Поиск
41. СТАРИЧОК В ОТСТАВКЕ
Литературой обличительной
Я заклеймен:
Я слышу говор, смех язвительный
Со всех сторон.
Еще добро б порода барская,
А то ведь зря
Смеется челядь канцелярская
И писаря!
А мне всего был дан родителем
Один тулуп,
И с ним совет — чтобы с просителем
Я не был глуп,
Что «благо всякое даяние»
Да «спину гни» —
Вот было наше воспитание
В былые дни.
В уездный суд судьбой заброшенный
В шестнадцать лет,
Я вицмундир купил поношенный —
И белый свет
С его соблазнами, приманками
Мне не светил
Между обложками и бланками,
В струях чернил.
Я не забыл отцовы правила,
Был верен им:
Меня всегда начальство ставило
В пример другим.
Сносив щелчки его почтительно,
Как благодать,
Я даже мысли возмутительной
Не смел питать.
Я в каждом старшем видел гения,
Всю суть наук,—
И взял жену без рассуждения
Из старших рук.
А как супруга с ребятишками
Пилить пойдут,
Так я ученого бы с книжками
Поставил тут!
Я им опорой был единою.
Всё нужно в дом:
И зашибешься — где полтиною,
А где рублем.
Дорога торная, известная:
Брал — всё равно,
Как птичка божия, небесная
Клюет зерно.
Клюют пернатые, от сокола
До голубков,
Клюют, клюют кругом и около:
На то дан клёв.
За что ж, когда так умилительно
Мир сотворен,
Литературой обличительной
Я заклеймен?
42. СКАНДАЛ
Они сейчас: — Разбой! Пожар!
И прослывешь у них мечтателем опасным!
«На что, скажите, нет стихов?» —
Во время оно Мерзляков
В старинной песне, всем знакомой,
Себя торжественно спросил
И добродушно угостил
Своих читателей соломой.
В былые дни для Мерзлякова
Воспеть солому было ново…
Для нас ни в чем новинки нет,
Когда уже австрийский лагерь
Воспел Конрад Лилиеншвагер,
«Свистком» владеющий поэт.
У нас жуки сшибались лбами,
Перейра был воспет стихами,
С березой нежничает дуб,
И, наконец, король сардинский
В стих Розенгейма исполинский
Попался, как ворона в суп.
Друзья мои, господь свидетель:
Одну любовь и добродетель,
Одни высокие мечты,
Из лучших в наилучшем мире,
Я б воспевал на скромной лире,
Не тронув праха суеты;
«Лизета чудо в белом свете!»[109] —
Всю жизнь я пел бы в триолете;
«Когда же злость ее узнал»
(Не Лизы злость, а жизни злобу),—
Прищелкнув языком по нёбу,
Друзья мои, пою Скандал!
Скандал, пугающий людей!
Скандал, отрада наших дней!
Скандал! «Как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!..
Как много лиц отозвалось»[110]
В искусстве, в жизни и в науке!
Хвала, хвала тебе, Скандал!
За то, что ты перепугал
Дремавших долго сном блаженным,—
И тех, кто на руку нечист,
И тех, кому полезен свист,
Особам якобы почтенным.
Хвала, хвала тебе, Скандал!
За то, что на тебя восстал
Люд по преимуществу скандальный:
Восстал поборник откупов,
Восстал владелец ста домов,
Восстал Аско́ченский печальный;
Восстали мрачные умы,
Восстали грозно духи тьмы,
Надев личины либералов,
Страшась, что справедливый суд
Над ними скоро изрекут
«Литературою скандалов».
Хвала, хвала тебе, Скандал!
С тех пор как ты в печать попал,
С чутьем добра, с змеиным жалом,
Ты стал общественной грозой,
Волной морской, мирской молвой
И перестал уж быть Скандалом.
Скандал остался по углам:
Скандал гнездится здесь и там,
Скандал с закрытыми дверями,
Немой Скандал с платком во рту,
Дурная сплетня на лету
И клевета с ее друзьями.
Хвала, хвала тебе, Скандал!
Твоя волна — девятый вал —
Пусть хлынет в мир литературы!
Пусть суждено увидеть нам
Скандал свободных эпиграмм
И ясной всем карикатуры!
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: