Бернская «Пост Финанс Арена», забитая до отказа, ревела по-русски «Шайбу! Шайбу!». Соседи по трибуне, распознав во мне соотечественника, вручили шарфик «Магнитки» и сообщили, что магнитогорский комбинат от широты души подогнал в Берн три чартера с болельщиками, да еще подтянулись швейцарские русские. В итоге кучка фанатов «Айлендерс», одетых по-пижонски в темные очки и черные шляпы, растворилась в бело-сине-красном море почти без остатка.

Я никогда в жизни не смотрел хоккей на стадионе, мне с трудом удавалось следить за шайбой, вдобавок, получив шарфик в подарок, я чувствовал себя обязанным то и дело вместе со всеми вскакивать с места и орать: «Ра-си-я!», или «Ма-гни-тка!», или «Бляааа!» – в ситуации, когда болельщики других стран воют «Уууу!».

В первом перерыве я протолкался к буфету и сразу же нашел Лещенко. Он стоял у заставленного пивными стаканами столика с грузным немолодым мужчиной, одетым в свитер «Магнитки».

– Владимир, познакомься, это Василий Федорович из Магнитогорска. Василий Федорович, это – Владимир, любитель хоккея из Цюриха, – представил нас Лещенко.

Василий Федорович до хруста сжал мою руку и продолжил свой рассказ:

– Так вот я и говорю, крытых стадионов не было. Мороз минус двадцать. Хоккеистам проще, они бегают, а мы стоим на трибуне, топчемся. Водка – не вариант, нет, – Василий Федорович, с виду порядком выпивши, решительно помахал в воздухе пальцем, – водка не греет. Чайку заваришь с чабрецом, меду туда, настойки на зверобое, немного, грамм пятьдесят, максимум сто, все это в термосок. Так душевно! Вот это был хоккей! А играли как! Не за деньги, за совесть играли. А теперь…

Василия Федоровича окликнули из-за соседнего столика, и он отошел, так и не рассказав, что думает о теперешнем хоккее.

– Как дома побывал, – произнес Лещенко, провожая его взглядом. – Скучаю я здесь по таким вот людям, – он прочувствованно глотнул пива. – Ты по России скучаешь, Володя?

– Не особо, – ответил я.

– Тебя что ни спросишь, все «не особо»! – усмехнулся Лещенко. – Деликатный стал, совсем ошвейцарился…

– Вот часы, – я взгромоздил на стол пакет с коробкой.

– Убери, что ты! – замахал руками Лещенко. – Не сейчас! – Он быстро оглянулся по сторонам. – Не торопись, Володя, давай лучше поговорим. Вот скажи, ты, вообще, Родину любишь? Только не говори: «не особо», хотя я догадываюсь, что не особо, но объясни. Объясни мне свою позицию. Ты думающий человек, наверняка давно уже все для себя решил. Расскажи, мне интересно. Что такое для тебя Россия?

– Правда хочешь знать? – во мне закипало раздражение.

– Правда хочу, – серьезно ответил Лещенко.

– Так слушай! Россия для меня – это вот этот самый Василий Федорович, который только что тут стоял. Широкая натура, человечище, минус двадцать нипочем. Такие василии федоровичи остановили немца под Москвой в сорок первом. Никто бы не остановил, а они остановили. Только они могли это сделать. Но есть одна существенная деталь – Василий Федорович отсидел за что-то очень серьезное, я наколку у него на пятерне заметил. И попадись ему под пьяную руку я или ты, он заточкой пырнет, не задумываясь, просто так, сдуру. Потом, как протрезвеет, жалеть будет, раскаиваться, но никому от этого легче не станет. Потому что – Россия.

Лещенко помолчал, потом кивнул головой:

– Ну-ну. А про наколки откуда знаешь?

– Так мы ж Василием Федоровичем земляки почти. Я из Иркутской области, рядом с нашим городом – зона всесоюзного значения. У нас пацаны наколки раньше, чем буквы, учатся распознавать.

– Приятно иметь дело со знающим человеком, – усмехнулся Лещенко.

– Всегда к вашим услугам, – сказал я. – Кстати, а где Комин? Я думал, он будет на хоккее…

– Он хоккей не любит.

Увидев мое возмущение, Лещенко быстро добавил: – Он уехал из Берна, в Аскону, кажется. Но я передал ему, что ты хочешь его видеть.

– А он?

– А он меня услышал. Информация принята к сведению.

– И это все?

– Все, – развел руками Лещенко.

– Что ты мне голову морочил, гад! – хотел было сказать я, но сдержался. Два раза вдохнул и выдохнул, успокоился.

– Послушай, Рома, давай откровенность за откровенность. Вашей конторе Комин зачем нужен?

– Какой конторе, о чем ты?

– Ну не юли. Чего ты с ним возишься?

Лещенко посмотрел на меня своими оловянными глазами, усмехнулся.

– Отвечу так: Комин стране нужен, России. Той самой, которую ты тут красочно описал. Хоть ты и глубоко не прав, но сейчас не об этом. Комин правильные вещи говорит. Колонизация космоса – это то, что может объединить все человечество – европейцев, китайцев, арабов, даже израильтян с палестинцами. Звучит непривычно, режет слух, но у этой идеи грандиозный потенциал. И русским, России, здесь отводится особая роль. Ты слышал, как он о русских говорит? Нет? В Ютьюбе есть ролик, если еще не потерли. Русские – нация первопроходцев, такое наше историческое предназначение. Мы покорили Сибирь, стремительно, без чрезмерного насилия, без рек крови. Пришли и закрепились. Ни один народ не смог бы так. И в космосе мы были первыми тоже неслучайно. Русские как никто другой умеют мобилизоваться, подчинить все свои безмерные ресурсы одной цели, умеют жертвовать собой, упереться рогом, стоять до конца. Вот чего мы не умеем, так это обживать, налаживать нормальную жизнь. Чего нет, того нет. Это лучше получается у немцев, у японцев. Поэтому колонизация космоса – это наднациональный проект, у каждой нации – своя функция, без дела никто не останется, но русские – это авангард. И это чертовски правильно!

Космизм – очень русская идея. Федоров, Циолковский, Вернадский… и теперь – Комин. Продолжение традиций, понимаешь…

– Кажется, его разыскивает Интерпол…

– Интерпол – ерунда! – махнул рукой Лещенко. – Мало ли кто кого разыскивает! Это все можно уладить. И потом, никто не собирается пороть горячку. Принято решение, – Лещенко сделал многозначительную паузу, – принято решение, что Александр должен пока пожить в Швейцарии. Это самое подходящее место для вызревания идей и идеологов. Мы позаботимся о том, чтобы его здесь особо не беспокоили, пусть размышляет, пишет, встречается с единомышленниками, ну с соблюдением некоторых, скажем так, конспиративных условностей.

– Прямо как Ленин, – усмехнулся я.

– Аналогия правомочная, – серьезно кивнул Лещенко. – Только вот что, Владимир, – он придвинулся ближе, – я тебе выдал сейчас очень важную конфиденциальную информацию. Если она пойдет куда-то дальше, это может сильно повредить Комину. Он считает тебя своим другом, ты его, надеюсь, тоже. Так что – молчок! – Лещенко подмигнул и коснулся своим пивным стаканом моего.

Болельщики потянулись из буфета обратно на трибуны.

– Перерыв заканчивается, – Лещенко посмотрел по сторонам. – Давай теперь быстро с часами порешаем. Ты их хорошо посмотрел? Царапин нет? Бумаги в порядке?

– Посмотрел. Все в порядке.

– В этой газете конверт, – Лещенко положил руку на свернутую газету, которая все время лежала на столике между пивными стаканами. – В конверте ровно одиннадцать тысяч. Пакет с часами оставляешь под столиком, забираешь газету и отходишь.

Я молча кивнул, взял газету, взвесил ее на руке, почувствовал тяжесть конверта внутри, сунул под мышку и отошел.

На трибуну я не вернулся. Вечером увидел в новостях, что «Магнитка» выиграла, Кубок Виктории увезли в Магнитогорск.

Мой следующий день выдался свободным. Заказов не было. В нашем бизнесе такое случается. Накопилось множество мелких бытовых дел – оплатить счета, разобрать почту, навести порядок в квартире, однако вместо всего этого я с раннего утра полез в интернет, искать информацию о Комине.

В русскоязычной части интернета нашлось с десяток Александров Коминых, но все не те. У нужного мне Комина не оказалось аккаунта ни в одной из социальных сетей, и вообще, ноль упоминаний, словно кто-то специально подчистил всю информацию. Чего, впрочем, я совершенно не исключал. Даже антарктический террорист Алекс Кей упоминался на русских ресурсах крайне скупо и тоже как будто дозированно.