он не курил, предпочитая вместо этого жевать зубочистку. К Уайлду он относился с добродушной терпимостью: в его баре приветствовался всякий, кто заказывал более или менее дорогие напитки. Привычку Уайлда каждый день просматривать колонку в «Таймс» он считал свидетельством того, что тот ищет себе работу. Он вытер грифельную доску.

— Это обойдется вам в шесть шиллингов, мистер Уайлд. Ну как, нашли что-нибудь подходящее?

— Пока нет.

Голос Уайлда звучал сдержанно, немного глухо. Он протянул Эвану банкнот в десять шиллингов, закурил свежую сигару и выпустил под потолок тонкую струйку благовонного дыма. Да, сегодня он действительно не ожидал найти ничего подходящего. Он никогда не встречался с Моккой, но даже новый человек вряд ли стал бы менять систему, предварительно не уведомив его об этом. Следовательно, кто бы ни ждал его на борту лодки, он явился не из Уайтхолла.

Эван вытер столик.

— Видел сегодня утром Мэри, — заговорил он с обычной словоохотливостью. — Вы ее знаете, мистер Уайлд? Она служит у миссис Карри. Так вот, она говорит, будто ее хозяйка сказала, что уже настало время открывать сезон.

Он взглянул на Уайлда. В феврале бывает мало слухов, а «ланцию» Кэролайн Карри и впрямь уже не раз видели на берегу возле плавучих домиков.

Уайлд допил коктейль. На часах было четверть третьего. Прилив уже в разгаре, вода достигла плавучих домиков, чтобы еще раз дать им почувствовать себя настоящими кораблями, пока Они снова не погрузятся в грязь. Лебеди поднялись в воздух и скользили над заливом, выискивая добычу между доками и пристанью. Пора идти.

— А что, было бы неплохо, — сказал Эван. — Приятно, когда здесь появляются симпатичные лица.

— Верно.

Уайлд накинул шерстяной плащ и вышел на улицу. Он подумал, что это можно считать плохой новостью. В Бембридж он приехал, чтобы забыть о том, что произошло в прошлом октябре, и чтобы разобраться со своими мыслями и симпатиями. Ему не нужна была женщина. С Кэролайн Карри случилось то, что случилось, и она оказалась приятной компаньонкой для долгой зимы. Но теперь зима кончилась, по крайней мере для него. Житье на этой посудине имело хотя бы то преимущество, что Кэролайн осталась в Лондоне.

Он перешел через улицу. На лоснящейся мостовой стояла телефонная будка, похожая на часового в красной форме. Он набрал междугородный номер, улыбнувшись себе в зеркало. Раньше он никогда не пользовался этим номером. Обычно связь поддерживалась только через «Таймс», и если Уайлд сам искал контакта, это означало, что у него проблемы. Впрочем, сказал себе он, даже Мокка согласится с тем, что эту ситуацию можно считать чрезвычайной.

Ему ответил женский голос:

— Анджела.

— Анджела, дорогая, — сказал Уайлд. — Я подумал, тебе будет приятно узнать, что я нашел кое-что для Питера. Ему наверняка это понравится.

— О, счастливчик Питер. Конечно, он обрадуется, — отозвалась Анджела.

Ее голос ничуть не изменился. Уайлд подумал, знает ли она о том, каким делом занимается, или для нее это что-то вроде непонятной игры.

— Я постараюсь придержать сделку до завтрашнего утра, дорогая, — сказал он и повесил трубку.

Он вернулся к «мини-куперу» и окинул его хмурым взглядом. Его заставили взять эту машину в прошлом октябре. Уайтхолл решил, что «остин-хили» не подходит к тому персонажу, который он должен был изображать. Ему такой обмен не понравился. У автомобиля был мощный мотор, и он идеально подходил для того, чтобы таскаться по острову Уайт, но внутри салона было тесновато. Небольшая площадь опоры.

Уайлд медленно поехал назад к гавани. Он подумал о Бал-вере, Стерне и Рэйвенспуре. Его охватил гнев. В сущности, ярость была частью его работы, но он считал, что такое состояние трудно поддерживать. Гнев прошлого октября растаял за несколько праздных месяцев. А теперь его следовало возродить, причем в течение нескольких секунд, и довести до смертельного бешенства. Он видел в этом свой главный недостаток и в то же время что-то вроде мрачной шутки, которую сыграла с ним жизнь, наделенная, наверное, самым черным юмором.

Люди, которые его знали, считали его хладнокровным исполнителем. Но он не мог убивать на холодную голову. Не исключено, что все дело в его южноамериканской крови, подумал Уайлд. И улыбнулся. Расслабляясь, его лицо становилось почти красивым. Он подумал, что уже готов.

Он оставил продукты в машине и поднялся по трапу, нарочито грузно наваливаясь всей тяжестью своего тела на палубу. Он почувствовал, как лодка ходит под его ногами. Войдя в рулевую рубку, он вдохнул застарелый запах сигарного дыма, древесной смолы, лекарств, подгоревшего сала и «Принца Гурьелли». Он снял шерстяной плащ и сел на транец рядом со штурвалом. Посмотрел на сходной трап, ведущий к каютам. Тепло от горячей печки поднималось через люк, прогревая воздух. Он пошевелил пальцами, чтобы придать им больше гибкости.

Завывал ветер, и это был единственный звук на судне, не считая шороха и звяканья его оснастки. Брэйдингская гавань был пуста, в этот ветреный февральский день от нее нельзя было ожидать ничего другого. Вода была уже в нескольких ярдах, она колыхалась от ветра и подкатывала к плавучим домам. Лодке нужно не меньше двух футов под килем, прежде чем она начнет подниматься, да и то неохотно, завалившись сначала на левый борт, а потом с той же силой выпрямившись на правый. Уайлд закурил сигару и взглянул на часы. Они показывали двадцать девять минут третьего.

Ожидание было полезно. Собственно, вся его работа состояла в том, чтобы ждать, — когда убьет он или когда убьют его. Ожидание успокаивало. Пальцы не дрожали, пульс нормальный. Плечи слегка вспотели, но это тоже было нормально. Кроме того, ожидание несло в себе полезную информацию. В каюте сидел профессионал, любитель давно бы уже вылез наверх — посмотреть, почему Уайлд так долго остается в рубке. Профессионал знал, что он ездил в паб, и теперь раздумывал, что бы это значило. Будь тот человек в каюте к тому же еще и моряком, что позволило бы ему избежать ошибки с креном лодки, сейчас он бы уже выполнил свое задание и ушел на берег. Эта тонкая грань между успехом и провалом, между жизнью и смертью, воплотившаяся на этот раз всего лишь в легком шестидюймовом смещении безлюдной на вид лодки, не переставала восхищать и очаровывать Уайлда.

Первая волна плеснула о борт судна. Уайлд погасил сигару в пепельнице, стоявшей у штурвала: он выкурил ее только наполовину. Лодка заскребла днищем по дну. Когда она завалилась на левый борт, Уайлд ухватился за люк и съехал вниз по трапу, почти не касаясь ступенек.

— Выходи! — крикнул он.

Из-за шторы, закрывавшей вход на форпик, показался ствол с глушителем. «Зимородок» повернулся на правый борт. Пистолет выстрелил, но толчок судна отбросил его влево, а Уайлд уже нырнул вперед, скользнул вдоль левой койки и ударил кулаком по стволу, всем телом обрушившись на занавеску. Толстая ткань затрещала, сорвалась с колец и накрыла руку Роклина. Уайлд схватил его за галстук и рванул к себе. Роклин развернулся и одновременно выстрелил еще раз. Но Уайлд был уже над ним и позади него. Его правая рука описала широкую дугу. Ребро ладони, твердое и крепкое, как стальная труба, опустилось Роклину на основание черепа. Роклин рухнул на колени, потом упал лицом вниз. Его очки слетели и покатились по каюте, Уайлд наклонился к Роклину и пощупал у него пульс. Удовлетворенный результатом, он вытащил пистолет из его безжизненных пальцев. Это был девятимиллиметровый «люгер»! Уайлд отвинтил глушитель и засунул его в брючный карман Роклина; пистолет он убрал обратно в кобуру, висевшую у Роклина под мышкой. Он прислонил труп к переборке каюты и обыскал его, медленно и методично, не рассчитывая найти ничего особенного. На одежде Роклина стояла метка Бирмингемского универмага; в бумажнике лежали документы на имя Джозефа Брауна. Судя по бумагам, он числился коммивояжером от текстильной фирмы.