— Хочу шампанского, поехали в другой клуб.

Осторожно ссаживает меня со своих колен. Подцепляет подбородок:

— Ты не поедешь?

Мотаю головой. Нет. Нет. Нет.

Денис накрывает скатертью труп. Другой охранник куда-то звонит и договаривается о том, чтобы забрали тело. Туманов уходит, что-то напевая. А я сижу. Просто сижу. Как будто это все не правда, как будто меня здесь нет.

Кто-то трогает меня за плечо, зовет по имени. Я смеюсь в ответ:

— Ты знаешь, как меня зовут?

И называет меня Денис Сашкой, не Ами, не Аметистом. Я хохочу во весь голос. Охранник у двери косится на меня, спрашивает у Дениса:

— Он, нормально?

— Да, я отвезу его домой.

— Валяй. А мне труп сторожить.

Он смеется, словно сказал что-то очень остроумное. Я смеюсь вместе с ним.

Денис дергает меня вверх, ставит на ноги. Так как я продолжаю смеяться, на мою щеку опускается тяжелая рука. Трясу головой. А, по фигу. Моего веселья ни что не испортит. Мужчина ведет меня к выходу, зашвыривает в свою машину.

— Заедешь в магазин? – прошу я.

— Зачем? – не отрываясь от дороги, интересуется Денис.

— Куплю самое дорогое шампанское! – кричу я и снова смеюсь.

Ни в какой магазин мы не поехали, он привез меня к дому. Фыркнув, я гордо направился в подъезд, думая, что сейчас он уедет, и я сам сбегаю в круглосуточный супермаркет. Как бы ни так. Этот козел увязался со мной до самой квартиры. Не попадая в замочную скважину, я бурчу:

— Валил бы ты отсюда.

Он молча забирает у меня ключ и открывает с первого раза. Захожу в квартиру я, затем он.

— Убирайся! – все-таки срываюсь я.

Денис закрывает дверь на щеколду.

— Что ты здесь забыл, придурок? – я ору. Так громко, что непозволительно в позднее время. – Холодильник решил проверить? Иди! Ни хрена там нет!

Замолкаю. Тяжело дышу. Мужчина молча смотрит на меня. Это раздражает.

— Пошел вон! Козел! Идиот! Мразь!

На этом мой словарный запас кончается. Дышать неожиданно нечем. Я хватаюсь за грудь и чувствую, что скоро будет истерика.

— Уходи, пожалуйста, — мой шепот едва различим, но я знаю, Денис слышит. Если не слышит, то понимает.

Но мужчина снимает свою кожаную куртку, вешает в шкаф. Я не выдерживаю. Что-то ломается. Я опускаюсь на пол и всхлипываю. Сначала тихо, потом громче, потом я кричу, плачу, кусаю руки. Сильно-сильно. Чтобы заглушить внутреннюю боль. Денис садится рядом. Молча смотрит. Берет мою кисть и начинает покрывать быстрыми поцелуями. Не могу ничего сказать. Он тянется к моим губам, ощутимо прикусывает нижнюю. Мой всхлип тонет где-то между нами. Денис прижимает меня к себе. Уверено, не сомневаясь. Его рука под моей толстовкой, вторая придерживает меня за плечи.

Широко раскрываю глаза.

Что я делаю? Нет. Вырываюсь, молочу по его груди. Но я для него будто крошечный комар. Он не может целовать мои губы, я верчу головой, но целует мою шею.

— Нет! – так громко, что звенит в ушах.

Выворачиваюсь, отползаю. Он легко ловит меня за ремень на джинсах и притягивает обратно к себе. Он горячий. Пахнет потом и чем-то горьким.

— Нет же! – я упираюсь руками в его грудь, отталкиваю его.

Но он везде. Куда бы я не повернулся.

— Пожалуйста…

Силы покидают меня. А слезы все так же льются. Денис снимает с меня толстовку, рвет майку под ней. Кусает. Больно. Я вскрикиваю. Ему это надоедает, громко, и он зажимает мне рот своей рукой. Она такая большая… Он кусает мою шею, мою грудь. Очень больно, когда это делают с сосками. Наверное, даже кровь пошла.

Когда его рука сдирает с меня джинсы, я хорошенько задвигаю ему между ног и, в спасительные секунды пока он матерится, ползу в спальню. Зачем? Нужно на кухню. Там нож. Хотя, что я могу им сделать?

Денис настигает меня спустя мгновенье. Срывает джинсы, подхватывает под бедра и усаживает на комод. Так, что я не могу свести ноги, потому что он стоит между ними. Мне не выбраться…

— Пожалуйста, — прошу я из последних сил. – Не нужно, не делай этого…

Он тянется к крему для рук, долго возится с коробочкой, впившись зубами в мое плечо. Я пытаюсь ему препятствовать, размахиваю руками, сдираю кожу на его спине ногтями, но ничего не выходит. Наконец, он открывает крем, выдавливает массу себе на руку, растирает по члену, тянется ко мне между ног. Я от души залепляю ему пощечину. Одной рукой, скользкой от крема, он хватает меня за запястья, заводит вверх и крепко сжимает. Другой все-таки смазывает меня кремом. Я чувствую его головку. Он проникает в меня, не дав опомнится. Сжимаю зубы, задыхаюсь от непрекращающихся слез.

— Мне больно, — еле слышно вырывается у меня, на что Денис произносит:

— Я знаю.

Когда он двигается, я сосредотачиваюсь только на этом. Раздирает, хочется кричать… Это ненормально. Ненормально, что все это происходит со мной. Ненормально, что я ничего не могу сделать. Ненормально, что я возбужден.

Денис отпускает мои руки, сжимает крепко бедра, притягивает меня к себе как можно ближе. Стону. Беззастенчиво. Я хочу его. Хочу кончить. Хочу, чтобы он делал это грубо. Хочу, чтобы он снова укусил меня. Оставил на мне свой след. Может потом, когда я буду смотреться в зеркало, я пойму, что я не один.

Он большой. За него можно спрятаться.

Тихо всхлипываю и крепко прижимаюсь к нему. Прошу еще. И он дает мне это, такое нужное «еще». Он доводит меня до точки. Зажимает мне рот, не дает кричать.

Я кончаю первый.

Ему требуется еще несколько минут. Чувствую его член в себе. Как плотно и тесно его обхватывают мои мышцы. Как он держится? Мне больно, но я знаю, что так и нужно.

Пару секунд Денис приходит в себя.

Затем подхватывает меня и несет в спальню. Кладет на кровать, целует каждую отметину от своего укуса. Я закрываю глаза. Хорошо. Больно и хорошо.

Он ложится рядом, обхватывает меня своими ручищами. Мы молчим. А потом я говорю:

— Я убью его.

Рушу, да, знаю.

Тяжелый вздох.

— Тебе не удастся.

Киваю. Ладно. Глаза слипаются.

— Ты уйдешь?

— Да. Нас не должны видеть вместе.

О ком он заботится, о себе или обо мне?

Не важно.

Это остается и неважным утром, когда я просыпаюсь один, но с твердым решением убить Туманова.

========== Часть седьмая ==========

На похоронах Михалыча я впервые за долгое время увидел Ринату. Черное ей к лицу. Она прекрасно выглядела. Свежая, счастливая. Стояла с показной скорбью на лице, а под локоть ее поддерживал тот самый охранник Туманова. Неужели у них все серьезно?

Ненавижу похороны. Не понимаю. Вот был Михалыч, и уже его нет. Оболочка, тело осталось. Оно ненастоящее. Восковое. С капельками будто пота на лице, а на самом деле, эти капельки не что иное, как простое явление, называемое конденсатом. Просто Михалыча достали из холодильника в морге пару часов назад. Кстати, в морге жутко пахнет. И работают там жуткие люди. Туманову как раз место там. Вот это приносило бы ему удовольствие, я уверен.

После того как гроб закопали (безутешная вдова, конечно, покидалась на него, для приличия, а мать Михалыча упала в обморок, конечно, кормилец же), все загрузились в большой автобус и нас повезли в ресторан на поминки.

Рината села позади меня со своим «другом». В середине пути она наклонилась и спросила:

— Ты как, Ами?

Вздохнув, я отвечаю:

— Да нормально.

Молчим. Чувствую затылком неприязненный взгляд охранника.

— Хоть бы к Але зашел, она тебя, наверное, и не вспомнит.

Что мне ее упреки? Какая Аля? Мне не до нее абсолютно. Просто киваю. Лучше не спорить.

— Что на тебя тогда нашло? – она касается моего плеча.

Вздрагиваю. От ответа меня спасает то, что автобус останавливается. Подскакиваю, будто самый голодный.

Кто сказал, что это будет ресторан? Средней паршивости кабак, накрытый скромненько стол.

По мере опустошения рюмок и тарелок, становится веселее. Мало кто грустит, многие с интересом общаются. Похороны – это насмешка. Я всегда так думал. Выбираю момент и выскальзываю на улицу. Холодно. Очень. Идет снег, дует ветер.