Утром Комин ушел раньше, чем я проснулся. Никаких своих координат он не оставил, а спросить с вечера я не догадался.

Поезд прибыл в Люцерн точно по расписанию. Бутик «Амбассадор» в пяти минутах ходьбы от вокзала. Я не спешил, сделал пару телефонных звонков, в итоге опоздал на три минуты. Клиенты, супружеская пара из Петербурга, уже ждали меня у входа.

– А мы пришли вовремя! – торжествующе сообщила супруга, дама лет пятидесяти, одетая ярко и дорого. – В Швейцарии надо быть пунктуальным!

Я принялся извиняться. Русские люди в Швейцарии становятся ужасно пунктуальными. В Москве или Петербурге ни одна встреча не может состояться вовремя, опоздание на полчаса считается само собой разумеющимся, но именно в Швейцарии они всегда и везде приходят минута в минуту, будто пунктуальность – это местный туристический аттракцион, наподобие экскурсии на шоколадную фабрику. Я специально опаздываю на две-три минуты, чтобы дать им полнее насладиться моментом.

Покупка часов прошла как по маслу. Супруг, в котором безошибочно угадывался чиновник городской администрации, представился Валерианом Борисовичем. Он нацелился на усыпанные бриллиантами «Картье». Подарок дочке, только что родившей внучку. Я заранее проинформировал менеджера о внучке, сотрудницы бутика дружно принялись охать и ахать, устроили хорошо отрепетированный радостный переполох и с большими церемониями преподнесли в подарок серебряную ложечку. Супруга, Ольга Николаевна, смахнула навернувшуюся слезу умиления, а Валериан Борисович, не моргнув глазом, расстался с тридцатью шестью тысячами долларов, хотя накануне по телефону сообщил мне, что предложенная скидка его категорически не устраивает. Часы и ложечку, новоиспеченные семейные реликвии, поместили в многослойную упаковку, персонал бутика выстроился в непрерывно кланяющуюся шеренгу, провожая нас к выходу. Глаза старшего менеджера лучились самой чистой и искренней радостью, ведь все обошлось стандартной скидкой, без дополнительного торга. Все, абсолютно все, были счастливы, включая молодую маму в Питере, которой раз пять позвонили по телефону. Я хорошо сделал свою работу.

С москвичами и людьми их регионов на этом обычно все заканчивалось, но пара была из Петербурга, поэтому неминуем был разговор о культуре.

– Послушайте, Володенька, – пропела Ольга Николаевна, как только мы вышли на улицу, – а что можно посмотреть в Люцерне в культурном плане? Мы первый раз в этом городе. В Швейцарии мы уже много раз были, на лыжах катались…

– В Церматте и Санкт-Морице, – вставил Валериан Борисович со значением.

– …Да, а в Люцерне впервые. Не посоветуете, куда тут можно сходить?

– За углом налево, потом все время прямо, минут пять ходьбы. Памятник «Раненый лев», Марк Твен назвал его «самым печальным куском мрамора в мире», – заученно отбарабанил я.

– Какая прелесть! – воскликнула Ольга Николаевна.

– Вон та группа индусов наверняка направляется туда, если вы за ними пристроитесь, они вас выведут точно к памятнику.

План не сработал, супруги не захотели пристраиваться к индусам и продолжали меня терзать.

– А сувениры? Где тут можно купить сувениры, подскажите, пожалуйста? – спохватилась Ольга Николаевна.

– Сейчас прямо, до пересечения с пешеходной улицей, потом направо, большое черное здание, универмаг «Манор», там все есть.

– Как здесь вообще жизнь-то, скучно, поди? – Валериан Борисович вступил в разговор с вопросом, который задают все без исключения туристы.

– Не особо, – уклончиво ответил я.

– Да как же тут можно скучать! – встрепенулась Ольга Николаевна. – Ты смотри, какая красота кругом! Эта гора как называется?

– Пилатус.

– Пилатус! – благоговейно воскликнула Ольга Николаевна. – Прелесть, а не вид! От одного этого вида сразу настроение поднимается!

Тут я вспомнил своего люцернского приятеля Виталия, который никогда не открывает шторы в своей квартирке, чтобы не видеть Пилатуса. Виталий родом из раздольного степного края, он ненавидит Пилатус за то, что глупая гора ворует у него горизонт. Горы вызывают у Виталия депрессию. Да и у меня, признаться, тоже. Я не стал говорить об этом Ольге Николаевне, потому что я никогда не спорю с клиентами, а после окончания сделки стараюсь и не особо разговаривать. Незачем.

– А куда плавают эти кораблики? – продолжала наседать Ольга Николаевна.

В эту секунду раздался спасительный звонок телефона.

– Владимир, добрый день! – раздалось в трубке. – Это Лещенко Роман. Звоню, как договаривались, насчет «Мориса Лакруа».

Я сделал извиняющийся жест, прикрыв телефон ладонью:

– Очень важный звонок, простите, я вынужден вас оставить.

Супруги выразили полное понимание, мы торопливо попрощались и я перешел на другую сторону улицы.

– Добрый день, Роман! – поприветствовал я своего избавителя. – «Морис Лакруа», коллекция Мастерпис, скелетон хронограф, я все узнал. – Я действительно все узнал, хоть и давал не больше пяти процентов вероятности за то, что Лещенко вправду нужны часы. Я обработал его заявку с утра. Я всегда обрабатываю все заявки. – Итак, Мастерпис, – я достал блокнот, – скелетон хронограф, розничная цена девятнадцать тысяч. Я могу устроить для вас скидку десять процентов и, если часы вывозятся из Швейцарии, еще минус восемь процентов таксфри, итого пятнадцать тысяч семьсот тридцать два франка.

– Ну, Володя, – протянул Лещенко. – Десять процентов скидки – это несерьезно. Да мне по посольскому ваучеру лучше цену дадут. Я же объяснял – нужно очень подешевле.

– Официальные дилеры больше скидки не дают.

– А неофициальные?

– Неофициальные дают тридцать процентов с учетом таксфри. То есть… – я быстро посчитал в уме, – тринадцать тысяч триста. При этом вы понимаете, что гарантия тоже будет неофициальной.

– Да это я понимаю, гарантия неофициальной пусть будет, но вот цена… Цена пусть будет десять тысяч. А?

– К сожалению, это невозможно. Тринадцать тысяч – абсолютный минимум, – сказал я. – Дешевле никак!

– Жалко, – вздохнул Лещенко. – Не получается у нас. Ну ладно, бывай здоров!

– Одну минутку, Роман! – спохватился я.

– А! Все-таки, двенадцать! – засмеялся Лещенко.

– Нет, я не про часы… Я о Комине хотел спросить…

– Ну, – голос Лещенко стал серьезным.

– Он был у меня вчера, вы знаете, то есть, ты знаешь… Он не оставил никаких координат, мы даже не простились толком, и поговорили как-то… мало.

– Хочешь его еще раз увидеть?

– Если это возможно…

– Да что ж здесь невозможного! Возможно, – сказал Лещенко. – Только это не телефонный разговор. Знаешь, приезжай-ка ты к нам в Берн. И часы захвати! – лукаво произнес Лещенко. – За одиннадцать тысяч я у тебя их возьму. Договорились?

– Договорились, – ответил я.

Найти морисовский скелетон за такую зверскую цену – дело очень непростое, высший пилотаж. В мире часовых барыг подобный трофей котируется, как голубой марлин у любителей морской рыбалки. Точно определить место, где забросить удочку, грамотно подсечь, чтоб не соскочил, а дальше изматывать, изматывать, изматывать до полного изнеможения. Только вот фотографироваться с добычей не принято.

С утра я засел за телефон, и к обеду марлин был пойман. Некому было оценить мой подвиг – Лещенко новость о том, что часы найдены и именно за одиннадцать тысяч, воспринял совершенно буднично, как должное.

– Хоккей любишь? – спросил он неожиданно.

– Иногда смотрю.

– Сегодня в Берне Кубок Виктории, «Металлург» из Новокузнецка против «Нью-Йорк Айлендерс», матч века. Начало в 19.30. Билеты возьми в сектор Б, там места еще есть. Встретимся в буфете в первом перерыве. Бывай здоров! – не успел я и рта раскрыть, Лещенко дал отбой.

Я опешил. Первым желанием было набрать номер Лещенко и сказать, что никакой хоккей мне не нужен, пусть забирает свои часы на вокзале, а мне даст координаты Комина, как договаривались. Но потом я подумал, что хоккей, наверное, неспроста. Может, Комин тоже там будет. Скорее всего, будет, успокоил я себя. Матч века ведь. Новокузнецк против Нью-Йорка.