— Гм, — Эшер подумал, что не зря несчастный император Гуансюй, которого его властная тетка, вдовствующая императрица, заключила под домашний арест и в конце концов отравила, хотел провести реформу системы измерений. — А что вот здесь? Написано «старая штольня».

— «Старая штольня» может означать выработку времен династии Тан, сэр. Эта часть хребта похожа на сито, столько в ней старых шахт. Кое-какие проходы затопило или засыпало обвалами. Только Небу известно, куда ведут некоторые из них. Компания прогадала, купив эти месторождения, и пыталась возместить расходы за счет платы рабочим. Там вечно не хватало крепей, а насосы постоянно ломались.

Эшер через стол посмотрел на молодого мужчину в изящном синем костюме и рубашке с туго накрахмаленным воротником. Пэй, с его коротко постриженными на французский манер усиками, походил на лондонского клерка.

— Вам приходилось бывать в шахтах?

Китаец отрицательно покачал головой:

— Сосед моей матери работал в Шилю, еще до того, как «Сифандэ» выкупила участок, и некоторое время после. Он говорил, что штольни иногда соединяются со старыми выработками, оставшимися с тех времен, когда в Китае не было… европейцев, — закончил он с запинкой, проглотив «длинноносых дьяволов».

— Он когда-нибудь рассказывал вам страшные истории о существах, прячущихся в шахтах?

Клерк усмехнулся:

— О демонах? Он до смерти пугал нас с братом рассказами о гуй вроде огромного сома с шестью парами человеческих рук и глазами, которые светятся в темноте. Якобы это чудовище ползало по штольням, пело женским голосом и пожирало шахтеров.

Но не яогуай. Эшер прикинул возраст сидевшего перед ним мужчины. С тех пор прошло — сколько? Двадцать лет? Чутье подсказывало ему, что доктор Бауэр не ошиблась. Яогуай появились совсем недавно.

Но как? Откуда они взялись? И почему?

Или здесь и в самом деле замешаны пекинские вампиры?

В те три дня, что пришлось потратить на изучение карт, Эшер заглянул к оставшимся друзьям Ричарда Хобарта — Кромвелю Холлу из торгового представительства и Гансу Эрлиху, франтоватому переводчику из немецкого посольства, — и окончательно убедился, что в тот роковой вечер, когда они вместе кутили в «Восьми переулках», на младшем Хобарте не было шейного платка, которым позже задушили Холли Эддингтон. Очевидно, молодого человека ловким обманом заставили расстаться со спутниками, опоили (привезший его рикша, должно быть, показал стоявшим у ворот часовым пропуск Хобарта) и уложили на землю в саду рядом с трупом его невесты. Даже сотрудникам департамента не удалось бы провернуть это дело лучшим образом.

На третий день Эшер поинтересовался, где в Пекине белый джентльмен со скромным состоянием и своеобразными наклонностями может найти себе развлечение по вкусу.

— Один мой приятель попросил узнать, — объяснил он.

— Вы имеете в виду мальчиков? — Пэй и глазом не моргнул. — Или детей?

Точно таким же тоном подавальщики в пекинских харчевнях спрашивали: «Господин хотеть вареный рис, жареный рис?»

— Девушек, — ответил Эшер. — Молоденьких девушек. К кому можно обратиться?

Клерк некоторое время молча смотрел на него, хотя сам Эшер уже много лет знал, что по лицу человека далеко не всегда можно определить его постельные пристрастия. Наконец Пэй ответил:

— Я бы пошел к Толстяку Ю или Ань Лутану. Ю, если ваш друг предпочитает совсем юных девушек. Аню, если ему не хочется неприятностей с законом в том случае, если девушка… пострадает.

— Я поговорю с ним, — во взгляде молодого чиновника Эшер различил настороженное отвращение, словно тот сомневался в существовании «друга». — Спрошу, что ему больше нравится. Спасибо.

Пэй вернулся к документам и развернул еще один лист, пододвинув его в отбрасываемый лампой круг света.

— Поосторожней с Анем, — предупредил он. — Он работает на семью Цзо, одну из самых влиятельных в городе. Ань и сами Цзо обо всем сообщают главе дома. Ваш друг может стать жертвой шантажа.

— Я скажу ему. Спасибо.

Было почти восемь, когда он запер карты в шкафу, на который ему указал сэр Джон, отдал Пэю десять шиллингов (тот молча покачал головой, отказавшись брать предложенную сверх того крону) и вышел на улицу Мэйдзи, собираясь нанять рикшу. Он условился встретиться с Лидией, Карлебахом, русским атташе бароном Дроздовым, его женой и бельгийским профессором китайской литературы за обедом в Пекинском клубе, и теперь ему едва хватало времени, чтобы заехать в гостиницу и переодеться. Лидия и Карлебах уже отбыли. «Профессор ушел еще в пять вечера, сэр, — доложила ему Элен с ноткой неодобрения в голосе. — Сказал, что хочет прикупить галстуков, но куда ж это годится — оставить бедную миссис Эшер, которой пришлось самой добираться до клуба?»

От входных дверей гостиницы до Пекинского клуба надо было пройти пятьсот ярдов по двум самым охраняемым улицам во всем Китае, но, как подозревал Эшер, Элен начиталась романов о «желтой угрозе» и сомневалась, что на этом пути ее хозяйку не подстерегают никакие опасности.

— Без галстуков джентльмену в чужой стране не выжить, Элен, — серьезно ответил он. — Надеюсь, ребе Карлебах отправился за покупками в вечернем костюме, потому что в противном случае распорядитель вряд ли впустит его, сколько бы галстуков он ни приобрел.

Вскоре он получил возможность оценить наряд Карлебаха. Трясясь в возке рикши вдоль Посольской улицы и рю Марко Поло, Эшер привычно (прежние навыки полевого агента так просто не отмирают, и дело здесь даже не в вампирах) отмечал мелькавшие по сторонам дверные проемы, экипажи и прохожих. Точно так же он последние три дня знакомился сам и знакомил Лидию с расположением комнат и коридоров в гостинице, пока наконец не запомнил все лестничные проходы, мансарды и кладовки, не обнаружил шесть разных способов забрать деньги, спрятанные в генераторной, и, что самое важное, не выучил все имеющиеся выходы… на всякий случай.

В департаменте говорили, что время, потраченное на подготовку, потрачено не впустую.

Вечер выдался холодным, поэтому Эшер поднял воротник пальто и опустил поля цилиндра. Краем глаза он отмечал встреченных знакомых: вот полковник фон Мерен в компании седого хитреца Айхорна вышел из ворот немецкого посольства; вот японский торговый представитель Ода-сан, одетый в элегантный европейский костюм, пересек улицу и зашел в здание банка Гонконга и Шанхая. Навстречу попался старый китаец Мянь, который торговал в квартале газетами и бамбуковыми корзинами и был, как подозревал Эшер, связным шпионской сети, а может быть, и не одной. Когда он наконец оказался перед освещенными бронзовыми дверьми Пекинского клуба и расплатился с возчиком («Двасать пять сент любое место, быстро-быстро»), то в нескольких сотнях футов оттуда, на рю Арт, заметил ребе Карлебаха, покидающего австрийское посольство.

Даже с такого расстояния он безошибочно узнал старого ученого по старомодному пальто, белой бороде и круглой шляпе. Эшер прошелся по улице, наблюдая за высокой сутулой фигурой у входа в посольство. Прежде чем направиться к клубу, Карлебах обернулся к кому-то, кого Эшер не видел, затем поклонился и притронулся к краю шляпы. В руках у него ничего не было.

Выждав еще несколько мгновений, Эшер поднялся по ступеням и вошел в клуб, в вестибюле которого его ждала Лидия (чью красоту подчеркивало платье из зеленого и янтарного шелка) в компании барона Дроздова, его громкоголосой супруги и сухонького профессора Федро. Когда появился Карлебах, Эшер ни словом не обмолвился об австрийском посольстве; его учитель также не касался этой темы, как, впрочем, не говорил он и о покупке галстуков. За ужином из превосходной йоркской ветчины и зеленого горошка Лидия спросила, понравился ли Карлебаху Шелковый переулок и удалось ли ему найти кого-нибудь, кто показал бы ему храм Вечной гармонии (тот ответил, что не удалось), а также посетовала, что он так неожиданно покинул гостиницу.

Врать Карлебах не умел. Если немецкая разведка искала новых агентов, старый профессор был не лучшим выбором.