— Или с вами, — улыбнулся в ответ витязь.

Демир провёл ладонью по глазам, окинул молодежь взглядом и сдался.

Маленький сиротливый домик стоял на самом краю деревни и печально следил за приготовлениями к пиршеству. По аккуратному дворику, кудахтая, ходили куры, стройные яблони аплодировали песням ветра, а резные ставни слегка постукивали по бревенчатым стенам. Извилистая тропка вела гостей к уютному гнёздышку. Самый старший из них хмурил брови и погружался в омут своих мыслей. Он думал с чего начнёт, вдруг уговаривать придётся и что с сыном его станется, если родители упрутся и не захотят дочь отдавать. Вопросов было очень много, они роились в голове воина и сдавливали виски с дикой силой.

Широкая ладонь легла на шершавую кожу двери и толкнула её. Согнувшись вдвое, воевода вошёл внутрь, Волот, бросив беглый взгляд на сестру с другом, последовал за отцом. В светлице их встретили хозяева. Синеглазая молодка, просияла, при виде витязя и нервно закрутила полотенце в руках. Родители её переглянулись и удивлённо уставились на гостей.

— Здравы будьте, хозяева, — пробасил старший и тихо добавил. — Не умею я делать этого… По делу к вам пришли мы.

— Что привело вас, Демир Акимович? — спросил Любавин отец.

— Наградила Леля* детей наших даром своим божественным, посему пришли мы руки дочери вашей просить, — не церемонясь, выдал воин.

Валькирия с Путятой переглянулись, девушка вспыхнула румянцем. Волот улыбнулся ей, отчего сердце брюнетки успокоилось и дыхание стало ровней.

— Любавушка, ты нам, что на это скажешь? — первой нашлась мать.

— Матушка, тятенька, — залепетала невеста, — я дня без него не проживу, не держите меня… молю вас.

Родители долго молчали, изредка переглядываясь, погружались в свои мысли и грустно вздыхали. Путята дрожащей рукой провёл по бородке, снова глянул на дочь, перевёл взор на жену и, заприметив крошечную капельку в уголках её глаз, решился заговорить:

— Это радость, конечно, большая для нас. Да, и Волот зять завидный, токмо, одни мы с матерью останемся. Двое сыновей наших на войне с Аримией полегли, мы даже курганов их не видели.

Демир нахмурился и, погрузившись в воспоминания, спросил:

— Как звали сыновей ваших?

— Рах и Самовит.

— В последней битве пали, — заговорил Волот. — К Самовиту я не успел прорваться, он на руках моих душу отпустил. А Раха за день до этого Умила с Радмилой из засады вытащили, но как не старались сестра моя, да лекарь дружинный, но через три дня Мара забрала его. В Кинсайе* их курганы — неделя от Камула.

— Мы через три дня отбываем, — вступил воевода. — Предлагаю вам плыть с нами. До Кинсайя я вас сопровожу, поклонитесь курганам сыновей своих доблестных, а после в Камул вернёмся, да с чистой совестью свадьбу сыграем.

— А чего не здесь? — робко пролепетала Любава. — Завтра, нас волхв крымский перед Богами обручит.

— Нет, — осекла Валькирия. — Я могилы сыновей своих увидеть хочу сперва. У вас вся жизнь впереди ещё.

Путят одобрительно кивнул, отчего дочь опустила глаза и грустно вздохнула, Волот самообладания не терял, волю родительскую со всем уважением принял. Демир с решением Валькирии был всецело согласен, ибо дела ратные сперва завершить хотел. На том и порешили.

Озорным ребёнком в деревню ворвалось веселье, столы ломились от обилия блюд, ажурная трель балалаек лилась по округе и ласкала людской слух, дивные женские голоса рисовали прекрасные картины душевных песен, мальчишки носились меж столов, строя из себя отважных воинов и попутно тягая пироги. Давно так не радовались в деревне, как сегодня. Дружинники вспоминали минувшие сражения, павших товарищей и с трепетом говорили о скорой дороге домой. Два лета они не видели своих семьей и всё о чём мечтали, лишь обнять жён своих, прижать к груди детей, да в ноги родителям поклониться.

Пушистой лёгкой шалью легла на земли Тарха и Тары вечерняя дымка, окутав острые плечи гор, усталые головы деревьев и нежную кожу равнин. Птицы спешили в свои гнёзда, звери прятали детёнышей в норах и плотных зарослях тысячелетних лесов. На небосводе появилась грациозная Дивия и ласково улыбнулась удаляющемуся Хорсу. Облака лиловыми ладьями неспешно плыли вдаль, унося с собой все тяготы минувшего дня. Под тихий шёпот резных листьев, по махровым травам, ступала прекрасная Леля, окидывая нежным взором засыпающий мир и наполняя воздух теплотой своего дыхания. Молодая Богиня заприметила красивую пару,прогуливающуюся вдоль каменистой кромки морского берега. Леля чувствовала их душевный трепет и огромное желание сердец биться в унисон… вечно. Медовые губы раскрылись, и искрящиеся ноты соскользнули с шёлковых уст, ветер подхватил мелодичный напев, сжал в ладонях и понёс влюблённым. Песнь чаровницы лилась шёпотом моря, стрекотом притаившихся в траве сверчков, кличем ночных птиц и отдалённым журчанием извивающейся ленты ручья. Богиня благословляламолодых, укрепляла их чувства и повелевала пронести их через всю свою жизнь. Волот и Любава лишь этого и желали.

Тонкие белые пальчики сжали смоленой завиток и спрятали его за ушко, пушистые ресницы опустились вниз, прикрывая печать глубоких синих глаз. Серый дым пристального взгляда окутал девушку, а широкая ладонь сильнее сжала нежную кисть.

— Не печалься, душа моя, — прозвучал нежный голос.

— Не понимаю, почему нельзя просто пожениться, без плясок? — Обиженно лепетали надутые губки. — Почему я в Камул должна словно беглянка плыть? А там, приедем мы, стало быть, в тереме друга твоего поселимся, как неприкаянные. Зачем всё это? Другое дело женой твоей в город войти.

Витязь остановился, аккуратно развернул брюнетку к себе, улыбнулся блестящей росе в уголках прекрасных глаз и провёл рукой по румяной девичьей щеке.

— Любавушка, волю родительскую уважать мы должны, — говорил он. — Не спокойно сердце матушки твоей, тоскует оно по детям павшим, так пусть отпустит она боль свою сперва. Всё будет у нас ещё, недолго ждать осталось.

Тонкие руки обхватили широкий торс, чёрные кудри рассыпались по его груди, согласна была девушка со словами возлюбленного, но сердце иначе молвило и, почему-то, очень спешило жить. Душа трепетала и спешила как можно больше успеть, будто незримые песчинки отсчитывали время,.. будто не так много его у них было.

— Я от бабок слыхала, что когда-то давно шумных свадеб не играли, — шептала синеглазая, — не плясали всем селом. Что когда двое решали судьбы вместе свои плести, то так и рождалась новая семья.

— Так и было, — кивнул Волот. — Мои родители так же жизнь свою начинали и счастливы были… хоть и недолго, но счастливы.

Слова воина острой иглой вонзились в девичье сердце и выпустили сотни калёных струн в тело. Этого Любава и боялась. Не пахарем и не ремесленником был этот красавец, землю родную защищал, летами на войне жил. Чернявая хорошо помнила, как Волот рассказывал о братьях её, головы под Аримией сложивших. Он с ними был, а значит, и его Мара забрать могла, да видно час не пришёл ещё. А когда он наступит? Когда Макошь нить его серпом своим серебряным перережет? В старости глубокой или в рассвете сил? Весь род его витязями был, включая сестру, все они плечом к плечу в битвах сражались. Нет наследников у рода славного, как и не было детей у братьев Любавиных. Очень хотелось ей матерью детей этого воина стать и успеть счастье подарить ему. Отогнав мысли тяжёлые, красавица подняла взгляд томный и устремила его в серый дым глаз любимого, красные губы изогнулись в нежной улыбке, а тонкие пальцы скользнули по щеке Бера.

— Богам все наши помыслы зримы и души наши для них, что книги открытые. Ведомы им чувства наши, ибо они их и даровали. Успеем наплясаться ещё, а семья наша сегодня родится.

Грациозное создание направилось к подножью скалы и потянуло за собой оторопевшего воина. Волот не смел противиться этой дивнице, но и решению её удивлён был сильно.

— Любава, — настороженно шепнул воин.

— Только не говори, что не согласен со мной, — прищурилась девушка.

Отрицать очевидное не было смысла, ровно как и желания.

Белые руки увлекли воина за собой, тонкие пальчики пробежали по синей ленте, обвивающей косу, и смоляные кудри, рассыпавшись по девичьим плечам, свернулись на них кольцами. Горячие поцелуи нежных губ опьяняли парня терпким мёдом. Волот управился с мягкой тканью сарафана с не меньшей ловкостью, чем управлялся с мечами. Ненужное полотно опускалось на гладкие тела каменных рыбёшек, дремавших на берегу моря, вечерняя прохлада касалась разгорячённой кожи молодых. Любава отстранилась от витязя, белые кисти её рук соскользнули с каменного торса и обвили широкую ладонь воина. Синеглазая чаровница медленно шагнула в водную толщу, заставляя своего жениха следовать за ней. Ласковые морские ленты окутали внуков Тарха, Дивия укрыла их серебром своей шали, а Дый приказал звёздам засиять ещё ярче.