Конечно, он не улавливал их смысла, и, наверное, профессор казался мышонку большой шумливой сверхмышью, которая чересчур много пищала.

—А тепер, —говаривал ученый, —мы с вами будем видет правильность обработка трубка. Это проявится в предель одна тысячная дюйм. Ах-ха-ха, пр-ревосходно! А тепер…

Так проходили дни, ночи, месяцы. Поблескивающая конструкция постепенно обрастала новыми деталями, и вместе с ней нарастал блеск в профессорских глазах.

Машина, сплошь пронизанная проводами, точно человеческий организм —кровеносными сосудами, была около трех с половиной футов в длину. Собранная на временной раме, она стояла на столе посреди комнаты.

Профессор и Митки жили в доме из четырех комнат, но, казалось, герру Обербюргеру это было невдомек. Поначалу он собирался использовать большую комнату только как лабораторию, но вскоре понял, что гораздо удобнее спать тут же в углу, на койке (если он вообще когда-либо спал), и готовить незатейливую пищу на той же газовой горелке, на которой плавились золотистые зернышки TNT. Этот опасный суп профессор солил, заправлял необычными приправами, но никогда не ел.

—А тепер мы наливайт это в трубки и видим: если первый трубка взорвет второй, когда первый трубка…

В ту ночь Митки уже почти решил переселиться с семьей в более надежное жилище, которое бы не раскачивалось и не пыталось сорваться с фундамента. Но все же Митки так и не покинул этот дом, потому что перед ним здесь открылись дополнительные возможности.

Всюду появились новые мышиные норки и —о счастье! —большая щель в стенке холодильника, где профессор наряду со всяким добром держал и продукты.

Конечно, трубки были размером не толще капиллярных сосудов, а то бы дом вокруг мышиной норки уже исчез. И конечно, Митки не мог ни предугадать, что произойдет, ни понять профессорский английский (впрочем, как и любой другой вариант английского), иначе он бы не позволил себе соблазниться даже щелью в холодильнике.

Для профессора то утро было настоящим праздником.

—Топливо работаль! Второй трубка не взорваль! И первый всасывайт! И она более мошный, и будет много свободный место для отсек.

Ах, да, отсек! Вот тут и появился Митки. Сказать по правде, профессор еще не знал об этом; он просто не ведал, что Митки живет на свете.

—А тепер, —говорил он своему обожаемому слушателю, —нужен комбинаций, чтоб топливный трубка работаль в режиме противотока.

Вот тут-то взгляд профессора впервые остановился на Митки. Точнее, он уставился на пару серых усиков и черный блестящий носик, высунувшийся из дыры в плинтусе.

—Ну и ну! —сказал ученый, —кто это к нам пошаловаль? Митки-Маус собственная персон. Как, вам будет угодно совершийт путешествий на следующая недель? Ну, будем посмотрет.

Когда профессор послал в город за продуктами, он заказал не мышеловку, чтобы убить мышонка, а обыкновенную клетку из проволоки. Как только ее установили, острый носик Митки почуял запах сыра, положенного в клетку, и так из-за своего носика мышонок добровольно сдался в плен.

Нет, такой плен не назовешь тягостным. Митки был уважаемым гостем. Профессор водрузил клетку на стол, где он по большей части работал, и в изобилии проталкивал сыр сквозь решетку. У профессора теперь был собеседник.

—Понимайт, Митки, я хотель посылат за белый мышь в лабораторий в Хартфорд, но зашем я должен это делайт, когда есть ти? Я уверен, ти умней и здоровей и лутше будешь сам чувствоват долгий путешествий, чем лабораторный мышь. Ах-ха, ты покачиваль усики, это знашит —да? Нет? И ты привык темный норка и меньше будешь страдайт глаустрофобия, а?

И Митки жирел, и чувствовал себя счастливым, и даже не пытался выбраться из клетки. Боюсь, что он забыл и о покинутой им семье. Правда, он знал, если он вообще что-либо знал, что о них ни в малейшей степени не стоит беспокоиться. Во всяком случае, пока профессор не обнаружит и не залатает дыру в холодильнике. А голова профессора была занята отнюдь не холодильником.

—А тепер, Митки, мы будем поместить этот стабилизатор вот так. Он будет работайт для приземлений в атмосфер. Он и вот эти, я полагай, благополушно и не отшен быстро будут тебя опустит, и твой головка не будет болит от удар.

Разумеется, Митки не уловил зловещих интонаций этого «я полагай», потому что он вообще не уловил смысла этих слов. Как уже упоминалось, он не знал английского языка. Во всяком случае, в то время.

Но герр Обербюргер все равно беседовал с ним. Он даже показывал ему картинки.

—Видель ты этот мышь, в чест этот мышь тебя называйт Митки? Што? Нет? Смотри, это настоящий Митки-Маус Уолта Диссней. Но я думай, ты красивей, Митки.

Вероятно, профессор был немного чокнутый, а потому и разговаривал с маленьким серым мышонком. Он и в самом деле был чокнутый, если строил ракету для полета. Странно, ведь герр профессор не был настоящим изобретателем. Как он старательно объяснил Митки, ни одной детали он не придумал сам. Герр профессор был инженером, он конструировал машины и заставлял их работать, используя при этом идеи других людей.

Он начал подробно втолковывать мышонку:

—Это только вопрос абсолютная тщательность и математишеская тошность. И это мы имеем, правда, Митки? Мы просто сделаль комбинаций и что достигаль? Второй космический скорость. Он отшен необходим преодолеть земной притяшений. Всюду есть неизвестный фактор. Мы не все знайт про атмосфер, тропосфер, стратосфер. Мы полагаль, што нам известен тошный колишеств воздух, и мы расшиталь сопротивлений. Но мы уверены? Сто процент? Нет, Митки, мы там не бываль. А тошность дольшен бывать отшень высок, маленький двишение воздух, и все насмарка.

Но это нисколько не заботило мышонка. В тени конуса из алюминиевого сплава он жирел и был совершенно счастлив.

—День добрый, Митки, день добрый! Не буду врать и давать фальшивый заверений, Митки. Путешествий опасный, мой маленький друг. Ты имеешь равный шанс. Не Луна или взрыв, а Луна и взрыв или благополушно вернешься на Землю.

Понимаешь, мой бедный маленький Митки, Луна сделан не из зеленый сыр, а если бы он быль из сыр, ты не смог бы на нем жить и его кушать. Там пошти нет атмосфер, чтобы ты со своими усики мог прилуниться цел и невредим.

И тогда ты спрашиваль, зашем я посылай тебя? Ракет мошет не набрайт второй космишеский скорость, это только эксперимент, но другой род. Если ракет не улетит к Луна, он упадет на Земля, нет? Все равно другой аппарат даст еще информаций о явлениях там, в атмосфера. И ты дашь нам информаций, так или инаше; если ты станешь живой, знашит, сила амортизаторов хватит для атмосфера земного типа. Понимай?

И когда мы будем посылайт ракет к Венера, у нас будет много информация и мы расшитаем размер крыл и амортизатора, нет? Возможно, мы не встретимся, но ти будешь самый знаменитый мышонок! Ти первый выходишь за предель земной атмосфера, в космос.

Митки, люди будут называйт тебя Звездный мысш. Я тебе завидуй! Как бы я хотель быть такой маленький-маленький, как ты, и лететь вместе!

И вот настал день, когда дверь отсека открылась.

—До свидания, маленький Митки-Маус!

Тишина.

Темнота.

Шум.

И только об одном думал теперь герр Обербюргер: «Если ракета не улетит на Луна, она упадет на Земля, нет?»

Но и прекрасно разработанные планы не всегда осуществляются у людей и у мышей. Даже у звездных мышей.

И все из-за Прксла.

Профессора не покидало чувство одиночества. Без Митки беседы с самим собой казались пустыми и бессмысленными.

Возможно, найдутся люди, которые скажут, что маленький серый мышонок в качестве собеседника —плохая замена жены, но другие могут с ними не согласиться. Так или иначе, жены у профессора никогда не было, а вот мышонок для бесед был; итак, герр Обербюргер упустил одно, а если упустил и другое, ему об этом не было известно.

Пока ракета набирала скорость, профессор всю ночь не отходил от любимого телескопа, восьмидюймового рефлектора, следя за ее курсом. Крохотную мерцающую точку света от выхлопных газов можно было разглядеть, только если знаешь, за каким участком неба наблюдать. Следующий день, казалось, нечем было заполнить. Сколько профессор ни пытался, он не мог уснуть —был слишком взволнован. Все же герр Обербюргер пошел на компромиссный вариант —занялся домашним хозяйством. Он усердно начищал горшки и кастрюли и был весь поглощен этим делом, как вдруг услышал настойчивое, пронзительное попискивание и увидел в клетке еще одну маленькую серую мышку. Ее хвостик был короче, чем у плитки, а усики —не такими большими.