Он беспокоил проезжих.

Становился сзади саней, на полозья, как это делают мальчишки, желая «покататься», брал проезжего за голову, отрывал её, рассматривал при лунном свете и бросал.

Визитирующий покойник, затронутый заметками в прессе, видимо, отыскивал свою голову.

Пока это случалось на Слободке-Романовке, па Пересыпи и Молдаванке, ещё всё ничего, но когда покойник стал по вечерам появляться и на Дерибасовской, тогда на его вредную деятельность обратило внимание даже городское самоуправление.

Было назначено экстренное заседание, хотели выбрать комиссию, которая съездила бы за границу и осведомилась, что там предпринимают в подобных случаях.

Но тут случилось происшествие, которому трудно было бы даже поверить, если бы его не знал и о нём не рассказывал весь город.

Едва приступили к баллотировке, в зале появился покойник.

Прежде даже, чем те успели это заметить, он оторвал всем до одного гласным головы, побросал их, как кегельные шары, в кучу и удалился.

В иностранных газетах появились корреспонденции о том, что в Одессу приехал известный Джек-Потрошитель и отрывает жителям головы, как головки редиски от травы.

Что он на днях ещё обезглавил весь муниципалитет, «после чего муниципальная деятельность приняла несколько странный характер некоторой неустойчивости во мнениях».

В городе началась настоящая паника.

Обезглавленные трупы считались десятками.

Очень часто поутру нельзя было пройти от голов, которые валялись по тротуарам и попадали пешеходам под ноги. Так что многие служащие городской управы стали опаздывать на службу.

Жители спешили выбраться из города.

Уехало даже несколько ростовщиков.

Вообще неизвестно, что сделалось бы с городом, если б в один прекрасный день в Одессе не появился вдруг… Иван Иванович.

Не только с головой, но даже пополневший.

На все вопросы:

— Нашли голову?

Он отвечал только изумлёнными взглядами и спешил, как это подобает всякому человеку с головой, извиниться, что на новый год не мог ни приехать лично ни прислать карточки, так как накануне должен был уехать в деревню к тяжко заболевшему дяде.

Но теперь, славу Богу, всё устроилось, дядя умер, и он спешит воспользоваться случаем и т. д.

— А как же трупы? А гласным кто ж поотрывал головы? — спросит читатель.

Никто не отрывал.

Да и зачем отрывать гласным головы? Разве они им мешают?

И трупов ровно никаких не было.

Всю историю «о визитёре без головы», как это потом оказалось, выдумал и пустил по городу один хлебный конторист, в кондитерской Фанкони, от скуки, за отсутствием дел.

Можете себе представить, что ему за это потом было!

Город успокоился, хотя во многих домах всё же перестали после этого принимать Ивана Ивановича.

Это случилось именно в тех домах, хозяева которых особенно клялись, что «визитёр без головы» был у них и они узнали в нём Ивана Ивановича.

Такова страшная легенда.

Из неё читатели, быть может, увидят, как опасно делать много визитов.

Ну-с… Теперь немножко духов — и всё. Посмотрим, — и недурён! Левый ус чуть-чуть кверху. Готово!

Сначала по начальству.

Дома? Принимают? Вот вам рубль.

— И вас так же.

Вашество! С великим… Нет, уж позвольте в плечико. Обычай-с… Вашество! Такая честь! Если уж вам так угодно… К вам, к первым, — девственные, можно сказать, губы. Чмок, чмок, чмок-с! Желаю в добром здравии… Не смею больше утруждать-с. Имею честь-с…

Вот старый чёрт! Целуется куда-то на воздух. Так около носа что-то чмокает. Ну, да мы своё наверстаем. Извозчик, направо к подъезду.

Марья Петровна! Ручку-с. Чмок, чмок, чмок. А Иван Николаевич? Ах, с визитами! И давно уж выехал? Скажите пожалуйста, с одиннадцати? А я к вам, к первым-с. Начальство не считается-с: долг службы. Как принял? У нас с ним, знаете, не официальные, а так, скорее дружеские отношения. Принял по-родственному, с распростёртыми объятиями, расцеловались, — ну, о делах там со мной посоветовался. Просил заезжать запросто. Думаю на днях заехать. К столу-с! Ох, знаете, уж не знаю-с. Сорок два визита. Разве рябиновой. За ваше здоровье. С великим… Всего лучшего. Иван Николаевичу поклон, пожалуйста.

Ручку-с! Нет, ей Богу, уж увольте. 41 визит впереди, только что рябиновую пил…Честное слово, не могу! Ну, марсалы, пожалуй, только маленькую. Ваше здоровье-с. Нет, ручку, ручку, ручку, — это уж вы меня извините! А от этого увольте! Я уж и рябиновой и марсалы… Вот пасочки сырной кусочек с удовольствием, а чтобы пить, — не могу. Ну, хересу пожалуй, херес — это не вредно! Есть ли силы человеческие, чтобы вам отказать? Пасха — восторг! Вы находите, что по этому случаю нужно ещё? Извольте, готов и ещё, только я на этот раз мадерки. Посошок? Могу и посошок! Ах, Ольга Васильевна! Есть ли ещё такие дамы-угостительницы, как вы? До приятного свидания!

А-а, Василиса Афанасьевна! Моё почтение! С великим… Нет-с, уж если пить, так очищенной-с. С ветчинкой — чудесное дело. Великолепная ветчина. Отличная ветчина! Сразу видно, что йоркширская. Ведь в ветчине, что важно? Сок! Сок-с! Ну, и очищенная ей тоже не вредит! Хе-хе-хе-с! Попрошу другую! А ветчина — восторг! С тех пор, как бессарабские помещики занялись свиноводством, отличную ветчину имеем. Ведь это мы так: ветчина, ветчина! Не обращаем внимания. А в ветчине спасение России. Да-с, это вопрос, я вам скажу, серьёзный! Это вот какой вопрос!.. Могу и ещё рюмочку. По этому случаю могу. Потому что я, Василиса Афанасьевна, прямо вам признаюсь, патриот! На это так смотреть нельзя, сквозь пальцы. Ветчину нужно понимать. Почему, я вас спрашиваю, сельскохозяйственный кризис! Потому, что пере-пере-перерезводство… виноват, не так… Перереразводство… Тьфу, какое трудное слово! Знаете, это иногда со мной бывает. Хочешь слово — и вдруг не выходит… Ну да вы меня понимаете! Пере это… пере… производство… вот оно, слово! Хлеба… Потому что кому он нужен, хлеб! Никому! Если его свиньям отдавать, так из этого ветчина выйдет. А ветчина — она 42 копейки фунт. Да-с. Вот вы и сочтите! Вот вы возьмите бумагу, да и сочтите! Ну, в другой раз, так в другой раз! Это что! До свиданья-то, до свиданья, — а вы того… вы, что я вам говорил, не забывайте! Ветчина это штука!.. Я вам в другой раз это разовью подробнее… Я подробно… Подробно, вы не беспокойтесь… Я подробно… Дурак!.. Поезжай прямо. Скажут, когда нужно свернуть! Подробно скажут.

Стой!

Нет-с, уж Марфа Васильевна! В губы-с! Это уж как вам угодно, — в губы-с! Обычай!.. Я, Марфа Васильевна, прямо должен сказать, я человек русский! В губы. Я человек русский, я русский человек, и если пить, так очищенную, потому что ведь я русский. Я, Марфа Васильевна, сегодня в настроении разговорчивом. Я вам прямо скажу, я говорить… Я могу говорить…. Если бы меня в гласные выбрали, я бы им показал, как говорят. И вашему мужу показал бы… Пить что! Пить я могу, а только всё-таки вам скажу, Марфа Васильевна… Мы с вами одни, по душе… Пить-то пью! Ваше здоровье, — а всё-таки ваш муж вас не стоит Марфа Васильевна, позвольте я вас по русскому обычаю. Не хотите? Не нужно. Pardon, не нужно! А всё-таки он не гласный. Дурак ваш муж, Марфа Васильевна, а всё-таки не гласный… Позвольте, позвольте, позвольте! Почему ж я не могу? Если он дурак? И я знаю, и вы знаете, и все знают. Дурак, дурак и дурак! Уйти я уйду, а всё-таки он дурак. Ах, вы со мной не согласны, в таком случае до свиданья. Не ожидал я этого от вас! Я ухожу, я ухожу! А ему скажите, что он дурак!.. Дурак!

Что такое? На лестнице кричать нельзя? Почему ж нельзя? Ты кто такой? Ах, ты швейцар! Ну, на тебе рубль, если ты швейцар. Я швейцаров люблю. Они сыр выдумали швейцарский. Они умные. А барин, который в пятом номере живёт, дурак! Так ему и скажи! Были, мол, господин Иванов, велели поздравить и сказать, что вы дурррак, дурррак, дурррак! Тьфу! Ты ещё фамилию забудешь? Вот тебе моя карточка, подашь и скажешь: дурррак… Ну, а теперь подсади меня! Что это у тебя за экипаж? Подножки шатаются! Ноггой не ппопадёшь, дурак! А вот ещё дурак по улице идёт!