— Подозреваю, — сказал Эшер, — что Карлебах, при всей его учености, знает о вампирах не так много, как ему хотелось бы думать.

Или это я знаю о них не так много, как мне хотелось бы думать…

— Ранее я уже замечал, что охотники на вампиров становятся одержимыми своими жертвами и в конце концов теряют интерес ко всему остальному — к семье, друзьям, радостям познания и любви. Ко всему, кроме охоты, — откликнулся Исидро. — Их миры сжимаются до тех пор, пока сами они не превращаются в превосходное оружие… но всего лишь оружие. Насколько я понимаю, в горах вы обнаружили Иных?

Эшер приподнял бровь:

— Не хотите ли вы сказать, что были там и не оказали нам помощи?

— Dios, нет! Мертвые передвигаются быстро, но прошлой ночью у меня были свои дела… окончившиеся неудачно, вынужден признать. О вашем приключении я узнал только тогда, когда увидел вас возвращающимися в гостиницу в таком состоянии, будто вы побывали на войне. А этим вечером в казармах ваши солдаты живописали встречу с разбойниками, от которых исходит ни с чем не сравнимая вонь. Бандиты, по их выражению, то ли обкурились, то ли с помощью каких-то неведомых приемов привели себя в состояние амока, как делают филиппинские воины.

— Вот и хорошо. Нам только не хватало, чтобы слухи об этих созданиях дошли до ублюдков, придумавших фосген.

Эшер коротко пересказал события последних полутора суток, упомянув в том числе о том, как у них отобрали лошадей, а также о странной реакции на солнечный свет, продемонстрированной сохранёнными доктором Бауэр образцами.

— Хотел бы я посмотреть, какой эффект вызовет нитрат серебра. Несколько капель на кости… у Карлебаха с собой столько микстур, что хватит на целую аптеку, хотя я не представлю, как он собирается напоить ими этих тварей. Кажется, доктор Бауэр считает их реликтами давно прошедших эпох, чем-то вроде человекообезьян из «Затерянного мира», и надеется убедить в этом научное сообщество.

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, — процитировал Исидро. — Такая убежденность ничуть не хуже веры в вампиров.

Они дошли до стены Императорского города, черной громадой возвышавшейся на противоположной стороне улицы. На высоте примерно в тридцать футов проступали очертания бойниц, подсвеченных фонарями железнодорожной станции. Где-то вдалеке уличный торговец хриплым голосом расхваливал на все лады блинчики и арбузные семечки.

— Что вам удалось узнать о пекинских вампирах?

— Ничего, — Исидро спрятал руки в карманы пальто и почти полностью растворился в ночной мгле. — Даже их тени ускользнули от моего взора. Но их присутствие разлито в воздухе, подобно дыму. Я прогуливался по пустырю и даже позволил себе углубиться в городские кварталы, надеясь расслышать их голоса. Тщетно. Но затем мне приснилось, будто кто-то следит за мной. Кто-то, кого я не могу понять, ужасный, безмолвный и холодный.

Впервые на памяти Эшера он заговорил о снах.

Когда-то графиня Антея Фаррен — вампирша, сгоревшая в константинопольском пожаре, — сказала ему, что бог, словно в наказание тем, кто похищает чужие жизни ради продления своей, наделяет их всеми признаками смерти, кроме покоя. Невозможно быть вампиром и не искать надежного убежища, не стремиться к полной власти над окружением. С годами их существование становилось более размеренным, подчиняясь раз и навсегда заданной схеме; все они старались контролировать каждый атом внешнего мира, который мог бы стать для них угрозой. Мало кто из вампиров решался отправиться в путешествие. Лишь некоторые из них отваживались отдалиться более чем на несколько миль от того места, где стоял их гроб, опасаясь, что в пути их застигнет какое-нибудь непредвиденное обстоятельство. «Как в той сказочной книге, — сказала она ему во тьме венской ночи, — где человеку сначала приделывают железную ногу взамен отрубленной, потом руку — и так далее, пока он не перестает чувствовать себя человеком, потому что у него уже нет сердца. Я боюсь и знаю, что должна бояться еще сильнее. Я могу погибнуть в любой момент. Достаточно лишь свернуть не туда или ошибиться в выборе убежища».

Ее смерть не заняла и нескольких мгновений.

Сейчас эхо тех же эмоций исходило от неподвижной фигуры Исидро.

— Может быть, — с некоторым усилием начал Эшер, — мне стоит пойти с вами, когда вы в следующий раз соберетесь искать с ними встречи? Если они появятся, я, по крайней мере, смогу поговорить с ними.

— Вы умрете, — сказал Исидро ровным голосом. — Возможно, и я тоже, из-за того, что взял себе в помощники смертного. Я даже не знаю, не обрек ли вас на гибель от их рук уже тем, что сейчас говорю с вами. Здесь, в Посольском квартале, их присутствие не ощущается, но я не уверен, что не стал жертвой их внушения. Не знаю. Могу сказать только одно: передвигайтесь с оглядкой и соблюдайте все меры предосторожности, поскольку чутье мне подсказывает, что они могут ударить со скоростью мысли. Простите, — добавил он так, словно и в самом деле хотел попросить прощения.

Пыль запорошила Эшеру глаза. Когда слезы наконец перестали течь, он обнаружил, что уже некоторое время в полном одиночестве стоит на берегу канала неподалеку от городской стены. Неверный свет луны высвечивал только одну цепочку следов, отпечатавшихся в пыли. Следы вели по рю Мэйдзи к гостинице, видневшейся в желтом свете фонарей, и принадлежали ему самому.

Пэй Чжэнкан, которого сэр Джон Джордан отрекомендовал как самого надежного из китайских служащих посольства, оказался молодым человеком, получившим образование в Кембридже. Его родители перебрались в Индию, когда самому Пэю было восемь лет, но в Пекине у него были родственники, и недавно он женился на девушке, которую ему выбрала семья. Поэтому он только обрадовался, когда Эшер попросил его помочь разобраться в полученных от компании «Сифандэ Синшэн» чертежах и планах минлянских шахт и предложил десять шиллингов за вечер работы. Сама компания обанкротилась несколько лет назад, что, по мнению Эшера, было неудивительно. Ему хватило одного взгляда на высыпавшиеся из конверта листы пожелтевшей бумаги, чтобы понять: части планов не хватает. Даже когда он разобрался, какие из карт должны изображать Минлянскую теснину, он не увидел ни масштаба, ни участков, хотя бы отдаленно походивших на те, по которым он проезжал в пятницу.

— Нет, сэр, это и в самом деле Минлян, — заверил его клерк, когда Эшер передал ему карту. — Видимо, человек, который сводил карты в одну, никогда не бывал в тех местах и пытался как-то совместить уже имеющиеся чертежи.

Они сидели в одном из посольских кабинетов (Эшеру совсем не хотелось, чтобы о его семье или месте проживания знало больше людей, чем было необходимо), помещении, оставшемся от прежнего княжеского дворца, где не было даже газового освещения, не говоря уже об электрической проводке. Керосиновые лампы отбрасывали причудливые тени на покрытые красным лаком столбы, которые возвышались среди обычных письменных столов, отражая отблески позолоты и поблекшее многоцветье потолочных балок. Занявшись картами, Эшер отметил, что постепенно вспоминает давно заброшенный китайский. И все же он был рад, что у него есть помощник.

— Вот здесь — это ведь уклон? «Десять» здесь означает угол наклона?

— Это кэнь… штольня. Глубиной десять бу,[16] если я правильно понимаю, если только… когда нарисовали карту? Если только тогда уже не пользовались метрами.

— Когда компания перешла на метрическую систему? Есть какие-нибудь указания?

Пэй покачал головой:

— Если оборудование для шахты получали из Германии или Франции, то метрическую систему могли ввести даже в 1880-х, но все зависит от того, в чем их мастера привыкли считать — в метрах или бу и чи.[17] К тому же работники съезжались со всей страны, а в те времена кое-где один бу приравнивали к пяти чи, а в других местах — к шести чи.