— Вчера на Рике был этот галстук?

Дэмпси посмотрел на кусок ткани.

— Нет. Вчера у него галстук был в крапинку, а не в полоску. По-моему, серо-зеленый, хотя при том освещении цвета не очень-то разберешь.

— Так я и думал.

Эшер свернул платок и сунул его в карман.

— Двадцать четыре часа? — вырвавшийся из груди профессора Карлебаха рык напоминал ворчание дряхлого льва, которого тревожат мухи. — И для чего? Эти твари множатся, Джейми! Каждая ночь задержки подвергает опасности все новых и новых людей.

От соседнего столика донесся взрыв смеха: австрийский посол и двое его помощников что-то обсуждали по-французски с сильным венским выговором.

Бросив на них косой взгляд, Карлебах продолжил:

— И повышает вероятность того, что эти создания, эти Иные, привлекут к себе внимание кого-нибудь из власть предержащих, — из кармана порыжевшего старомодного сюртука он извлек последние выпуски «Журнала восточной медицины» и «Физиологических исследований» и помахал ими перед лицом Эшера. — Доктор Борен из Берлина и этот кретин Леметр из Сорбонны в своих письмах называют Бауэр шарлатанкой, но вы сами прекрасно понимаете, что пройдет не так уж много времени, и кто-нибудь в военном министерстве задастся вопросом, как можно использовать этих тварей. Неужели нельзя уже сегодня доехать до деревни на автомобиле?

— Можно. Если ничего не случится.

Эшер откинулся на спинку стула, дожидаясь, пока официант-китаец подаст черепаший суп и филе морского языка с томатами. В дипломатических кругах гостиница славилась превосходными обедами, и Эшер позаботился занять столик в самом тихом уголке большой изысканно отделанной залы.

— Вы когда-нибудь ездили в автомобиле, сэр? — спросил он. — Шины сделаны из резины, так что по хорошей щебеночной дороге получится проехать миль двадцать-тридцать, прежде чем спустит колесо. Но здесь? — он выразительно поднял брови. — Дорога доходит только до Мэньтоугоу. Там нам придется пересесть на лошадей — или ослов, что вероятней, — чтобы добраться до Минляна. Если учесть, что в тех горах орудуют банды разбойников и ополчение Гоминьдана, лично я предпочел бы подождать, пока нам выделят вооруженный эскорт.

— Я склоняюсь перед вашими доводами, Джейми, — старый ученый сумел подавить недовольство. — Но стоит мне вспомнить о тех, кто окажется в опасности…

— Если уж кто-нибудь в любом случае окажется в опасности, — сказала Лидия, кладя ладонь мужу на запястье, — я бы предпочла, чтобы этим кем-то были не вы, сэр, и не Джейми.

Именно поэтому после завтрака Эшер взял на себя обязанности экскурсовода и показал жене и старому профессору Посольский квартал, в котором современные европейские постройки причудливо сочетались со старинными воротами, уцелевшими после восстания. Плацы, казармы и солдаты в форме большинства западных армий постоянно напоминали Эшеру, что в этой древней стране они захватчики и не пользуются любовью местных жителей.

— До того, как ихэтуани разнесли здесь все в пыль, половина этой территории была обычным китайским кварталом, — пояснил Эшер, когда они остановились посмотреть на несуразное великолепие французского почтамта, выстроенного в готическом стиле. — Скопище хутунов — огороженных стенами переулков — и двориков-сыхэюань[6]…

— Как в британском посольстве? — спросила Лидия.

— Так застроена большая часть Пекина. Иногда на участке бывает один дом с двором, иногда — два, три, пять, а то и десять, и все они соединены между собой. Там можно было спрятать что угодно. То, что не разрушили ихэтуани, сожгли китайские войска или проходивший тут Экспедиционный корпус.

Карлебах слушал, кивал и что-то бормотал себе под нос, а затем заметил, что они прибыли в Китай не для того, чтобы играть в Шерлока Холмса. Когда они прошли до конца Посольской улицы и выглянули за ворота, выходившие на пустырь за стенами квартала, он проворчал:

— Значит, он может быть где угодно? Ваш вампир? — он окинул взглядом море островерхих черепичных крыш и ряд дешевых магазинчиков на противоположной стороне улицы Хадэмэнь. Мимо в нескончаемом потоке одетых в синее китайцев спешили рикши, проходили нагруженные ослики и вереницы двугорбых лохматых верблюдов с широкими спинами.

— Да.

Спиной Эшер чувствовал молчание Лидии. Гнев на Исидро, вызванный убийством ее компаньонки в Константинополе три года назад, наконец утих, и теперь она довольно охотно говорила о вампире, стоило только завести о нем речь. И все же она никогда первая не произносила его имени.

Разве что во сне.

Как и любое открытое пространство в Пекине, часть пустыря между воротами и площадкой для поло — примерно две сотни футов — заполняли китайцы, торгующие клецками и запертыми в клетках птицами, тряпичными туфлями и гороскопами, жареными скорпионами и игрушками из бумаги; в этой толчее можно было встретить и акробата, и уличного рассказчика, и жонглера, и продавца газет, а еще здесь выстроились в длинный ряд повозки, и рикши громким криком оповещали окружающих, что за двадцать центов готовы доставить всех желающих в любой конец республики. Над шумной толпой витали непривычные ароматы. Когда Эшер впервые оказался в Китае, ему казалось, что судьба забросила его даже не на край света, а в совершенно иной мир, отличающийся от Англии ничуть не меньше, чем созданная воображением Уэллса цивилизация на Луне.

«Откуда же мне знать, что творится у них в головах, — заявил ему Хобарт. — Все они тут держатся друг за друга».

Он не так уж неправ, подумал Эшер, прислушиваясь к гулу голосов, к странному мелодичному языку, в котором значение слова зависело от тональности в той же степени, что и от составляющих его гласных и согласных звуков. Краем глаза он ловил жесты и едва заметные различия в одежде и поведении, которые ничего не скажут человеку, не понимающему местные традиции и не знающему города.

И все же Хобарт лгал. Хотелось бы знать, в чем именно.

Тем вечером, после ужина, уложив спать Миранду — девочка всеми силами демонстрировала свое недовольство родителями, которые на протяжении шести недель, проведенных на корабле, исполняли почти все ее капризы и желания, а теперь оставили ее на попечение миссис Пиллей и Элен, — Эшер вернулся к восточным воротам Посольского квартала. Он оставил Лидию и профессора Карлебаха изучать номера различных медицинских журналов, вышедшие после публикации статьи доктора Бауэр о существе, чье вскрытие она произвела, — журналов, поместивших на своих страницах глумливые письма, авторы которых рассуждали на самые разные темы, от желания миссионерки занять не принадлежащее ей место в научном сообществе, для чего якобы и было сделано фальшивое «открытие», и до неполноценности восточных народностей в целом. Стояла тихая холодная ночь. Дойдя до ворот, Эшер попросил прикурить у мерзнувших там часовых — был черед русских — и перебросился с ними парой слов на их языке, прежде чем двинуться дальше.

За воротами, в дальнем конце пустыря, он разглядел массивные башни ворот Хадэмэнь, которые на ночь запирались на засов; сейчас их охранял патруль местных полицейских в синей форме. Широкая улица постепенно затихала.

Не выходя за пределы обнесенного высокой стеной квартала — этого города в городе, — он поднялся до проспекта Ямато, прошел вдоль рю Арт мимо светящихся окон Пекинского клуба и узорчатых ворот австрийского посольства, затем свернул на рю дю Клуб, миновав здание таможни и французские казармы, выходящие на эту улицу задней стеной. Звук шагов эхом отдавался от тротуара, хотя Эшер умел двигаться бесшумно.

Исидро сказал бы, что Эшер сейчас «прогуливается». Так поступали вампиры, оказавшись в чужом городе. Вампиры ревностно охраняли свои территорию, и ни один из них не посмел бы охотиться в чужих угодьях, не поговорив сперва с мастером местного гнезда.

Как подозревал Эшер, Карлебах об этом знал, как знал и о том, чем собрался заняться его ученик, когда сказал «Я немного пройдусь». Закрывая за собой дверь гостиничного номера, он спиной чувствовал взгляд старого ученого.