Он говорил намеками, чтобы стоявшие рядом коллеги не могли его понять. Но я-то понял. Понял.

Эксар, должно быть, разнюхал, что Рикардо дал мне подработать на сбыте списанного оборудования и конторской мебели из нью-йоркского здания ООН. Мне даже выдали официальный документ. И в какой-нибудь картотеке до сих пор хранится бланк ООН, где написано, что я —их официальный представитель по сбыту неликвидов, списанного оборудования и конторской мебели.

Вот вам и юридическое обоснование!

—Вы думаете, эта бумага действительна? —спросил я Рикардо. Допустим, что Земля —списанное оборудование. Но при чем тут неликвиды?

—Международные законы —штука запутанная, Берни. А здесь все может оказаться куда сложнее. Надо собраться с мыслями и что-то придумать.

—Но что? Что я должен делать, Рикардо?

—Берни, —сердито закричал он, —я же сказал тебе, что у меня факультетское собрание, черт подери! Факультетское собрание!

И он повесил трубку. Я выскочил, как сумасшедший, из аптеки, схватил такси и понесся к гостинице, где жил Эксар.

Чего я так испугался? Не знаю, но меня чуть удар не хватил. Все это было слишком значительно для маленького человека, как я, и в этой значительности было что-то опасное. В результате я мог стать величайшим идиотом за всю историю человечества. Никто не заключит со мной ни одной сделки. Я чувствовал себя так, будто кто-то попросил меня продать фотографию, и я ответил: «Пожалуйста», а оказалось, что это фотография одной из сверхсекретных атомных ракет. Будто я случайно продал свою страну. Только на самом деле все еще хуже: я продал весь этот мир! Я должен выкупить его, должен!

Когда я вбежал в комнату Эксара, он уже собирался уходить. Он укладывал свой забавный транзисторный телевизор в дешевый кожаный саквояж. Я не закрыл за собой двери, чтобы в комнате было посветлее.

—Дело сделано, —сказал он. —Все кончено. Больше дел не будет.

Я загородил ему дорогу.

—Эксар, —сказал я. —Послушайте, что я вам скажу. Вы не человек. Как я, например.

—Я, любезный, человечнее вас!

—Возможно, но вы не землянин —вот в чем дело. Зачем вам Земля?..

—Мне она ни к чему. Я представляю некое лицо.

Так вот оно, напрямик! Ты прав, Морис Барлап! Я уставился в его рыбьи глаза, которые придвинулись ко мне вплотную. Но я не уступал.

—Вы чей-то агент, —медленно произнес я. —Чей? И зачем кому-то понадобилась Земля?

—Это не мое дело. Я агент. Я только покупаю для них:

—Вы получаете комиссионные?

—Ну уж, конечно, я работаю не за здорово живешь.

«Да, ты работаешь не за здорово живешь», —подумал я. Все эти кашли, да тики, да подергивания. Я понял, отчего они. Он не привык к нашему климату. Так, окажись я в Канаде, я бы непременно слег от приступов какой-нибудь болезни из-за другой воды или еще чего-нибудь.

А грязь на его лице была чем-то вроде мази от загара! От нашего солнца! Все одно к одному —окна зашторены, лицо запачкано, грязь на одежде та же, что и на лице.

Эксар не был попрошайкой. Что угодно, только не это. «Пошевели мозгами, Берни, —сказал я себе. —Этот парень здорово тебя охмурил!»

—Сколько вы зарабатываете —десять процентов? —Он мне не ответил, а наклонился ко мне, часто задышал и задергался. —Я заплачу больше, Эксар. Знаете, сколько я дам? Пятнадцать процентов! Мне больно смотреть, как человек носится взад и вперед из-за паршивых десяти процентов.

—А как же этика? —грубо прервал он меня. —Ведь у меня клиент.

—Вы только подумайте, он заговорил об этике! А купить всю эту проклятую Землю за две тысячи семьсот долларов? И это вы называете этикой?

Теперь он озлобился. Он поставил саквояж на пол и ударил кулаком по ладони:

—Нет, это я называю бизнесом, сделкой —я предлагаю, вы соглашаетесь. Вы уходите счастливый, вы преуспели. И вдруг ни с того ни с сего вы прибегаете назад, распускаете нюни и заявляете, что не хотели продавать так много за такие гроши. Что за дела! У меня своя этика: я не подведу клиента из-за какого-то слюнтяя.

—Я не слюнтяй! Я просто мелкая сошка и еле свожу концы с концами. Что я против воротилы из другого мира, который знает, как обвести меня вокруг пальца!

—Если бы вы могли обвести вокруг пальца, вы что, не воспользовались бы этим?

—Но не так. Не смейтесь, Эксар, это правда. Я бы не стал обманывать калеку. Я бы не стал обводить простака из жалкой конторы, чтобы он продал мне планету.

—Но вы-то продали, —сказал он. —Эта расписка действительна где угодно. А техники, чтобы подкрепить ее силу, у нас хватит. Как только мой клиент вступит во владение документом, человеческой расе конец, «капут» ей наступит, забудьте о ней. А козлом отпущения будете вы.

В номере стояла жара, и я вспотел, как мышь. Но у меня отлегло от сердца. Эксар все-таки пошел на переговоры. Я усмехнулся.

Его лицо слегка порозовело под грязью.

—Что вы предлагаете? —спросил он. —Назовите цифру.

—Называйте вы. Вы продаете, я покупаю.

—Хм, —нетерпеливо хмыкнул он и оттолкнул меня. Он оказался крепким парнем! Я побежал за ним к лифту.

—Сколько вы хотите, Эксар? —спросил я, когда мы спускались.

Он пожал плечами.

—У меня есть планета и покупатель на нее. Вы влипли. Сами влипли, сами и выпутывайтесь.

Вот сволочь! На все у него готов ответ.

Он сдал ключи, и мы вновь оказались на улице. Мы шли по Бродвею, и я предложил ему три тысячи двести тридцать долларов, которые получил с него, а он ответил, что не прокормится, если будет получать и отдавать одну и ту же сумму. —Три тысячи четыреста, —предложил я. —То есть хочу сказать, три тысячи четыреста пятьдесят. —Он даже головы не повернул.

Если бы я не называл какие-то цифры —какие угодно, тут бы мне и конец.

Я забежал вперед.

—Эксар, хватит натягивать друг другу нос, он у меня и так большой. Называйте сумму. Сколько бы ни было, я заплачу.

Это подействовало.

—Точно? И не обманете?

—Как я могу обмануть?! У меня нет выхода.

—Идет. Я помогу вам вывернуться и силы сберегу —не придется тащиться к своему клиенту. Но как сделать, чтобы всем было хорошо —и вас не обидеть, и самому не остаться внакладе? Пусть будет ровно восемь тысяч.

Восемь тысяч —это почти все, что лежало у меня в банке. Он точно знал, сколько у меня денег на счете —до последнего вклада!

И мысли мои он тоже знал.

—Если решил иметь с кем-нибудь дело, —говорил он между приступами кашля, —то о таком человеке стоит навести справки. У вас есть восемь тысяч с мелочью. Это не так уж много для спасения собственной шеи.

Я вскипел.

—Не так много? Ну, я поговорю с тобой по-другому, филантроп несчастный, благодетель проклятый! Черта лысого я уступлю! Разве что чуть-чуть! Но ни единого цента из банка ни за вас, ни за Землю, ни за кого другого я не отдам!

Полисмен подошел поближе посмотреть, чего это я разорался, и мне пришлось поутихнуть немного, пока он не отошел.

—Помогите! Полиция! Пришельцы посягают на нас! —едва не завопил я. Во что бы превратилась улица, где мы стояли, не уговори я тогда Эксара отказаться от расписки?

—Предположим, что ваш клиент захватит Землю, размахивая моей распиской, —меня вздернут на первом суку. Но у меня одна жизнь, и эта жизнь —купля-продажа. Я не могу покупать и продавать без капитала. Отними мой капитал, и мне будет все равно, кто владеет Землей, а кто нет.

—Кого вы, черт побери, надуваете? —спросил он.

—Я никого не надуваю. Честное слово, это правда. Отнимите мой капитал, и мне все равно, жив я или мертв.

Эта последняя капля вранья, кажется, переполнила чашу. Поверьте, когда я выводил эти трели, на моих глазах навернулись самые натуральные слезы. Сколько мне надо, хотел бы он знать, —пятьсот долларов? Я ответил, что и дня не проработаю без суммы в семь раз большей. Он поинтересовался, действительно ли я собираюсь выкупать эту проклятую планету или у меня сегодня день рождения и я жду от него подарка?

—Не нужны мне ваши подарки, —сказал я. —Подарите их толстякам. Им стоит посидеть на диете.

Так мы и шли. Оба спорили до хрипоты, клялись чем угодно, препирались и торговались, расходились и возвращались. Было совершенно непонятно, кто же все-таки уступит первым.

Но никто не уступал. Мы оба стойл держались, пока не пришли к сумме, на которую я и рассчитывал, пожалуй чуть большей, но на ней и порешили.