После работы нам всегда устраивали хороший полдник.

У пана учителя в шкафу было много прекрасных книг (некоторые он давал нам читать), цветов и особенно камней. А на шкафу лежал человеческий череп — вот уж чего мы вначале боялись!

Каждую неделю пан учитель задавал нам учить наизусть стихотворение, чтобы потом прочесть в классе. Если мы учились хорошо, он показывал нам кое-что из своих коллекций и объяснял названия экспонатов. А однажды поставил на стол череп, и мы должны были брать его в руки. Этот момент я помню, как сейчас.

Шесть лет прожила я в Хвалине, и все, чему там научилась, навсегда осталось хорошей основой для дальнейшей учебы. И не только я, а все, кто ходил в школу, на всю жизнь сохранили в своих сердцах благодарную память о пане учителе. Он научил нас любить бога, родину и своего ближнего, как самого себя, и даже те, кто не отличался способностями, получили самые необходимые для жизни знания.

Я ушла из хвалинской школы после годового экзамена в канун жатвы. Ежегодно у нас было два экзамена: один во время поста, а второй на святого Прокопа (в июле), после любого из них ученики, достигшие двенадцати лет, могли уйти из школы. Но экзамен на святого Прокопа был более торжественным, потому что на него приходили пан викарий и почти все окрестное духовенство, чиновники, большинство жителей селения. По такому поводу мы украшали школу цветами и зеленью.

Первыми экзаменовали учитель закона божьего и наш пан учитель, затем пан викарий, который долго спрашивал младших и самых слабых. После этого вызывали тех, кто покидал школу, и тут пан викарий предлагал всем присутствующим задавать вопросы и лично убедиться, достаточно ли у нас знаний для жизни в обществе. Гости из духовенства интересовались нашими знаниями по религии, географии, естествознанию, истории, пониманием гражданского долга, своими вопросами возбуждали и у других желание спрашивать. И вот уже врач спрашивает о некоторых правилах гигиены, чиновник хозяйственной управы — о чем-нибудь по ведению хозяйства, чиновник, ведающий запасами зерна, — о зерне, пивовар — о пиве, лавочник— о том, как перевести столько-то «локтей», которыми меряют длину, или штук товару на деньги разного достоинства. Некоторых заставляли читать и писать. А пан викарий предложил нам сделать перечень хозяйственных расходов и доходов и, убедившись, что в этом мы хорошо разбираемся, порекомендовал еще до того, как мы покинем школу, здесь же сочинить благодарственное письмо нашему доброму учителю. Когда каждый из нас прочел написанное, у всех сходное по мыслям и одинаково искреннее, глубоко растроганные гости стали искать глазами нашего трудолюбивого учителя и мудрого воспитателя, но не обнаружили. Пока мы писали, никем не замеченный, он тихонько вышел. Скромность не позволила ему слушать нашу благодарность.

Я не могла забыть Хвалин. Часто еще я приезжала туда из дому, а раз в году, когда пан учитель приходил к нам в гости, у меня был праздник.

Но потом я уехала из дому и шесть лет в Хвалине не была. Через шесть лет, приехав погостить, я сразу же спросила, как поживает семейство учителя. Мне сказали, что жена учителя умерла, внучка вышла замуж, а пан учитель болеет. Мне стало не по себе, захотелось еще раз увидеть его, и на следующий день я поехала в Хвалин.

Когда мы подъезжали к тому самому голому холму, я едва узнала это место, потому что весь холм был обсажен деревцами, болото осушено, дороги повсюду отремонтированы, вдоль дорог также посажены деревья. Словом, окрестности Хвалина стали намного приветливей. Спрашиваю у возницы, как это случилось, а он отвечает:

— Теперь здесь все по-другому, чем при старых хозяевах, раньше они ни о чем не заботились, готовы были все пропить, теперешние же молодые хозяева совсем другие люди. А все потому, что у них тут хороший учитель. Раньше никто даже собственное имя написать не умел, а теперь молодежь пишет не хуже писарей.

Я вспомнила беседы пана учителя и от души пожелала, чтобы каждое посеянное им зернышко упало на благодатную почву. Мы въехали в замок, крестная встретила меня радостно, но тут же сказала:

— Голубушка, ты приехала на скорбное торжество, сегодня хоронят пана учителя.

Я от испуга так и обомлела. Как я радовалась предстоящей встрече с ним, а теперь увижу его мертвым.

— С той поры как умерла его любимая жена, жизнь постепенно уходила от него, словно кто-то ему вены перерезал. Он начал хиреть, а позавчера тихо скончался, угас, как свеча… Со всеми, кто в этот час был рядом, он попрощался, благословил учеников на то, чтобы они не забывали его слова.

Все это рассказала мне крестная, обе мы плакали.

После полудня мы пошли в школу, где нас встретили в слезах невестка и ее замужняя дочь. В гробу этот милый старичок лежал таким, словно уснул, умиротворение разлилось по прекрасному его лицу, которое мы никогда не видели разгневанным. Белые волосы спадали на черный саван, а руки, ни разу не наказавшие нас, лишь благословлявшие, сложенные на груди, держали крестик. Рядом с телом покойного лежали рисунки и цветы, подарки благодарных учеников и учениц. Перед домом, повсюду стояли люди. Вдруг народ расступился, и в комнату поспешно вошли два молодых человека в дорожных костюмах. Припав к гробу, оба со слезами целовали лоб и руки своего добродетеля. Их никак не могли оторвать от гроба, они сильно сокрушались, что названого отца своего не застали в живых.

— Когда я увидела, что отец слабеет, — шептала невестка, — хотела написать ребятам, я ведь знала, как они его любят, но он не захотел, чтобы я отрывала от дел и омрачала их. «Я вознагражден уже тем, что из них вышли хорошие, честные люди!» — молвил он, а перед самой кончиной сказал окружившим его: «Мой долг на этом свете выполнен. Я умираю спокойно и благодарю бога, что он благословил мой труд!»

Это были его последние слова.

Сколько существует кладбище, не бывало здесь так много народу, не проливалось столько слез, как на похоронах пана учителя. Множество детей, не сумев пробиться сквозь толпу, вскарабкались на кладбищенскую ограду. Над могилой пан священник произнес проникновенную речь, в которой напомнил присутствующим жизненный путь покойного. Сын богатых родителей, он посвятил себя учебе и блестяще в ней преуспел. Но через несколько лет по несчастливому стечению обстоятельств родители потеряли все состояние и с горя оба умерли. Не имея средств для продолжения учебы, он целиком отдал себя воспитанию детей. Несколько лет был воспитателем в одном богатом доме, потом ушел оттуда, стал помощником учителя, но сильно пострадал за то, что его взгляды на преподавание и воспитание никак не согласовались с поведением и способом обучения грубого и невежественного учителя. Два года с ним он все же выдержал. Оттуда перешел на лучшее место в городке среди гор, где познакомился с любимой своей Верункой, а позже, когда стал учителем в деревенской школе, женился на ней. Оба были бедны, и при скромных доходах им приходилось много работать. Предшественник пана учителя играл на скрипке по трактирам, ходил колядовать, брал плату за обучение даже с самых бедных и стремился любыми способами заработать деньги. Пан учитель придерживался совершенно иных представлений о чести и значении своего положения, предпочитал жить в бедности, но не унижать учительского достоинства, в чем Верунка была согласна с ним. Они были молоды, любили друг друга, а любовь приучает к терпению, и они пережили все трудности. Куда больше его удручало, что он не мог воплотить в жизнь свои взгляды и действовать, как хотелось. Со всех сторон ему чинили препятствия, но самым тягостным были грубость и невежество самих родителей учеников. Будучи не в состоянии преодолеть трудности своими силами, попросился он в другое место и попал к нам в Хвалин. Здесь все получилось, как он хотел. Пан учитель с удовлетворением прожил тут целых тридцать лет, самым добросовестным образом выполняя учительские обязанности.

В эти годы постигли его тяжелые удары — смерть взрослого сына, а несколько лет назад и дорогой Верунки, замечательной женщины, которая от венца и до самой смерти была ему верной помощницей. Он был примерным мужем и отцом, истинным христианином и прекрасным учителем.