Вопрос был, конечно, отклонён единогласно. Сосчитали шары, — ровно 72 чёрных.

Все гласные налицо, и все, по крайней мере, по внешнему виду, имеют на плечах голову!

Что за оказия?

Тогда решили, что человек, публично показывающийся без головы, не кто иной, как журналист.

И ни кем иным даже и быть не может.

На самом деле!

Кому может прийти в голову мысль показываться в обществе в таком неприличном виде?

Кто ещё может не только легко и свободно обходиться без такого необходимого украшения, как голова, но даже и бравировать этим обстоятельством, являться в гостиные, как будто говоря:

— Смотрите, мол! Вот и без головы, — а это мне ничуть не препятствует!

К тому же известно, что журналисты только и думают, как бы кому-нибудь причинить какую-нибудь неприятность.

Так и решили.

Визитирующий покойник так бы и был безо всякой с его стороны вины зачислен в журналисты, если б его звание, как это вообще случается с правдой, не было обнаружено совершенно нечаянно.

Замечено было, что весь город дуется на некоего Ивана Ивановича Иванова.

Человека неопределённых занятий, но весьма определённого образа жизни: он круглый год только и делал, что визиты.

И вдруг на Новый год Иван Иванович оказался перед всем городом, прямо говоря, свиньёю.

Все были, даже какой-то визитёр без головы заезжал, а Иван Иванович не был.

И не только не был, но даже и карточки в конверте «Красного Креста» не прислал, что стоит всего десять копеек.

И не только всё это с бесстыдством, свойственным невеже, проделал, но даже и потом не заехал извиниться и объяснить, почему ни сам не был, ни карточки с крестом не прислал.

И после всего этого перестал где бы то ни было показываться.

Тут-то все и поняли, что странный визитёр без головы был не кто иной, как Иван Иванович.

Узнали даже, как это с ним случилось.

У Ивана Ивановича, оказывается, было 666 визитов.

Он входил, кланялся, сидел, снова кланялся и уходил и от поклонов так отмотал себе голову, что она уж на 333-ьем визите висела у него как на ниточке.

Это было у Агафьи Фоминишны.

Агафья Фоминишна ещё даже заметила:

— Смотрите, Иван Иванович, с этими визитами вы потеряете голову! Уверяю вас, что потеряете.

На что Иван Иванович тонким и пискливым голосом, — голос поневоле был тонок и писклив, раз шея стала как ниточка…

На что Иван Иванович тонким и пискливым голосом ответил:

— Ничего-с! Дело привычное!

И вот, в одном доме, раздеваясь в передней, бедный Иван Иванович вместе с цилиндром снял с себя и голову.

Это не помешало, однако, обезглавленному войти в гостиную.

Что вполне согласно даже с выводами науки.

Известно, например, что петухи, обезглавленные поваром, некоторое время ещё продолжают бегать по двору, имея голову висящею набекрень, как бы некоторый, вовсе не нужный для живых существ, придаток.

Иван Иванович в данном случае поступил совсем как петух.

Он не только вошёл в гостиную, посидел пять минут, раскланялся точь-в-точь так же, как будто он был с головой, и ушёл, но, уходя, даже взял остолбеневшую от ужаса горничную двумя пальцами за подбородок.

Словом, и без головы Иван Иванович действовал так же, как будто он был человеком с головой.

Это была несомненная истина.

Хозяйка дома, как теперь оказывается, заметила у визитёра даже голову, торчавшую из цилиндра но тогда не обратила на это внимания, приняв её за носовой платок.

Итак, это, несомненно, был Иван Иванович!

Люди, особенно клявшиеся в этом, говорили даже, будто визитёр носит по гостиным свою голову под мышкой.

И даже будто бы даёт целовать дамам.

Уверяли, что они сами видели эту голову, узнали в лицо и что это было, несомненно, лицо Ивана Ивановича.

Но это было уж преувеличением.

Головы под мышкой Иван Иванович развозить по гостиным,; а тем более давать целовать дамам никак не мог, потому что он потерял эту голову на улице.

Это тоже было теперь узнано.

Уезжая от Фунтиковых, он встретил по дороге одного знакомого, раскланялся с ним, и в это время выронил голову из цилиндра на мостовую.

Голову впоследствии заметил городовой.

Он поднял её, сказав:

— Должно быть, какой-нибудь велосипедист обронил!

И за ненадобностью бросил бродячей собаке.

Собака голову съела, отравилась и заболела очень странным бешенством.

Начала бегать по всем дворам.

Вбежит, помахает хвостом, тявкнет раз и побежит дальше.

Теперь все подлинно знали, кто такой визитёр без головы.

Но от этого было не легче.

Визитирующий покойник продолжал свою деятельность.

Прошёл первый, второй, третий день Нового года, — кончились праздники, прекратились визиты и начались благотворительные балы, а обезглавленный визитёр всё ещё продолжал делать визиты, в некоторых домах бывая даже по несколько раз в день!

Что всего ужаснее, — от него не спасали даже запертые двери.

В этом было что-то сверхъестественное.

Запертые на замок двери он отворял преспокойно, как будто они были просто притворены, входил в гостиную, кланялся, сидел пять минут, снова кланялся и уходил.

Со смертью Иван Иванович потерял, очевидно, не только жизнь, но и всю свою деликатность.

Ему говорили, что «господ нет дома», но безголового покойника это не останавливало.

Он шёл по всем комнатам, отворяя все двери, находил спрятавшихся хозяев, пожимал мужские руки своей ледяною рукой, а дамские ручки поднимал, как будто для поцелуя, но, конечно, не целовал за полным отсутствием головы и всего, что на ней находится.

Одну даму хорошего общества он, по слухам, вытащил даже за ногу из-под кровати и просидел перед нею пять минут, несмотря на то, что дама была так неодета, что поневоле должна была сказать:

— Pardon!

Такая дерзость визитирующего покойника не могла, конечно, продолжаться далее.

Полиция приняла было свои меры, но ничего не могла сделать, так как странствующему покойнику, за отсутствием местожительства, не могли вручить повестки.

Тогда решили исправить покойника при помощи прессы.

В один прекрасный день все пять одесских газет появились с большими статьями, в которых они с редким единодушием порицали визитирующего покойника.

Но как!

Никогда друг друга гг. одесские литераторы не отделывали так, как отделывали теперь «визитёра без головы».

Все пять хроникёров весьма тонко и не без остроумия замечали, что человек, ухитряющийся являться в общество без головы, — должен быть глуп.

Это было сказано, в виду статьи 1039-ой, конечно, значительно мягче, но истинные намерения автора всё-таки сквозили в статье.

Можно было догадаться, что он хотел сказать именно это, а не что-нибудь другое.

Словом, после таких статей, да ещё во всех пяти газетах, покойнику только и могло оставаться, что провалиться сквозь землю.

Статьи были таковы, что после них нельзя было никуда показать носа.

Но в том-то и дело, что у визитирующего покойника не было ни головы ни того, что на ней обыкновенно растёт!

На следующее утро все пять хроникёров были, к ужасу всего города, найдены за письменными столами без голов.

Головы валялись тут же, в корзинах для бумаг, и, казалось, с недоумением таращили глаза:

— Ну, как-то теперь без нас наши хозяева сочинения сочинять будут?

Это было страшно.

Но страшнее всего было то, что перед каждым обезглавленным хроникёром лежало по четвертушке бумаги, на которой, видимо, собственной кровью было написано;

«Это сделал он. Спешим, однако, успокоить читателей, что это неприятное обстоятельство отнюдь не помешает нам ежедневно делиться нашими замечаниями по поводу фактов текущей жизни».

Это навело ужас на город.

С тех пор, как ему печатно указали на всё неприличие отсутствия головы, покойник, видимо, ожесточился и стал необычайно дерзок.

Начали повторяться ужасные случаи.

Покойника видели поздно ночью на Романовке, на Пересыпи, на Молдаванке.