Лорд
           (торжественно)
                                               Закон
Вам запрещает их печатать.
(Берет со стола Св<од> зак<онов>, т. I.)
                                                Вот вам он!
(Читает.)

«Частные лица могут, если желают, обращаться с объявлениями своими и к издателям газет или журналистам; (громко и внушительно) но объявления от правительства в частных изданиях не допускаются» (Св<од> зак<онов>, т. I, ч. I, кн. III, прилож. к ст. 472, § 21).

Маркиз
                     (падая в обморок)
Милорд! что слышу я? Дрожат во мне все нервы…
Лорд
              (спокойно подает ему Свод законов)
Маркиз, вот вам статья: параграф двадцать первый.
Маркиз
                  (в бреду)
Как? Без подписчиков и без казенных мест?
                  (Хныкая.)
Милорд! подумайте, как мне тяжел мой крест.
               (Рыдает.)
Лорд
                 (снисходительно)
Утешьтесь, о маркиз! При нынешнем прогрессе
Для стонов места нет в отечественной прессе.
Маркиз, вы — опытный, солидный журналист
(Хоть в отношении к подписке нигилист),—
В России, где цветут кунсткамеры, музеи,
Наук, искусств, ремесл различные затеи,
Где ценится талант и признается труд,—
И ваши доблести, маркиз, не пропадут!

Жмет руку маркизу, маркиз улыбается, засыпая. Картина.

1862

67. «Ты помнишь ли, читатель благосклонный…»

Ты помнишь ли, читатель благосклонный,
Те дни, когда мы пели в унисон,
Когда Зарин и Охочекомонный
Еще тебя не погружали в сон,
Когда тебя не оскорблял Безрылов
И «Парусом», разорванным судьбой,
Ты связан был с судьбой славянофилов,
                 Ты помнишь ли, читатель добрый мой?
Ты помнишь ли период русской прессы,
Когда Катков на мнимой высоте
Из кололац[137] российские прогрессы
Выделывал в сердечной простоте,
Какие он отмачивал коленцы,
Как он ходил на Зотова войной
И как к нему стекались ополченцы,
                 Ты помнишь ли, читатель добрый мой?
Ты помнишь ли, какой был строгий тон дан
С Олимпа, где верховодил Катков,
Как им в Москве основан был Нью-Лондон
Недалеко от Пресненских прудов,
Как он сразил профессора Крылова,
Как он был горд своим Байбородой,
Все подвиги, все шалости Каткова
                 Ты помнишь ли, читатель добрый мой?
Ты помнишь ли, как он, попеременно,
То строг, как Зевс, то нежен, как Амур,
Нас забавлял своею несравненной
Полемикой с Евгениею Тур;
Как Николай Филиппыч был с ним дружен,
Как Соллогуб был жертвой дружбы той
И как Дюма был Павловым сконфужен,
                 Ты помнишь ли, читатель добрый мой?
Ты помнишь ли, как некогда в Пассаже
Сказали нам, что не созрели мы,
Ты помнишь ли, как все восстали, даже
Действительно незрелые умы.
И как потом, в варяго-русском деле,
Муж, вспоенный московскою водой,
Погодин сам сказал, что мы созрели…
                 Ты помнишь ли, читатель добрый мой?
Ты помнишь ли… Ах! помнить это надо!
Тогда еще Скарятин не решил,
Что общество российское есть стадо.
Прошли года. Корейша путь свершил;
Московского юродивого братцы
Пошли за ним дорогою прямой.
Нью-Лондон пал — и только кололацы
                 Остались нам, читатель добрый мой.
1862

68. ТИК-ТАК! ТИК-ТАК!

Тик-так! Тик-так! Спокойно, ровно
Свершает маятник свой круг.
Тоска томит меня, и словно
Меня пугает этот стук.
Как будто с явною насмешкой,
Связав мне ноги, лютый враг
Мне говорит: «Иди! Не мешкай!»
                 Тик-так! Тик-так!
Увы! по-прежнему исправно
Кружась, как белки в колесе,
Вдруг слышать явственно недавно
Тик-так, тик-так мы стали все.
Мы маршируем, пляшем, пишем,
Дни коротаем кое-как,
А ночью все с тоскою слышим:
                 Тик-так! Тик-так!
Звук, с детства каждому знакомый,—
Тик-так, тик-так — известный звук.
Не знаем сами, отчего мы
Его пугаться стали вдруг.
То страх возьмет, то вспыхнет злоба…
Ты будто слышишь в нем, земляк,
Стук молотка о крышку гроба —
                 Тик-так! Тик-так!
Чертог твой вижу изукрашен,
Делами предков гордый муж!
Ты вчуже для меня был страшен,
Владея тысячами душ.
Ты грезишь в сумраке со страхом,
Что всех людей твоих, собак
Уносит время с каждым взмахом —
                 Тик-так! Тик-так!
Чертог твой вижу либеральный,
Нинон Лянкло из русских дам,
И разговор патриархальный
Об мужичках я слышу там.
Но вам неловко… Вслед за спором
Вдруг смолкнет весь ареопаг,
И простучит для всех укором:
                 Тик-так! Тик-так!
Я вижу, канцелярский гений,
Твой кабинет, и труд ночной,
И ряд твоих соображений,
Где распустить, где крикнуть «стой!».
Но тщетны мудрые уловки!
Ты стал бледней своих бумаг,
Услышав стук, без остановки:
                 Тик-так! Тик-так!
Смотри: усердный твой поклонник —
Медоточивый публицист,
Трудясь над составленьем хроник,
Не кончив, вдруг бросает лист.
Он вдруг почуял, в страшной муке,
Всех этих гимнов ложь и мрак
В победоносно-ровном стуке:
                 Тик-так! Тик-так!
Тик-так, тик-так — в спокойной силе
Волнует сердце, гонит сон…
Что ж это? Скука просто — или
«Глагол времен, металла звон»?
Мы слышим в ровном этом ходе
За звуком — звук, за шагом — шаг:
Движенье вечное в природе:
                 Тик-так! Тик-так!
Мы слышим в звуках всем понятных
Закон явлений мировых:
В природе нет шагов попятных,
Нет остановок никаких!
Мужайся, молодое племя!
В сияньи дня исчезнет мрак.
Тебе подсказывает время:
                 Тик-так! Тик-так!
<1863>
вернуться

137

Кололацы — известное выражение московского пророка Ивана Яковлевича Корейши, усвоенное после его смерти М. Н. Катковым, выражение, вероятно, заключающее в себе глубокий смысл, к сожалению непонятный поморным сочинителям.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: