Справа выстрел, крик часового и беспорядочная трескотня. Поднимаю людей.

Тревога!

Бежим к штабу.

Немецкая разведка в потёмках напоролась на взвод гвардии лейтенанта Кожина. В короткой стычке трое ранено и Виктор Кожин убит наповал. Вот вам и польская пасха. Тут же похоронили, завернув в плащпалатку.

Возвращаемся. В дверях Мария. Она взволнована, платок сполз на затылок.

— Цо те зробилось, пан офицер?

— Ну какой я пан? — Садимся на прежнее место, и я ей рассказываю о Тосе Прожериной и Викторе Кожине.

Из темноты доносится голос младшего сержанта Медведева, он в охране:

— Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант?

— Что случилось?

— Как вы думаете, а на других планетах живут люди?

— Чего это тебе в голову пришло?

— Да так, интересно бы узнать, они тоже воюют, или, может быть, нет? — с неопределённой интонацией произносит Медведев, и я слышу звук удаляющихся мягких шагов младшего сержанта.

Солнце клонится к закату. Пора обедать. Батальонную кухню во время бомбёжки разнесло в щепки. Бойцы шутят:

— Фриц знает, что уничтожать надо.

— Ну да, если бы знал, то первым помпохоза Бабарыку пристукнул.

Варит нам обед Мария. Старуха что-то недовольно бурчит себе под нос. Проголодались изрядно.

— Ну, обедать.

Гремят котелки, ложки, двигают чугуны у печки, хлеб нарезан, и ядрёный пар валит из чугуна со щами.

Крик связного:

— Товарищ лейтенант, тревога! Форма два! К штабу!

Прыгаю в бронетранспортёр. Следом за нами идёт радийная бронемашина. На ходу в мою машину прыгает Курнешов. На головном транспортёре узнаю бритую голову адъютанта командующего. Это не пустяк. Василий командует:

— Расчехлить пулемёты… Приготовиться к бою…

Я влезаю в комбинезон, подпоясываюсь, засовываю рожки автомата в голенища. Вынимаю карту:

— Куда едем?

— Высота 308,6. Правый сосед, Н-ская пехотная, отступает… Надо остановить…

Курнешов часто дышит и на лице его выступили красные пятна.

— В крайнем случае, стрелять придётся, — говорит он, не глядя в мою сторону, и нервно приглаживает пробор.

Незнакомый холодок пробегает по телу.

Пулемётчик стал бледен как полотно. Привычным, но нервным движением он проверяет пулемёт, и я замечаю, что правая рука его дрожит.

Высота 308,6. Каждые 100 метров бронетранспортёр, или бронемашина, а в промежутках гвардейцы, добрая треть из которых офицеры.

Стена ощетинилась пулемётами и автоматами.

А из деревни и рощи на противоположной высоте выбегают группы бойцов, несутся упряжки с артиллерией, конные и пешие.

Страшное зрелище.

К комбату подъезжает на «додже» старик-генерал в сопровождении шести офицеров. Генерал без фуражки. Седые, как лунь волосы, мохнатые старческие брови нависли над глазницами, и глаз почти совсем не видно.

Он крутит пуговицу майору умоляющим голосом:

— Майор, голубчик, не стреляйте… ведь позор, позор-то какой… Я их сейчас сам остановлю… Ведь это и мои…

Крупные слёзы катятся по сморщенному лицу видавшего виды генерала.

Майор стоит навытяжку, его слегка качает от напряжения:

— Товарищ генерал, как только ваши солдаты перейдут речку, по приказу я обязан открыть огонь.

Подлетает «виллис» со знаменем дивизии. Генерал как мальчик прыгает в машину и за ним — его адъютант.

— Майор, прошу вас, не стре…

Подпрыгивая на кочках и чуть не выбрасывая сидящих, «виллис» едет прямо к реке, за ним «додж» с офицерами. Знаменосцы на ходу расчехляют боевое знамя. «Виллис» врезается в речку и застревает у противоположного берега.

Люди выпрыгивают из машин бегут в сторону фронта навстречу своим солдатам. Над головой седого генерала зовёт и рвётся алое полотнище боевого знамени. Вот у знамени уже несколько сот человек, вот они разбегаются в разные стороны и поворачивают артиллерию, повозки кухни, солдат, слышны выстрелы.

Майор смотрит в бинокль.

— По-моему, пока только в воздух стреляют, с облегчением произносит он.

В батальоне большое награждение. Вручает награды генерал. Офицеры по одному подходят к столу, поставленному под развесистым деревом. Гвардейское знамя батальона колышется от лёгких порывов весеннего ветра.

— Гвардии старший лейтенант Романченко, гвардии младший лейтенант Загайнов, гвардии лейтенант Вульфович, — вызывает начальник штаба, и офицеры рапортуют о прибытии для получения награды.

— Гвардии лейтенант Родионов, гвардии лейтенант Кожин, гвардии лейтенант Токачиров, гвардии старшина медслужбы Прожерина.

Никто не выходит, и только командир части коротко отвечает:

— Погиб смертью храбрых…

или

— В госпитале.

— Гвардии старший лейтенант Хангени, — вызывает начальник штаба, и, твёрдо печатая шаг, Валентин походит к генералу.

— Гвардии старший лейтенант Хангени явился для получения награды.

— От имени… — начинает генерал… — и кончает, — вы награждаетесь медалью «За боевые заслуги».

Сдержанный смех проходит по рядам батальона. Генерал недовольно хмурится и косит в сторону командира части. Затем взгляд генерала останавливается на груди Хангени, и он не может сдержать широченной улыбки. Батальон грохочет от смеха. Генерал с укоризной смотрит на начальника штаба, но тот непонимающе пожимает плечами.

— Служу Советскому Союзу! — произносит Валентин, чётко поворачивается, и только теперь мы видим его пунцово красное лицо, но оно улыбается.

14 июня заговорил 1 Украинский фронт. Идём в прорыв на Львов.

Трое суток не смыкаю глаз ни на минуту и, в конце концов, валюсь у штабной машины и сплю под колесом. Меня будит майор:

— Товарищ лейтенант, лейтенант Вульфович, проснитесь, — он трясёт меня за плечи. — Да будьте вы наконец мужчиной, чёрт возьми.

Я бормочу сквозь сон:

— А что, я разве не похож на мужчину? — И погружаюсь в сон беспамятства.

Просыпаюсь через 20 минут и снова за дело.

Познал, что такое «катюша» не при выстреле, а при взрыве. Теперь я понимаю. Почему фрицев трясёт при одном слове «Катюша».

Младший сержант Медведев отправлен в госпиталь — перелом ключицы.

Отправлен утром, а в сумерках средь тишины раздался оглушительный взрыв. Здоровый снаряд попал в самую гущу людей. Результат ужасный. Трое убито и 15 человек ранено. Всех снесли в часовню. Часовня полна стона и искалеченных тел, а справа на притолоке горит свеча, как будто их хоронят. Слева в углу лежит Ромейко, это тот, что с Медведевым танк захватил. Он меня узнал по голосу.

— Лейтенант, это вы? До свиданья, товарищ лейтенант. Я ничего не вижу. Вот ведь петрушка какая. Ничего не вижу.

Переезжаем на новое место. На руках перенесли Николая Загайнова ко мне в бронетранспортёр. Он отказывается ехать в госпиталь и говорит, да не говорит, а хрипит:

— Отойду.

Здорово его стукнуло.

Взяли Львов. Теперь воюем на территории Польши.

У дома собрались 5–6 девушек полек, я и несколько моих бойцов. Вот мы и обучаем друг друга своим языкам. Через час едем дальше. Люди хорошо одеты, распивают чай на террасах, гуляют парни под руку с девушками, мирная чета везёт в коляске своё улыбающееся чадо. Немцы немцами, а они не знают, что такое настоящая война. И не узнают, пока их мужья и братья сами воевать не пойдут.

Какая-то сволочь отравила старшину Сиденко.

По понтонам переезжаем Вислу. Висленский плацдарм 20×60 км.

С ходу в бой.

Гитлер приказал: умереть, но сбросить русских в Вислу!

Конев приехал на плацдарм и сказал:

— За Вислой нам с вами земли нет.

Полегло несколько немецких дивизий, но мы не отошли ни на шаг.

Всё стихло. Началась осень на Висленском плацдарме.

Опять зарылись в землю. Скука одолевает несносная.

Ездил за Вислу в госпиталь. Навестил Петра Романченко. У него серьёзное ранение, но этот буйвол говорит, что через месяц вернётся. Медперсонал хором жалуется: