— Разумеется. Я не дурак. Но операция на Гернси была слишком амбициозна. Я всегда так думал. И я об этом говорил. Вот почему они послали вместо меня Матсиса.

— Я хочу, чтобы вы продолжали присматривать за судном, — сказал Кайзерит. — Уайлд встает около девяти и выходит на палубу за молоком. Потом он отправится в Бембридж, где в гараже стоит его машина. Это красный «мини-купер». Ему нравится ездить на машине. Он вообще не любит сидеть на месте. Кроме того, он не дурак выпить, но я не советую вам на это рассчитывать. Он никогда не пьянеет. Потом он поедет пообедать в какой-нибудь бар в Сандауне, Райде или здесь, в Бембридже. Если после десяти утра его машина не припаркована возле лодки, можете не сомневаться, что Уайлда на борту нет и вернется он не раньше часа. Значит, у вас будет три часа. Что касается операции на Гернси, то она могла бы сработать, но только не с Уайлдом.

Роклин снова посмотрел в бинокль:

— Он готов отсечь часть собственного тела, если почувствует, что может потерять над ней контроль. Мне это нравится. Этот человек не знает жалости. Я бы с удовольствием с ним встретился, хотя бы на минуту. Но для вас он больше не представляет опасности, Кайзерит. Сдается мне, тут есть что-то личное. Все дело в женщине.

— Она уже умерла, — мягко напомнил Кайзерит.

— Она была очаровательной девушкой. Очень красивой. Человек, который использует в таком деле собственную дочь, не заслуживает того, чтобы ее иметь. Какое счастье, что я не шпион! Вы очень скользкий человек, Кайзерит. У вас искаженный взгляд на вещи. Вам пора в отставку.

— А что вы думаете об убийцах, Роклин?

Роклин вновь вдумчиво протер стекла своих очков.

— По сравнению со шпионажем убийство — чистая профессия, — уверенно заявил он. — Вот он вышел на палубу. Вид у него не слишком внушительный.

— У вас тоже.

— Он живет на этой посудине один?

— С одной женщиной. Где Уайлд, там и она. Но сейчас ее нет на судне.

— Как называется его дезодорант и лосьон после бритья?

— «Принц Гурьелли».

— Их можно купить где-нибудь поблизости?

— В любой аптеке, — сказал Кайзерит.

— Хорошо. У ликвидаторов всегда острое чутье на запахи. Какое у него оружие?

— Руки. Только руки.

Роклин опустил бинокль. Его губы задрожали. Кайзериту показалось, что сейчас он увидит то, что никогда не видел на его лице, — улыбку.

Было десять минут второго. Уайлд выключил зажигание и позволил «мини-куперу» по инерции подкатиться к рядам плавучих домов. Сидя в машине, он закурил сигару «Бельфлер» и смотрел, как дождевой шквал несется над фортом Сент-Хелин, чтобы обрушиться на гавань. Все тонуло в проливном дожде. Мокро блестело полотно дороги. Бембридж оцепенел от холода. Но положение менялось к лучшему: прилив уже поднимался среди мелей и втекал в залив, как молоко, заливающее блюдо с овсянкой. Через час море достигнет плавучих домов в дальнем конце бухты. Настроение у Уайлда поднималось вместе с приливом.

Дождевое облако переместилась дальше, преодолело возвышенность на той стороне гавани и понесло свою промозглую сырость в Брэйдинг и Сандаун. Уайлд накинул капюшон шерстяного плаща и потянулся за сумкой с продуктами на заднем сиденье. Открыв дверцу, он прислонился к мокрой машине и спрятал пакет под мышку. Это был крупный широкоплечий мужчина, шесть футов и два дюйма ростом, а сейчас он казался еще внушительней из-за толстого плаща, накинутого поверх шерстяной фуфайки. Лицо у него было длинным и худощавым. Темно-каштановые волосы лежали косой челкой, высокие скулы торчали вверх, как гранитные камни из бурого прибрежного песка. Подбородок выступал вперед. Глаза были светло-голубыми, обманчиво мягкими. С таким усталым лицом, в выцветших джинсах и поношенных парусиновых туфлях, он выглядел именно тем, кем хотел казаться: профессиональным яхтсменом, знававшим свои лучшие деньки. Уайлд предпочитал проживать свои роли по-настоящему.

Не отрываясь от машины, он окинул взглядом свою лоцманскую лодку, отмечая каждую ее деталь, от потрепанной оснастки до подгнившего корпуса. Ее звали «Зимородок» — возможно, когда-то, в прежние дни, когда ей была знакома каждая мель в Бристольском проливе, она оправдывала свое название [1]. Ее последний владелец довел ее до Бембриджа и оставил умирать в жидкой грязи, но, будучи хорошим бизнесменом, позаботился о том, чтобы она обеспечила собственные похороны. Пускай ее древесина размокла до того, что превратилась в пористую губку, однако в ней еще имелись две каюты, каждая в шесть футов высотой, керамическая газовая плитка, новенькая печь, растапливаемая углем, сияющие полировкой переборки и чистое днище, а в дополнительное оснащение входили три объемистых бака для воды, душевая кабинка и две удобные койки. В рекламе о ней говорилось как об идеальном гнездышке для романтического летнего отдыха; впрочем, в стоимость входила плата за зимнюю аренду.

К сожалению, были у нее и свои недостатки. Во время прилива она качалась на волнах, а когда уходила вода, по самую ватерлинию погружалась в ил. Но даже в этом положении ее устойчивость была очень относительной: лежа на мягком, оголенном отливом грунте, лодка отзывалась на малейшее изменение веса, происходившего на палубе. И сейчас, едва глянув на нее, Уайлд почувствовал, как у него мгновенно напряглись ноги и по спине пробежал нервный холодок. На минуту он закрыл глаза, потом снова открыл, продолжая неподвижно стоять возле машины. Нет, он не ошибся. Когда он покинул судно, оно слегка кренилось на левый борт, а теперь давало явный крен на правый. Случайная перемена положения была исключена: ветер с самого утра поддувал в правый борт, и днем его порывы стали только сильнее, превратившись в настоящий шторм.

Уайлд вернул сумку на заднее сиденье. Отбросив недокуренную сигару, он сел на водительское место, положив руки на руль. У него были сильные руки с длинными гибкими пальцами, но последние четыре месяца им приходилось иметь дело только с наполненным бокалом. Он смотрел, как прилив поднимает взбаламученный ил. Сейчас он подумал о том, что прилив может сыграть ему на руку, и прикинул еще кое-какие шансы, которые ему, возможно, удастся обратить себе на пользу. Но они появятся не раньше чем через час. Он завел мотор и поехал вдоль берега гавани, а потом вверх по холму, направляясь в Бембридж. Его беспокоило, что случившееся застало его врасплох. Может быть, подумал он, все дело в том, что он испугался. Ему и раньше приходилось испытывать страх, и он хорошо знал его силу. Страх может наделить человека сверхчеловеческой мощью, но он же заставляет порой торопиться, а спешка приводит к опрометчивым поступкам. Его первой задачей было избавиться от страха.

Он остановился возле «Квотердека». Это был небольшой паб, прятавшийся в глухом переулке, где его довольно трудно было найти. Несмотря на это, он пользовался популярностью у туристов, которым нравилась его атмосфера. Уайлд никогда не заглядывал сюда летом. Зато зимой, когда здесь было малолюдно и в камине громко трещали дрова, в баре было очень уютно.

Сейчас, в будний февральский день, после обеда, в половине второго дня, он оказался совсем пустым. Эван, его хозяин, постарался, чтобы интерьер бара выглядел насквозь морским. Дощатый настил на полу был сделан из неполированной древесины, начищенный пемзой до ослепительной белизны. Стойка бара представляла собой цельный кусок дуба, оставшийся, как утверждал Эван, от одного из старых боевых судов, которые некогда садились на мель на Бембриджской косе. Потолок был низкий, с изъеденными досками. Вместо ламп висели корабельные фонари. В дальнем углу блестел медный колокол, в который Эван бил, когда наступало обеденное время. Уайлд поднял крышку и зашел за стойку. Он взял бутылку бакарди, отмерил унцию в смеситель для коктейлей, добавил еще одну унцию сухого вермута и три большие порции горькой настойки, бросил лежавший на подносе лед и все смешал. На краю стойки он нашел подходящий бокал и нацедил выпивку. Отхлебнув один глоток, он удовлетворенно кивнул. На грифельной доске, висевшей пониже колокола, он написал: «Уайлд — один „Пальметто“».