На мне чуть помятая шляпа, найденная на крюке в гараже. Мне очень хочется с кем-нибудь встретиться, чтобы почтительно ее приподнять, но вокруг ни души. Впрочем, я с трудом представляю себе, кого сюда может занести в этот час. Пара-тройка далеко отстоящих друг от друга усадеб служат мне подтверждением, что я на верном пути и приближаюсь к обитаемым местам. В окрестностях по-прежнему безлюдно, но я догадываюсь, какие безмолвные драмы разыгрываются внутри домов, населенных деревенскими буржуа, и какие мориаковские страсти там кипят.

В деревне поразительно пусто. Наверное, еще слишком рано. Только зеленщик и торговка сыром деловито раскладывают свои прилавки. Оба молча снуют от рыночной площади к своим фургончикам и обратно. Я приветствую их, приподнимая шляпу, они на ходу кивают в ответ. В бистро подхожу к барной стойке, стоя заказываю чашку кофе и, успешно преодолев внутренний порыв, воздерживаюсь от рюмки кальвадоса. Хозяин заведения беседует с торговцем — тот жалуется, что рыночный день, сколько ни обещают, так и не перенесли.

В булочную за круассаном я отправляюсь сам. Чуть поразмыслив, беру еще порцию флана и возвращаюсь в бистро. Я ем медленно, пережевывая каждый кусочек до полной потери вкуса. Тщательно подбираю крошки. Заказываю еще чашку кофе, чтобы запить еду. Это помогает мне убить минут десять. Крупный заголовок с первой полосы газеты, лежащей на стойке, сообщает о наводнениях и изменении климата. Тут же фотография двух победителей турнира по игре в петанк. Надо бы и мне как-нибудь собраться и покатать шары. Хорошее занятие: вселяет веру в себя, поскольку всегда можно начать новую партию, и будит азарт, поскольку результат непредсказуем. Шляпа у меня уже есть, не хватает только адреса клуба.

Мясник предупреждает, что оставил вырезку лично для меня. Он с гораздо большей охотой всучил бы мне антрекот, нашпигованный эмментальским сыром и присыпанный чудо-травами, — его куски, уложенные на льду плотно, как солдаты в строю, воинственно топорщатся петрушечными усами. Заворачивая мясо, продавец сообщает мне последние деревенские новости: его рассказ, даже повторенный дважды, занимает не больше пяти минут.

По дороге домой я покупаю пакет топинамбуров и свежий багет.

— Уже? — удивляется Адель. — Ты вроде собирался обойти всю округу.

— Я ее обошел.

— Только не рассчитывай, что тебе удастся заставить меня приготовить обед к половине двенадцатого.

Больше она со мной не разговаривает, разве что ворчит время от времени: «Ну что ты все путаешься под ногами?» Я уже почистил и сложил в дуршлаг топинамбуры — хоть сейчас на сковородку. Адель сидит на диване с книгой, на плечах у нее пуховая шаль. Сегодня утром она, пожалуй, выглядит лучше, чем в последние дни.

Я пару раз обхожу вокруг журнального столика, сцепив руки за спиной, заглядываю на кухню, выпиваю стакан воды, открываю бутылку вина и внезапно останавливаюсь перед книжным шкафом. «Может, почитать?» Нет, я не собираюсь работать. Я хочу просто почитать, вернуться, так сказать, к высоким литературным образцам. С этими сырыми рукописями волей-неволей утратишь всякие ориентиры. Шансы наткнуться на шедевр стремятся к нулю; шансов напасть на добротный текст несколько больше, это верно, но… Чтобы быть уверенным, что текст действительно заслуживает всяческих похвал, его надо сравнивать с творениями признанных мастеров, а не с другими хорошими рукописями. Таким образом, я не нарушу данного себе обещания не читать, дав некоторый отдых глазам и одновременно освежив восприятие. Блестящая идея, радуюсь я. Скольжу взглядом по корешкам — что же выбрать? И спиной чувствую насмешливый взгляд Адель. Уверен, она опустила открытую книгу на колени и смотрит на меня, улыбаясь краешком рта.

Я снимаю с полки «Роковой миг» Кено и «Милого друга» Мопассана. Два противоположных конца спектра. Первый — неподражаем, второму кто только не подражал. Два нормандца. Один весь погружен в себя, второй открыт любому воздействию. Метафизика и вещный мир. Сомнение и уверенность. Общая для обоих тревога. Два текста, которые я могу страницами цитировать наизусть. Я буду читать их поочередно: одно стихотворение, одна глава. Медленно, не торопясь, строчку за строчкой — как топинамбур, что постепенно пропитывается мясным соком.

Я занимаю свою законную половину дивана. Адель делает вид, что читает. Обе раскрытые книги я кладу себе на колени, одну поверх другой. Теперь достаточно легонько сдвинуть Мопассана, и передо мной Кено. Я только что изобрел собственную мышку. Лично я.

— Бальмер, доложите обстановку!

— Есть, шеф, слушаюсь, шеф!

— Короче, что ты об этом думаешь?

— Я понял не все, но, по-моему, прикольно. Два положительных момента: у ребят есть литературный вкус, они чувствуют текст, но главное — они загорелись, а это самый надежный способ достучаться до читателя.

— Чувствуют текст, говоришь? Вопрос в том, какой именно текст…

— Да уж тебе, старый хрыч, такой точно не понравится! Хотя, если приглядеться, разница не такая уж большая… Кстати, мне приглянулась идея Валентины насчет электронных писателей, опередивших свое время. Сейчас с помощью гаджетов появляется возможность нового прочтения старых текстов, в том числе в игровой форме. У них большой потенциал, надо только оторвать их от бумаги. В общем, мне это интересно, и думаю, не только мне.

— Ладно, займусь этим делом!

— А в чем конкретно состоит твоя роль? Кстати, как это по деньгам? Очень дорого?

— Да нет, не слишком. У меня есть кое-какие сбережения. Так что партнеров я пока привлекать не намерен. Я работаю не столько с этими ребятами — боюсь, на это я не способен, — сколько ради них. Подписываю более или менее виртуальные договоры с какими-то невероятными персонажами. Даю советы, когда у меня их просят. На самом деле, мне просто нравится наблюдать, как людей постепенно заражает вкус к чтению.

— А мне нравится, что вы отталкиваетесь от авторов, а не от каналов продажи. Менье тут излагал мне, как он видит будущее издательского бизнеса. Для него есть текст и есть реклама. Главное, сделать книге рекламу, и дело в шляпе. Но реклама стоит бешеных денег.

— А договор-то ты подписал?

— Подписал.

— Ты в курсе, что из-за твоего текста на редсовете была драчка?

— Мог бы догадаться. Он довольно-таки спорный. Я сам не убежден в том, что все получилось, как я хотел! Честно говоря, нервничаю. Меня волнует, как его воспримут читатели — пойдут за мной или отвернутся. В то же время я не представляю, что в нем можно изменить.

— Изменить-то можно, но никто от тебя этого не потребует. Я просто хотел тебя предупредить. Раз уж внутри совета мнения разделились, то за его пределами они разделятся наверняка. Тебе придется говорить об этом с торговыми представителями, не забывай. На сей раз этого не избежать.

— Нет проблем.

— Зато унесешь с собой новую книгу Отмана, с пылу с жару. И ты ее прочтешь!

Менье крайне недоволен. Он громко объявляет об этом прямо с порога моего кабинета. Валентина вернулась, но о том, чтобы принять ее обратно, не может быть и речи. У нас не проходной двор, и не практикантам устанавливать тут свои правила. Тоже мне, ценный кадр. Мы должны преподать урок остальным. Кстати, ты с ними переговорил?

Сабина дуется. Забирает у меня со стола папку с подписанными бумагами и молча кладет на ее место другую. Ее лицо ничего не выражает. Она не удостаивает меня ни улыбкой, ни обычным понуканием.

— Что-то не так, Сабина?

— Нет, с чего вы взяли? Все нормально. Дела идут, издательство работает, новых проектов хоть отбавляй, а книга Женевьевы выходит у Брассе тиражом в сто двадцать тысяч. Подписан контракт на экранизацию, в главной роли — Ромен Дюрис. Все в полном порядке. А мы в это время обсуждаем жизненно важный вопрос — принять обратно практикантку или нет!