Такого коварства Александр I стерпеть не мог и приказал прекратить какие бы то ни было контакты «с этой подлой Анной Ивановной».

А полковник Чернышев до Парижа добрался, он пришел туда в составе действующий армии, будучи генералом от кавалерии. Но и это не было пиком его карьеры, при Николае I он стал военным министром и даже председателем Государственного совета.

Что касается Талейрана, то из Франции ему пришлось бежать. В изгнании он не бедствовал, но его услугами уже никто не пользовался. На 84-м году жизни, предчувствуя близкую кончину, он вдруг решил получить отпущение грехов, и не от кого-нибудь, а от самого папы римского. И ведь получил! Когда эта весть дошла до Парижа, все газеты вышли с броским заголовком: «Князь Талейран всю жизнь обманывал Бога, а перед самой смертью вдруг очень ловко обманул сатану». Намек был более чем прозрачный, мол, за свои грехи в лапы сатаны он теперь не попадет.

Попадет! Еще как попадет! Иуда — он и есть Иуда. Ведь предательство во все времена считалось самым страшным и неискупимым грехом.

И вот ведь как бывает, пока парижский дом Талейрана пустовал, его прикупила известная всей Европе Дарья Христофоровна Ливен. Вообще-то Ливен — это фамилия по мужу, а в девичестве Даша носила куда более известную фамилию фон Бенкендорф. Да-да, знаменитый шеф жандармов Александр Бенкендорф не кто иной, как ее родной брат. Мать Даши баронесса фон Канштадт была близкой подругой жены Павла I Марии Федоровны, поэтому по окончании Смольного института четырнадцатилетнюю девочку императрица взяла к себе во фрейлины. А через год ее выдали замуж за любимца Павла I, двадцатитрехлетнего военного министра графа Ливена.

Как известно, Павел I люто ненавидел не только мать, но и все, что было связано с именем Екатерины II, поэтому, взойдя на престол, он разогнал всех ее поклонников и фаворитов, а на ключевые посты назначил людей, которых знал лично и которым доверял. Христофора Ливена он знал с раннего детства. Дело в том, что его мать Шарлотта Ливен была воспитательницей детей Павла Петровича и Марии Федоровны, а будущие императоры Александр I и Николай I для Христофора были просто Сашка и Никки.

Благополучно пережив перипетии, связанные с убийством Павла I, он стал чуть ли не правой рукой Александра I, находился рядом с ним под Аустерлицем, а потом и в Тильзите, что, видимо, и решило его дальнейшую судьбу: император повелел из друга детства сделать дипломата, назначив его послом в Берлине. Даша, которую все придворные считали большой умницей, со свойственной ей страстью начала изучать азы дипломатической жизни. Вскоре она стала куда лучше мужа разбираться во всех этих нотах, заявлениях, посланиях и декларациях.

Через три года графа Ливена перевели в Лондон. И вот тут-то Даша, впрочем, она предпочитала, чтобы ее называли Доротеей, развернулась по-настоящему. Она создала великолепный интеллектуальный салон, попасть в который почитали за честь и принцы крови, и видные политики, и послы самых разных государств. Гости развлекались, пили, ели, танцевали и, конечно же, не просто беседовали, а спорили на близкие им темы. Атак как ничего, кроме государственно-политических дел, они не знали, то, естественно, речь шла о всякого рода союзах, предполагаемых войнах, экономических санкциях и тому подобном. Доротея порхала среди гостей, которые, не обращая на нее внимания (ну, кому придет в голову, что женщина что-то в этом понимает?!), продолжали свои споры.

Но Доротея все прекрасно понимала, то, что было важно, запоминала и слово в слово пересказывала мужу. Граф тут же садился за стол, составлял конфиденциальную депешу и отправлял ее министру иностранных дел Карлу Нессельроде. Однако это занятие ему довольно быстро наскучило. Беседы, рауты, деловые встречи — это куда ни шло, а чуть ли не каждый день корпеть над секретными посланиями, нет уж, увольте. И вот однажды он попросил жену самостоятельно составить посольскую депешу на имя Нессельроде и отправить ее в Петербург.

Доротея это сделала в мгновение ока и чисто автоматически подписала своим именем.

Нессельроде пришел в восторг и даже доложил о своем новом корреспонденте императору! С тех пор Доротея стала получать задания от Нессельроде напрямую и, как правило, блестяще с ними справлялась.

Все бы ничего, если бы Доротея не была, как несколько позже стали говорить, двустволкой. Дело в том, что у графини Ливен вспыхнул необычайно бурный роман с австрийским канцлером Меттернихом. Как известно, в 1815 году под эгидой Австрии, России и Пруссии был создан так называемый Священный союз, к которому со временем присоединились практически все монархи Европы. Ключевую роль в деятельности Священного союза играл Меттерних, поэтому с ним заигрывали и в Лондоне, и в Берлине, и в Петербурге. Как личность абсолютно беспринципная, он ото всех принимал дорогостоящие подарки, при этом беззастенчиво ставя подножки ничего не подозревавшим дароносителям.

Скажем, русское правительство назначило Меттерниху специальную «пенсию», выражавшуюся в весьма круглой сумме. Казалось бы, в качестве благодарности Меттерних должен был хотя бы не плести заговоров против России, а вероломный австриец за спиной Петербурга заключил секретный договор с Англией и Францией, направленный против России. К счастью, Доротея вовремя сообщила об этом Александру I, и тот принял соответствующие меры.

В то же время, чтобы замести следы, Доротея как-то отправилась в английский курортный городок Брайтон, откуда послала тайное письмо, состоящее из четырех вложенных один в другой конвертов. Внешний адресовался секретарю австрийского посольства в Лондоне, второй имел приписку: «Нет нужды объяснять вложенное, мой дорогой друг». Третий предназначался господину по имени Флорет, и только в четвертом было само письмо. А содержало оно не что иное, как изложение доверительной беседы Доротеи с английским королем, в которой он, растаяв от чар элегантной дамы, выболтал огромное количество ценнейших политических сведений.

Как вы понимаете, под псевдонимом Флорет скрывался не граф Нессельроде, а князь Меттерних. Несмотря на столь явное двуличие, в Петербурге Доротею ценили и уважали. Ее неоднократно принимал Александр I и инструктировал по вопросам ее дальнейшей работы на благо России. Именно тогда она получила тайное задание найти доверительные подходы к английскому министру иностранных дел Джорджу Каннингу. Дело в том, что Александр I, окончательно удостоверившись в непорядочности и лицемерии Меттерниха, решил порвать с Австрией и искать сближения с Англией.

Доротея с этим заданием справилась блестяще, так блестяще, что Александр I в приватной беседе с шефом жандармов Бенкендорфом сказал: «Я помню твою сестру привлекательной девочкой, сейчас она государственный деятель».

В 1834 году истек срок заграничной командировки Христофора Ливена, и ему вместе с женой было предписано возвращаться в Петербург. Что тут поднялось в лондонском свете! Дамы рыдали, мужчины грозились до чертиков напиться — и все это от сожаления и горя, они не представляли, как будут жить без Доротеи. Надо знать прижимистых английских аристократок, чтобы оценить их неожиданный поступок: они собрали целую кучу денег, пошли к самому дорогому лондонскому ювелиру, купили у него самый изысканный и самый дорогой браслет и вручили его Доротее «в знак сожаления об ее отъезде и на память о многих годах, проведенных в Англии».

Вернувшись в Петербург, Доротея впала в ипохондрию. Ее деятельной натуре, привыкшей к западноевропейской политической суматохе, в тихом и спокойном Петербурге было не по себе. А тут еще умер муж, а потом и оба сына… Чтобы не сойти с ума от одиночества и неизбывной тоски, Доротея кинулась в Париж. Тогда-то она и купила пустующий дом Талейрана. А вскоре этот дом был превращен в популярнейший салон, попасть в который стремились лучшие умы Европы.

Но вот что странно, среди близких, интимных друзей Дарьи Христофоровны почему-то не было поэтов, художников или, скажем, принцев крови. По понятным только ей причинам она предпочитала политиков и дипломатов. Ее лебединой песней был многолетний роман с министром иностранных дел, а потом премьер-министром Франции Франсуа Гизо. Порой она вспоминала о России и после доверительных бесед с Гизо отправляла в Петербург секретные депеши. Что-что, а это она делала блестяще! Поэтому парижане, так ни о чем и не догадавшись, очень горевали, когда Дарьи Христофоровны не стало. Похоронили ее в черном бархатном платье фрейлины российского императорского двора.