Он вытаскивает из корзины стеклянную Хагиму. Смотрит на неё, на её белое личико, на невинные глаза, на алые губы. На цветы вокруг её лица. На черепа у неё под ногами.

   Мать протягивает руку, но Аши, даже не оглянувшись по сторонам, бьёт картинкой о привратный столбик. Звенит стекло, летят осколки.

   - Ты что наделал? - шепчет мать.

   Аши стыдно. Не перед Хагимой. Перед старым художником. Стыдно разбивать то, над чем так трудились чьи-то руки. Но старый художник - настоящий мастер, и Хагима у него вышла настоящая.

   И Аши не может внести её в дом и поставить на алтарь. Не слушает упрёков матери и испуганных восклицаний жрицы. Вводит Бойца во двор. Помогает сестрёнке снять с арбы корзинку. Улыбается малышкам, играющим с котёнком. Распрягает уставшего буйвола.

   А его мать собирает у плетня осколки Хагимы. И жрица смотрит на Аши с непонятным выражением.

   Потом мать и сестрёнка пекут во дворе хлеб из городской муки. Жрица сидит под навесом, оплетённым лиловым клематисом, пьёт молоко. Отдыхает от долгого пути, от тяжёлого стыда, от тоски и от страха. Младшие сестрички крутятся рядом - чтобы им отломили горячую корочку. Аши - в хижине. Стоит на коленях рядом со своей подстилкой.

   В руках у него медный диск. А на диске - лицо Чонгры. Аши надо бы с ней поговорить, только не слышит дхангу, дикая тварь из джунглей, человеческих просьб - слишком уж тих у человека голос. Его и боги-то, с их божественным слухом, расслышат не всегда.

   Людям - жить среди людей. Куда уйдёшь от людей, в джунгли? Когда у тебя четыре женщины: старая, юная и две совсем крохотные? Джунгли безжалостны, они убьют всех.

   А как жить среди людей, когда из людей что-то вылупляется, как змея из яйца? Почему среди людей бывает опаснее, чем в джунглях?

   Аши прячет медное лицо дхангу подальше от чужих глаз. И зачем-то вынимает из нишки тот, заветный кувшинчик. Вытаскивает тряпицу. Разворачивает.

   Пыльный солнечный луч сквозь оконце падает на изумруд цвета джунглей. Изумруд вспыхивает яркой зеленью, как звезда над полной луной. Аши на него долго смотрит. И зачем-то надевает на шею зелёный шнурок.

   И поправляет ворот рубахи, чтобы не было видно.

   Не надо никому видеть.

   Но хочется ощущать. Холодный камень. Тёплое золото. Капля джунглей.

   До ночи Аши пытается чем-то заняться. Начинает придавать форму кувшину, думает, что на этом кувшине будут танцующие райские птицы. Не может сосредоточиться и бросает. Режет траву вокруг хижины, бросает охапку буйволам - уходит. Точит ножи, но тоже бросает. Идёт чистить загон для скота, выгребает навоз с ожесточением. Старается ни о чём не думать.

   Аши тревожно. Невидимая пиявка присосалась к душе, тянет из неё, тянет...

   Не получается пересмеиваться с Дитой, девушкой, живущей чуть поодаль от семьи Аши, ближе к кумирне, дальше от джунглей. Дита бросает быстрый взгляд, но не хочет ничего говорить. Аши огорчается.

   Всё так быстро изменилось.

   Аши окликает Рами, брата Диты, своего ровесника и старого приятеля, когда Рами идёт с поля мимо загона Аши. Рами устал; он останавливается, смотрит хмуро.

   - Что тебе надо?

   Аши пытается улыбнуться. Рами хмурится заметнее.

   - Мой отец не рад, когда я говорю с тобой.

   - Почему? - спрашивает Аши. Он удивлён. - Я думал, мы друзья.

   Рами опускает глаза.

   - Нет - с тех пор, как ты привёл из джунглей стадо.

   - Почему это плохо? - Аши совсем перестаёт понимать. Ему холодно в предвечерний зной.

   Рами как будто стыдно продолжать. Он молчит, но Аши ждёт. Рами заставляет себя объяснить.

   - Ты знаешь, что тебя многие не любят, Аши? Прощают - ради твоей матери, Хара - уважаемая женщина. А ты... Ещё дожди не прошли с тех пор, как умер твой отец, а ты уже стал смеяться. Ты пошёл в джунгли, где любой бы пропал - и привёл стадо оттуда. Говорят, демоны помогают тебе. Твари из джунглей.

   Из озноба Аши бросает в жар, будто его поймали на лжи. Демоны помогают. Дхангу.

   - Так получилось случайно, - говорит Аши и тоже прячет глаза. От стыда.

   Рами замечает. Говорит увереннее:

   - Сам знаешь, что это неправда. Даже если не демоны, а Чритаки - не намного лучше.

   - Ты что, стал смертепоклонником? - спрашивает Аши шёпотом.

   Рами вспыхивает, трёт лоб между бровей. Вопрос ему нестерпим.

   - Сейчас, - говорит он медленно, - смертепоклонником безопаснее быть, чем не быть.

   - А потом - как будет? - шепчет Аши.

   - А до потом ещё дожить надо, - режет Рами и встряхивается. - Может, потом вообще ничего не будет. А может, будет хорошо. Им что, плохо, что ли?

   - Кому? - грустно спрашивает Аши. - Вампирам?

   - Вампиров не бывает, - возражает Рами. Собирается уходить. Бросает через плечо: - Тебе всегда слишком весело, Аши. И всегда слишком везёт. Как бы не пришлось заплатить за это. Лучше быть, как все. Чтобы никто не завидовал.

   Буйвол Рами смотрит на Аши понимающе, но Рами его уводит. Аши остаётся стоять у плетня.

   - Ну вот, - говорит мать. - Доигрался, Аши? Я-то думала, женишься на его сестре...

   - Наверное, не женюсь, - говорит Аши. - Я, думаешь, зря привёл буйволов?

   Мать машет рукой.

   - Ты болтаешь - зря. Стекляшки девчонкам - зря. Смеёшься - зря. Хагиму разбил - зря. Надо помалкивать. Не привлекать внимания. Рами не старше тебя, а умнее стократно...

   Аши скучно и тяжело слушать. Он уходит вглубь двора. Там средняя сестрёнка чистит котёл, напевает глупенькую песенку о пёстрой бабочке и зелёной саранче. Песенка попадает в цель; Аши смеётся, подпевает:

   - Чтобы грызть и прятаться -

   Лучше быть зелёным,

   Только ради радости...

   - Замолчите оба! - кричит мать.

   Они умолкают, переглядываются - и снова улыбаются.

   Но в глубине души Аши пиявка так и сосёт.

   Ночью Аши не может заснуть. Он долго ворочается с боку на бок, слушает лёгкое дыхание детей, похрапывание матери. Душно. Аши выходит из хижины.

   Ночное небо глубоко и черно, как вода в бездонном колодце. Громадная зелёная луна висит над джунглями, чертят светляки - но от них не светлее. Белый холодный туман ползёт по траве, распластывается над дорогой - дыхание джунглей. Заросли чернеют в тумане. Причудливы их тени: как сплетённые верёвки, как вскинутые руки, как оскаленные пасти, как раскрытые веера. Чёрные силуэты маячат в тумане, подрагивают от ночного ветра.

   Джунгли спят беспокойно, если вообще спят. Джунгли и ночью стонут, хохочут, взвизгивают. Сырость оседает на лице, на руках. Нетопырь чёрным зигзагом пересекает луну, исчезает в ночном далеке. Вздыхают в загоне буйволы.

   Деревня спит тише и глубже. Не видно ни одного огонька.

   Неуютно. Аши берёт пояс с тесаком, держит в руках. Настороженно слушает ночные голоса.

   И тут над дорогой появляется смутная, слабо светящаяся человеческая фигура. Она медленно бредёт по колено в тумане - бледный свет, еле облечённый в форму. Аши обдаёт ужасом с головы до ног.

   Призрак всё ближе. Аши всматривается, и ему кажется: он видит нежное лицо юноши из богатой семьи, тёмную чёлку, золотые кольца в ушах... рубаха из тонкого белого полотна, горит на шее золотая цепочка из тонко кованых цветов... Юноша поворачивается к Аши, смотрит ему прямо в глаза, через тьму, чуть заметно улыбается...

   Аши тяжело дышать. Он дёргает себя за ворот, раздвигая ткань на горле - и под руку попадается изумруд дхангу. И тут же наваждение пропадает.

   Никакого юноши. Никакого человека. Никакого золота и шелков.

   Голова давно истлевшего мертвеца с клочьями плоти на черепе, мерцающая зеленоватым светом гнилья, парит над дорогой. Пищевод свисает с гнилой шеи, а на нём, как на толстой лиане, болтается желудок, зеленовато светящийся пустой бурдюк. Кишки волочатся по дорожной пыли.