Глава 5. Треба

В просторной комнате, заставленной кроватями, хлопотали женщины. Они ходили между постелями и осматривали раненых. Все были живы, их жизням ничего не угрожало, но на восстановление требовалось немало времени. Синеглазая женщина с поддернутыми сединой волосами раздавала указания своим помощницам, за её спиной стоял широкоплечий витязь и ждал внимания знахарки. Женщина протянула перевязанному кружку с отваром, тот сделал пару глотков и съёжился.

— Ты видно отравить меня хочешь, мать, — ухмыльнулся он.

— Нужно выпить всё, — покачала головой синеглазая.

— Это выше моих сил, — заключил воин.

— А ну, быстро опрокинул залпом, — гаркнул витязь.

Дружинник повиновался и уже через несколько секунд, корчась и вздрагивая, протянул кружку обратно. Знахарка улыбнулась, приняв ёмкость, и направилась к двери.

— Помог ты мне, Волот, — ухмыльнулась она, — страшатся они тебя.

— Правильно, я им не мамка, нянькаться не буду, — проворчал он. — Валькирия Кузьминична, мы выдвигаемся завтра…

— Уже? — перебила женщина, устремив на воина свои бездонные глаза,— Но вас мало… Как же?

— Не в числе сила, — улыбнулся парень. — Я спросить хотел, вам нужно оставить кого для защиты?

— Умилу оставь, — ответила знахарка.

— Нет, сестра мне самому нужна, — помялся витязь. — У нас есть четверо ратников, их бы я и оставил вам, дружинники все в бой пойдут.

— Чего тогда спрашиваешь, если решил уже всё?— ухмыльнулась Валькирия.

— Если вам защита не нужна, то я и ратников уведу, — пояснил Бер.

Женщина помялась, поставила кружку на стол и положила руку на грудь витязя:

— Было у меня два сына, Волот, оба ушли на войну и ни один не вернулся. Ты напоминаешь мне о них, я очень хочу, чтобы ты невредимым пришёл. Вас и так мало, забирай всех тех, кто меч держать способен, а о нас не беспокойся.

— Я понял вас, — кивнул воин и, широко улыбнувшись, добавил, — давайте я вам хоть воды натаскаю.

— Натаскай, — улыбнулась знахарка, — в нашем «лазарете» вода заканчивается быстро.

Родниковая прохлада стремительно наполняла все имеющиеся ёмкости, сильные руки переворачивали вёдра словно напёрстки, работа близилась к концу. Воин составил вёдра и направился к небольшому дому, из которого выбежала навстречу девушка. Чернявая наверняка выглядывала его в окошко, раз появилась так вовремя и приближалась столь стремительно. Волот улыбнулся этой мысли и заключил грациозное создание в объятия. Витязь заметил, что тонкие девичьи веки набухли и приобрели розоватый цвет.

— Что стряслось, Любавушка?— спросил он, проведя по заплаканному личику огрубевшими от меча пальцами.

— Ты уходишь, — прошептала она, — сердце моё неспокойно от этого.

— Слёз твоих это не стоит, — серьёзно сказал он.

Девушка уткнулась в его грудь и разрыдалась.

— Братья мои… не вернулись… ни один… — сбивчиво говорила она.

— Любава, мы воины, каждая битва может стать последней, такова наша судьба, но это не значит, что я к Маре в объятия спешу, — говорил Волот, гладя волнистый чёрный шёлк её волос.

Успокаивающего эффекта его речь на девушку не произвела, но осознание того, что он дорог этой красавице побуждало воина сделать важный в своей жизни шаг.

— Идём, — сказал он и потащил горемыку за собой.

Каменная ладонь скалы впитывала в себя горячее дыхание Ярилы, ёжась от щекотящих угловатое тело тонких пальцев пенного моря. На этом безлюдном плато, укрывшись от любопытных глаз, расположилась красивая пара. Парень сжимал в ладонях тонкие девичьи кисти и пытался собрать роящиеся в голове мысли, воплощая их в слова.

— Я хотел тебе об этом после битвы сказать, но тогда у тебя не будет времени подумать, — выдал он, утопая в синих бездонных глазах. — Любава, на той скале, ты украла моё сердце… и душу. Я многое повидал за свою жизнь и мне уже достаточно лет, чтобы отличить настоящую любовь от увлечения. Выходи за меня, Любава.

Девушка округлила свои и без того большие глаза и слегка приоткрыла от удивления ротик, пытаясь найти силы ответить.

— Я всё равно уйду, Любава, — сказал витязь, не дождавшись ответа, — не к Маре, так в Камул.

— Зовёшь меня с собой? — пролепетала чернявая.

— В случае Камула, — улыбнувшись, уточнил он.

— А мои родители?

— С нами, — не видел проблемы воин. — Я понимаю, что тебе тяжело на это решиться, поэтому не отвечай пока. Подумай, прислушайся к себе. Если я вернусь, и сердце твоё дрогнет, то ты мне не откажешь, а если места эти тебя сильнее держат, то я не буду тебе душу рвать.

Тонкие пальцы скользнули по небритым щекам, девушка заглянула в дымку его глаз и, встав на цыпочки, приблизилась к его лицу.

— Ты спутал мои мысли, витязь, — шепнули алые губы и коснулись губ воина.

Крепкие руки прижали хрупкое девичье тело к каменной груди, сердца бешено колотились, а объятия не спешили разрываться.

— Я пойду за тобой, куда угодно, даже к Маре, — заявила Любава.

— Не нужно к Маре, — улыбнулся Волот, убрав чёрные кольца с фарфорового личика.

Лиловой вуалью укрылось оставляемое Хорсом небо, Дивия явила свой бледный лик, но власть у брата ещё не переняла. Дети Рода смотрели как воины тархтарских дружин складывали высокий костёр, чтобы воззвать к Творцу*. Могучее пламя обвило столбы и пыталось своими жёлто-красными языками достать до нежной кожи темнеющего неба. Поленья трещали, и сотни золотых искр рассыпались по перекопанной плоти земли. Воины и миряне стояли вокруг костра, низкий голос воеводы читал молитву Великому Отцу, высокий витязь размеренно бил в бубен, вслушиваясь в глухой звук.

— Роде Могучий! — взывал Демир — Ты есть Творец Яви, Нави и Прави, Ты сотворил с Рожаницами Род Небесный и род Земной. Славу Тебе творим, как дети Твои кровные. Славим Солнце-Тарха, который всходит над Землей-Макошью каждое утро, лучом золотым насыщает и согревает Землю Святую, и жизнь дает роду земному – детям Богов Православных*. Пусть слава стоголосая Тарху Пресветлому летит к Ирию* и полнится там любовью детей земных. Пусть прорастет зерно Твоё в душах человеческих силой Праведной, силой святой Сварожьей*, счастьем, здоровьем и летами долгими!

Воевода перевёл взгляд на дочь, девушка подошла к деревянному изваянию Рода и поставила перед ним блюдо с крашеными яйцами и высокий кулич.

— Великий, многоликий Род! Встань во Яви, оком Прави, дланью Нави! Прими требу нашу и дай силы всем восмотрящим в твои очи! — сказала Умила, протянув руки к небу.

Тёплый ветер налетел на взывающих, поднял огненный столб ещё выше, унеся с собой серые клубы дыма, звук бубна затих, а взгляд серебристых глаз застыл на танцующем пламени. Девушка ощутила как тепло разливается по телу и пульсирует в каждой клеточке.

— Слава, Отче! — крикнула она.

— Слава, Слава, Слава! — вторили собравшиеся.

Умила подошла к брату и опустилась рядом с ним:

— Что тебе духи сказали?

— Наши предки услышали нас, — улыбнулся он, — я пробудил наш род.

Демир посмотрела на своих детей, перевёл взгляд на Баровита и Ждана, жестом позвал к себе Велибора.

— Умила и Волот, пойдёте вдвоём, возьмёте на себя османцев, что в лесу попрятались, — сказал воевода Камула, — Баровит…

— Я с первым всполохом утренней зари с отрядом своим с тыла зайду, — спокойно сказал витязь.

— Как всегда, — улыбнулась Умила.

— Ладно, — кивнул Демир и сказал своим детям, — вы не должны дать османам выйти к отрядам, осаждающим Крым.

— Да, понятно, — кивнул Волот.

— Я разобью отряд и выйду к вам, — сказал Баровит, — дождитесь меня и не полягте там.

Брат с сестрой закатили глаза, Умила показала парню язык.

— Ну, а мы с Велибором Касимовичем параллельно ударим, — ухмыльнулся батый.

— Понятно, — кивнули витязи.

— Постой, Демир, — фыркнул Велибор и уставился на друга, — я конечно высокого мнения о твоих детях, но вдвоём против тридцати осман, а то и больше, это слишком уже. Пущай Ждан с ними идёт, али Злат.

— Не в первой, — пробасил воевода.

— Так, Волот… — начал Велибор, но ни Волота, ни Умилы уже не было, — Где ж они?

— Указ выполняют, — ответил Демир. — Давай, друже, мы свои позиции ещё раз оговорим.

Глубокая иссини-чёрная бездна затягивала в себя всё сущее, скрыв даже серебряное зеркало Луны за пеленой слоистых облаков. Мир канул во мрак, вбирающий все жизненные силы природы, поглощающий все её краски. Сгущающаяся тьма грозилась хлынуть бурей, если бы не высокие столбы пламени, рвущиеся в самое небо, трещащие своим настойчивым гласом, долетающим до Богов. Тонкие языки, извивались и буйствовали, озаряя своим светом широкую поляну и спящий лес, выбрасывая свой жар с каждым словом взывающих воинов. Два чёрных силуэта – мужской и женский – стояли напротив дрожащего огня, они взывали к Перуну и просили защиты у своего рода.