— Вы, Марина, все одно услышите другое и подумаете, что я что-то скрывал. Расскажут вам о сотнях растерзанных, о реках крови, бегущих с гор, о том, что все начальство сбежало из столицы, — он развел руками. — Лучше как-нибудь позже, дня через два, свяжитесь со мной. Если, конечно, решите вникать в эту чехарду. Я вам обещаю все материалы предоставить. Нам, органам, будет выгодно, если московская пресса слухи пресечет. Местным писакам веры у народа нет.

— Я пока ничего писать не собиралась, — задумчиво сказала Марина.

— Бросьте, не удержитесь, — хмыкнул Борис, — я же знаю, вы настоящая журналистка. Кстати, куда вас отвезти все-таки? С гостиницами плохо, лучше, если я помогу устроиться. Не хотите в нашу ведомственную гостиницу? Там уютно, спокойно. На Первомайских Озерах!

Озера эти находились в степи, далеко за городом, а Марине уже хотелось находиться в гуще событий. И она отказалась. Борис не обиделся, взял селекторный микрофон, стал с кем-то длинно, муторно переговариваться насчет мест в лучших гостиницах города: «Казахстан», «Алатау», «Столичная», «Шелковый путь», — действительно, никто ему помочь не взялся.

Наконец, один из собеседников заявил, что чудом узнал, из «Кок-Тюбе» утром выехали все чеченцы, огромной толпой, напугались облавы, но ехать туда вряд ли стоит…

— А в чем дело, я с удовольствием поселюсь, — вмешалась Марина.

— Это выше проспекта Независимости, он же Ленина, — объяснил Борис, — ну, по дороге к Медео, у гор. Там же опасная зона, жить там боятся.

Марине все еще казалось, что весь разговор о маньяке носит какой-то шутовской характер, у Бориса этого была непонятная манера хмыкать, будто разыгрывает или дурочкой считает. Обижалась помаленьку.

— Послушайте, вы это серьезно, Борис? — спросила раздраженно. — Люди боятся жить у гор? Так это с полгорода должно было удрать!

— Именно так, — закивал, чему-то радуясь, Борис, — бегут. Потому и журналистов мы не пускаем, все стараемся справиться, а не выходит. Истерия, психоз массовый. Ситуация из рук выскользнула. Пока мы его не поймаем, ничего не изменить, а все терпимые сроки поимки уже упущены. Кстати, мое руководство активно интересуется Тахиром, хотят, чтобы он приехал на помощь.

— Я его делами не интересуюсь, — сухо сказала Марина. — Скажите, в «Кок-Тюбе» опасно жить?

— Нет, за весь месяц ни одного случая похищения в том районе.

— Тогда отвезите нас в эту гостиницу.

Попрощались холодно. Марина была усталой и раздраженной. Только успела ступить на землю в пяти тысячах километров от Москвы, и опять те же игры: секретность; запреты, службы госбезопасности, истории с ужасами… Борис заставил взять его визитную карточку с телефонами (титул смешной — «советник правительства по вопросам безопасности»), сам заказал ей номер, сам поднялся и проверил, хорошо ли ее разместили. Устроил небольшой разнос администратору — не грели батареи и не работал телевизор в номере. (Спустя сутки чудом батареи стали горячими, а с телевизором чуда так и не произошло.)

«Волга» с гэбистами отправилась восвояси. Марина с Тимуром позавтракали в гостиничном ресторане, — никого, кроме них, в огромном обеденном зале не было, лишь пустые столы с белыми скатертями, сухими букетами и пирамидками салфеток. Но кормили вполне прилично. Затем вернулись в номер, приняли душ и на пару с сыном опять завалились отсыпаться — после сумасшедшей ночи, после перелета, после историй про маньяков.

Проснувшись, пошли гулять. Звонить кому-либо и встречаться Марине пока не хотелось, решила отложить дела и визиты на завтра. Даже забыла по межгороду в Москву звякнуть, узнать новости о Тахире у подружки. Гулялось им хорошо, хотя по-прежнему небо было затянуто плотными тучами, которые не проливались, а низко наседали на город, пичкая его сыростью и туманом.

Марина с Тимуром пешком спустились по проспекту Ленина к памятнику Абаю (огромному красивому баю на высоченном постаменте в халате и остроконечной меховой шапке). Кинотеатр «Арман» не работал, во Дворце Ленина не шло никаких эстрадных программ. Первая серьезная примета беды — обгорелые вагончики, болтающиеся на тросах канатной дороги к ближайшему пику (там торчала высотная телебашня, были рестораны), — кто-то расстрелял эти вагончики! Марина представила, как в вагончике съезжает в город маньяк, засмеялась. Но, конечно, все здесь кишело военными, — патрули, посты, прохаживающиеся одиночки, увешанные автоматами, рожками, гранатами, оставляли достаточно неприятное впечатление. Ее лишь успокоило, что военные высказывают явную подозрительность по отношению к высоким крепким мужчинам — проверяют документы, иногда обыскивают. Ее никто не трогал.

С трудом нашли ларек, где продавали мороженое, Тимурка слопал две порции, захотел еще. Получил взбучку и устроил маленький скандал. Марина твердо решила отвезти сына на следующий день к родителям Тахира (хотя встречаться со свекровью не хотела), а самой заняться делом. Купила свежую «Вечернюю Алматы» и остолбенела: на первой полосе кричащими заголовками сообщалось о зверском убийстве выдающегося деятеля культуры, ее главреда Пастухова и его жены Ляли…

Именно это, а не история про маньяка, не запущенный и испохабленный город, забитый до упора военными, стало новым глотком страха, выведшим ее из хрупкого равновесия. Она заперлась в номере, телевизор не работал, звонить никому не решалась. Сидела, думала — про Тахира, про горькую свою судьбу, про Пастухова… Тут позвонили ей.

— Але, это кто? — робко спросила в трубку.

— Марина? Слышите меня? Это Борис, я вас утром встречал. С вами все в порядке?

— Даже не знаю…

— Вы новость слышали? Из Москвы. Ваш главный редактор убит.

— Да, прочитала только что в газете.

— Ага. Ничего себе, вижу, в Москве для вас еще круче было. То-то на маньяков плюете.

— О чем вы? — спросила она.

— Вы с мужем связь имеете? Мне с ним срочно поговорить надо.

— Не имею. И вообще, насчет Нугманова вы не по адресу, я с ним порвала, буду разводиться, — твердо сказала она.

— Да? Жаль, жаль, конечно. Но если он вам вдруг позвонит или сможете сами связаться, передайте от меня привет. Скажите, пусть обязательно приедет сюда. Его ценят и ждут. Вы поняли?

— Он, вроде, там по уши в проблемах завяз. Не думаю, что захочет со мной разговаривать, — Марине тема была в тягость.

— Я понимаю, все понимаю. Но лучше, если он свои проблемы попробует решить здесь, с нашей помощью. Мы ему не чужие!

Борис говорил убежденно и проникновенно, она поколебалась, решила не ругаться, просто по-доброму попрощалась.

Накормила кефиром и бубликом сына, тот почитал перед сном (бабульки бесценные московские уже научили) про веселых жирафов и заснул. А она решила опять сходить на улицу, набраться свежих впечатлений. Тягостно было сидеть одной, наедине с мыслями о смерти.

По проспекту мимо гостиницы и по направлению к горам ползли бронетранспортеры. Тротуары наполнились людьми, жадно впитывающими зрелище. Солдаты с автоматами, злые усталые, кричали и пихали зевак прикладами, требуя разойтись, — оказалось, что с восьми часов вечера в городе действует комендантский час. Марина потолкалась, послушала разговоры: выяснилось, что Черного Альпиниста видели предыдущей ночью на правительственной даче (буквально в километре выше гостиницы по проспекту), и будто бы убит один из министров и похищена очередная жертва. Кстати, на ее глазах выехало из гостиницы, явно в связи с новыми слухами, несколько жильцов.

Как и предупреждал Борис, Марина узнала, что истреблены Альпинистом тысячи — и русские, и казашки без разбору, хотя кое-кто утверждал, что похищает он только черноволосых. Вспомнилось, что с утра удивляло обилие фальшивых блондинок, часто кое-как, «от балды», наливших на голову перекиси водорода. Марина серьезно задумалась, не покраситься ли и ей, как-никак тоже шатенка. Встречались фанатики какие-то, истово галдящие о шайтане, иногда — об ангеле с гор и с неба, или стайка размалеванных девиц лет по семнадцать в кожаных мини-юбках, в черных чулках, по виду проституток. Когда они заприметили глазеющую на них Марину, бодро закричали: