Возле раздвижных дверей Маша вдруг резко развернулась и прокричала:

— Роб!.. Ро — об!!! Гордеев! если я угадала, ну насчет букв, ты обязательно сделай татуировку!

Беспокойство Алексея Планкина

18 августа 2091 года

Леша Планкин очень нервничал, когда что‑то в его жизни шло не по намеченной колее. Внешне это никак не проявлялось, но вот советский минипланшет Буран У-1722, произведенный на базе технологий, похищенных у японцев, определял психическое состояние хозяина безошибочно.

— Маджжаалиуа, — проговорил Леша по слогам, осматривая домодедовский аэровокзал напряженным взглядом поверх темных очков.

— Произношение не соответствует искомому, — донеслось из миниатюрного беспроводного наушника, — правильно majaliwa.

Уже несколько часов кряду молодой страж пытался дозвониться до Марика, но на том конце провода его ставил перед фактом унылый механический голос: «Абонент отключен от мобильной интерсети». Спецсвязь также молчала. Когда же Леша набирал петербургский номер коллеги — разгильдяя, ему отвечал детским торжественно глумливым фальцетом домашний киберкон: «Извините, но Марка Леонидовича сейчас нет, Марк Леонидович не желает никого видеть и слышать, Марк Леонидович изволит отдыхать, а значит, камарад, иди ты в…»

На этом месте Леша отключался, поскольку не хотел знать, куда его посылает натасканный на хамство компьютер. Конечно, можно было бы поднять на уши кое — кого из Комитета Общественной Безопасности и вскорости пьянь эту где‑нибудь да обнаружили бы, но в соответствии с инструкцией за сутки до операции команда входит в режим «внешней тишины», то есть контактировать разрешается только внутри звена, с прикрытием и с непосредственным начальством.

— Мадьжаливва.

— Произношение не соответствует искомому, правильно majaliwa.

Еще Лешу Планкина раздражал пышный цветник, прячущий в своих недрах столики, кресла для отдыха и эскалаторные дорожки. Бесчисленные минидеревья, папоротники, кустики экзотической формы закрывали обзор и росли, казалось, прямо из пола. Это проклятое ноу — хау, пришедшее из Японии, постепенно завоевало все крупнейшие аэровокзалы Советской Конфедерации. Впервые подражать соседям додумались в вольном городе Владивостоке, потом мода перекинулась на Хабаровск, затем бестолковым излишеством заразилась столица — Новосибирск, а теперь дело дошло и до старушки Москвы. Вот оно: тлетворное влияние Востока в действии.

«Это до первого крупного теракта, — подумал молодой страж, — когда бахнет где‑нибудь да с сотней жертв, сразу кусты повырубают».

— Маджалливва, — с усердием отчеканил парень.

— Произношение не соответствует искомому, правильно majaliwa.

Бесила Лешу Планкина также неопределенность и непоследовательность центра. То проводим операцию, то отменяем, то снова проводим, то опять отменяем. А сегодня ни свет, ни заря на тебе, срочная информация: новый гибрид сорняка угрожает пшеничным полям Конфедерации! И встречать звеньевого в экстренном порядке приходится ему как самому молодому.

Вообще‑то Марик на год младше, этому балбесу — недоеврею двадцать семь исполнилось, но разве такому дуралею можно хоть что‑нибудь доверить? Где он вообще шляется? И почему его до сих пор под трибунал не отдали?

— Маджаалиуа, — почти пропел парень.

— Произношение не соответствует искомому, правильно majaliwa.

— Да чертова совковая бандура! — процедил сквозь зубы страж.

— Данное слово в языке суахили отсутствует, — донеслось из наушника учтиво равнодушное замечание минипланшета.

В это время прозрачные двери разъехались и в зал стали проходить пассажиры, прибывшие рейсом Ростов — на — Дону — Москва.

— Буран У-1722, закончить урок, — скомандовал парень, ища взглядом шефа.

Беспокоил Лешу Планкина и сам режим «внешней тишины». Но это было уже личное, не связанное с чужой глупостью или некомпетентностью. Скоро исполнится почти семь лет, как у его мамы обнаружили рак. Человечество до сих пор не сумело одолеть этот недуг, и страж прекрасно понимал, что ни лучшие врачи Конфедерации, ни передовые японские медицинские технологии, если таковые все еще можно называть передовыми, ни элитные больницы Союзной Швейцарии или Закрытой Германии, ни знахари, ни колдуны, ни кто‑либо в мире не способен отменить суровый приговор единственному человеку, которого Леша по — настоящему любил. От него никто никогда не скрывал, что его мать и отец в дни молодости вели либерал — шовинистическую пропаганду на советской территории, за что и поплатились, были лишены всех, в том числе и родительских, прав, и переведены в статус неграждан сроком на десять лет. Трехлетнего Лешеньку после тестирования отдали в спецясли, а оттуда в специнтернат. Так ребенок неблагонадежных социальных элементов получил путевку в жизнь, ведь сын за отца, как говорится, не в ответе.

Страж почти ничего не знал о папе. Известно, что тот эмигрировал в Новую Зеландию, но так и не найдя достойного места под солнцем, покончил с собой. Так ему и надо! Предатель, оставивший жену и сына, — иной судьбы, по мнению Леши, и не заслуживал.

А мама… мама осталась. Она не хотела бросать любимого ребенка, а потому покаялась и через три года ей вернули сперва ограниченное, а затем и полное гражданство, благо к тому времени диктатор Кирилл Кашин ушел в отставку и к врагам советской власти начали проявлять милосердие. Или, если быть более точным, на них просто перестали обращать внимание: кричите себе на здоровье, принципы социалистической демократии такую вольность дозволяют.

Став вновь полноправным членом общества, мама при большом желании могла забрать сына из интерната, но мудрая женщина понимала, что после окончания спецшколы перед ее ребенком будут открыты любые двери на территории Конфедерации и зон советского права в других государствах, потому она ограничилась тем, что ей дозволялось проводить три дня в месяц со своим любимым чадом.

Да, мама, безусловно, тогда поступила правильно, оставив сына на попечение Всемирной Ассоциации Советских Профсоюзов, тем не менее в подростковом возрасте Лешу этот факт очень сильно обижал. Каждый месяц его вырывали из практически спартанской обстановки, кормили мороженным и прочими вкусностями, водили на сенсофильмы, развлекали в парках, катали на аттракционах, возили на горнолыжный курорт или пикник, укладывали спать на мягкой перине под приятную классическую музыку, желали спокойной ночи, целуя в лоб, чтобы потом, утром, три дня спустя, радостного и расслабленного, вновь бросить в стальные объятия специнтерната, где разрешалось только одно: учиться, учиться и еще раз учиться, согласно заветам величайшего вождя двадцатого века.

Да, мама, безусловно, оказалась права. Но вот только что делать, когда самый любимый человек со дня на день может покинуть этот мир, а у тебя наступил режим «внешней тишины»? Леша знал ответ. Нужно работать. Выполнять свой долг. Какая бы черная тоска ни лежала на сердце. Однако иногда ему казалось, что бремя тайного стража для него непосильно…

Планкин, наконец, выцепил взглядом среди прибывших пассажиров Роберта Гордеева. Коротко стриженный сероглазый тридцатипятилетний шатен с накачанной шеей был, как всегда, налегке, без багажа. Одетый в темно — синюю майку и шорты до колен он совсем не походил на стража, или какого‑нибудь другого представителя тайной власти. Однако больше всего Леша поражался тому, что звеньевой почти никогда не брал с собой оружия.

Хотя, действительно, на кой в рейсе Ростов — на — Дону — Москва пистолет? Стюардесс пугать? Его всегда можно получить на месте. Незачем к себе привлекать лишнее внимание.

— Привет, Роб, — сказал Леша, здороваясь за руку с шефом.

— Привет, — ответил ему шатен, — тебе не жарко в пиджаке?

— Это легкий пористый материал, — Планкин поправил костюм.

— А! Ну — ну… — взгляд Гордеева скосился на еле заметный бугорок от кобуры на боку подчиненного, — Джохар на объекте?

— Да, продолжает заниматься исследованием поврежденных тканей растений, — молодой страж сразу же перешел на эзопов язык.