И их отпрысков, когда приходила им очередь, принуждали служить в совете. (В этом отношении они были в одинаковом положении с коммерческими корпорациями, которые стали заметной чертой жизни поздней Римской империи, и их члены также могли рассматриваться как представители среднего класса. Поскольку корпорации поставщиков продуктов и судовладельцев представляли собой для государства жизненно важные службы, их также использовали в советах путем наследственного принуждения — в этом была суть жесткого закона Валентиниана I.)

Функции городских советников намного отличались от того, что было принято в давние времена. В то время, как все возрастающая потеря городами своей автономии приводила к уменьшению их реальных муниципальных обязанностей до минимума, они обнаружили, что превратились в агентов центральных властей. Повсюду теперь их наиболее важной обязанностью было выполнять работу для правительства и, сверх того, собирать причитающиеся ему доходы. На советников, а затем и на их сыновей, когда приходила их очередь, была возложена обязанность заставлять своих сограждан платить денежные налоги, взимаемые государством, а также специализированные сборы: с продуктов, одежды и прочего. Более того, от советников даже требовали помощи в управлении имперскими шахтами и поместьями, а также в призыве рекрутов в армию.

В связи с этими новыми обязанностями советников стало неизбежным, что низы видели в них угнетателей. Император Юлиан соглашался с такой точкой зрения и делал все возможное, чтобы ограничить то, что он считал эксплуатацией народа — хотя Аммиан, давнишний его почитатель, не одобрял таких действий, поскольку сам принадлежал к классу городских советников.

Для Сальвиана поведение советников по отношению к беднякам представлялось ужасно жестоким: он видел в них хищных преследователей вдов, сирот и монахов. «Где же такие города, — восклицал он, — и не только города, но и поселки, и деревни где нет столько тиранов?» Для людей того же мировоззрения, что и Сальвиан, было очень неприятно, что Феодосии I поручил назначение Защитников Народа (которые, как предполагалось, должны были защищать бедняков от угнетения) все тем же городским советникам.

Вряд ли можно винить задавленное налогами, нуждающееся население в таком отношении к советникам. Конечно, это было односторонним видением проблемы, поскольку положение самих советников было ужасно трудным. С начала четвертого века и в последующие годы правительство удвоило свои энергичные, почти неврастеничные усилия, чтобы добиться закрепления советников на их постах и сохранения их наследуемых обязанностей. Усилия Юлиана помешать их жестоким действиям по отношению к беднякам парадоксально сочетались со многими яростными попытками ограничить их свободу и удержать на предназначенных им местах службы; в результате Кодекс Феодосия II содержал не менее 192 эдиктов, угрожавших и запугивавших советников различными видами наказаний.

Например, им запрещали продавать свою собственность без разрешения свыше. Им нельзя было ездить за границу, поскольку такое деяние квалифицировалось как «причинение вреда своему городу». Если они игнорировали этот запрет, то после пятилетнего отсутствия обнаруживали, что их владения конфискованы. Им также отказывали в убежище, предоставляемом церковью, т. е. они делили свою участь с несостоятельными должниками. Более того, управляющий имением землевладельца, потворствовавший этому бегству хозяина от службы, приговаривался к сожжению заживо. Неосознанный черный юмор содержался в эдикте 365 г., который запрещал присвоение статуса советника любому человеку в виде наказания.

Называть такое положение вещей разобщенностью было бы слишком мягко: советники и правительство постоянно находились в состоянии войны друг с другом. Анонимный автор книги О делах войны был потрясен их страданиями под гнетом властей — и, хотя вполне возможно он сам был в ранге советника, нам представляется, что он был разумным, объективным человеком.

Согласно ритору Либанию, официальное запугивание советников, остававшихся непокорными людьми, доходило до применения грубого физического насилия.

…Именно эта причина опустошила залы советов. Возможно, есть и другие причины, но эти особенно — плети и нанесение таких телесных оскорблений, которых не могли стерпеть даже преступники-рабы.

Во многих городах, ваше Высочество, после таких телесных наказаний вот что говорили несколько пострадавших городских советников: «Прощай, мой дом, прощайте, мои земли! Пусть и то, и другое продадут, и этой ценой мы купим свободу!»

Этих людей сломила, продолжал оратор, и довела до рабского состояния их принудительная персональная ответственность за недостаточное поступление налогов во всем их районе, а это они не были в состоянии ни предотвратить, ни изменить к лучшему.

В конфликте между правительством и налогоплательщиками они безнадежно находились между молотом и наковальней. Это была, конечно, поразительная ситуация, в которой любой человек, занимавший вверенный ему пост городского советника, был обречен на телесное наказание агентами центрального правительства. Нельзя просто отмахнуться от устных и письменных свидетельств Либания, как от фантазий ритора. Поскольку, когда Феодосии I приказал прекратить наказания советников ударами плетей со свинчаткой, стало ясно, каким карам они подвергались.

В следующем эдикте этого же правителя, изложенном нелепым языком, говорится, что «как и люди, посвященные в таинства религии, члены советов должны хранить вечные тайны». Пока повсюду в достаточной мере готовы были применить давление и силу, чтобы удержать этих функционеров на своих постах, император иногда запоздало решает напомнить, что он учитывает их чувство собственного достоинства. Их призывают не «забыть о блеске их происхождения». Валентиниан III откровенно признает невыносимость их груза ответственности, а Майориан призывает их быть «сухожилиями государства и сердцами городов». Но уже было слишком поздно, чтобы такие поэтические комплименты имели бы какой-нибудь эффект.

А. Г. М. Джоунс в монографии Поздняя Римская империя (1964) сомневается в том, что жизнь среднего класса Рима в четвертом и пятом веках была действительно настолько мрачной, как об этом говорили. Но если в его большой работе и были недостатки, то они заключались в его стремлении иногда свести к минимуму тяжелые испытания того времени, хотя, к сожалению, они были весьма реальны. Однако он был прав, указывая, что (как и в случае угнетения сельскохозяйственных рабочих) единственным спасением была очевидная неэффективность правительства: сам многократно повторяющийся характер имперских заявлений, их резкий тон — это верные сигналы того, что они не осуществлялись полностью. В результате многим городским советникам удавалось перейти в ранг почетных сенаторов, либо на государственную службу, либо в армию или на церковную службу, а другие вообще как-то исчезали из поля зрения.

Тем не менее жизнь советников оставалась практически немногим легче невыносимой. К этому времени, за исключением купцов, они остались почти единственными представителями когда-то блестящего среднего класса, о которых мы вообще хоть что-то слышали. Они были почти в полном упадке — просто издерганные агенты центрального правительства. И такое положение было почти всеобщими. Зажатый между мельничными жерновами государства, средний класс прекратил свое существование.

Безусловно, в обществе, которое всегда так сильно зависело от этого класса, его распад очень сильно повлиял на процесс падения всей Империи. Поскольку после него оставался вакуум и нечем было заполнить его, постольку с уверенностью можно сказать, что с этих пор население состояло в основном из очень богатых и очень бедных людей. Нет сомнений, что традиционная урбанистическая культура всегда проявляла нестабильность, так как города паразитировали на аграрной экономике. Тем не менее эта культура объединяла античный мир, а исчезновение ядра общества — среднего класса — означало близкий конец этого мира.