-Ты говори, да не заговаривайся,- загорелся праведным гневом “первый брат”.

- Ах, так! Не нравится! Правда глаза колет? Так я могу тебе доказать, что не только ты этому телу хозяин. Что -то я смотрю, ты в последнее время все по утрам на своего “дружка” любуешься …Все смотришь. Думаешь, не понимаю? Не догадываюсь? Это ведь, кстати, я тебя до нужной величины и готовности к труду и обороне подтягиваю. Знаю, готовишься. Вон у зеркала вчера крутился, морщины разглядывал. Все смотришь, что седины стало меньше….Ну, ну…Вот будет у тебя сегодня с медсестрой твоей фиаско. Приструню твой норов. Полежишь в палате больничной, кашки манной поешь. И не надейся, тогда на скорое твоего “дружка” возвышение…. заоблачное. И будет у тебя не сказка к лесу передом, а наоборот - к лесу задом.

Ильич сразу утих, взволновано затрепетал.

- Ну прости брат погорячился, это же шутка была… Викторин, я тебе верю. Да и сам все понимаю. Ну, хочешь, давай… Поедем пораньше завтра. Заедем в какой - нибудь магазин, все равно на Политбюро ехать.

- Вот это другое дело, а то взялся за партию горло рвать. - обрадовался Викторин

-А знаешь, Витя… все забываю тебя спросить… Ты в партии нашей состоишь? Москва. Магазин “Три ступеньки”.

Продовольственный магазин Љ 54, который звали в народе “Три ступеньки” располагался на пересечении улицы Мытной и Хавской. Это был обычный магазин, каких много в городе герое Москве. Для рыжего, худого, повидавшего всякого в жизни кота Василия, этот магазин был дом родной. Где после долгих мытарств и скитаний он, наконец, правда не без помощи сторожа магазина, в прошлом сержанта НКВД Сучкова Ивана Трофимовича, приобрел и “стол и кров”. Бывший сержант и кот были два друга не разлей вода. Ветеран органов благополучно дожил до семидесяти лет. Имел внешность самую заурядную для пенсионера - вытянутое, худое, сморщенное как печеное яблоко лицо, тонкие губы, длинный с горбинкой нос, лысина, висящие как у запорожского казака седые усы. На лице застыло выражение - ну что же вы люди такие гады, за что ж так? Внешность несколько портили оттопыривающиеся лопухами большие уши. Но соломенная шляпа “а ля Хрущев”, которую обычно носил Сучков, скрывала этот недостаток. Трофимыч обрел в лице Василия самого чуткого и внимательного слушателя, он мог поверять ему все свои проблемы и обиды. Обычно дед обитал в своей крохотной комнатке рядом с магазинным подвалом. В каптерке сторожа находились: топчан, тумбочка, радио типа “тарелка” еще довоенных времен. На стене изрядно загаженный мухами, с таинственной улыбкой сфинкса висел старый пожелтевший портрет “Генералиссимуса Сталина”. А на столе стояла открытая полупустая бутылка портвейна “Агдам”, другая, полная стояла у старого клетчатого, продавленного топчана под столом. Дальше на столе были: граненый стакан, штопор, треснутая тарелка с вареной колбасой, и сухой коркой ржаного хлеба, нож, двузубая алюминиевая вилка. Кот Василий свернувшись калачиком, лежал на топчане. И в это утро, как обычно Сучков изливал свою душу перед ним:

- Обидно, ну честное слово, обидно. Ну за что?… Чё было так орать?…. А потом. Я ж ей честно признался - что да,… разбил, - сторож посмотрел под стол на еще не открытую бутылку “Агдама”, и налил в граненый стакан буро-гранатовую жидкость. Выпил, занюхал коркой ржаного хлеба, и продолжил:

- Разбил я две бутылки портвейна. А она?….Воруешь, воруешь! Еще раз, и уволю! А сама! Не ворует?…. Я всю войну с врагами народа бился. Я, может, фашистами контуженый.

Ветеран органов с чувством ударил по столу. Жалобно звякнула посуда, при этом недопитый стакан опрокинулся и портвейн залил стол.

- Мне пол - задницы бомбой оторвало!- кричал сержант. Это была чистая правда. Во время войны, в суровую годину сорок первого года эшелон сержанта Сучкова, в котором перевозились ЗэКа Минской тюрьмы НКВД, попал под бомбежку. В результате “филейная” часть седалища Сучкова уменьшилась на пол кило. Иван Трофимович всю войну прослужил вертухаем на Колыме, в “Сиблаге” охраняя врагов народа. Но свой долг перед Родиной, несмотря на ранение, сержант исполнял честно и добросовестно. И за войну был отмечен медалями: НКВД “За отличную стрельбу” и “За победу над Германией”. Еще раз, налив и выпив, ветеран, ожесточенно плюнул в сторону двери и сказал:

- А сама! Не ворует!? Да был бы жив Лаврентий Палыч. Разве бы он такое допустил, что бы эта… - тут сторож опасливо посмотрел на дверь. Не подслушивает, ли кто? И гневно, даже отчаянно погрозил костистым кулачком воображаемой хозяйке магазина.

- Сучка рваная, вражина недобитая, подстилка уголовная! Хрен ей в дышло и в лагерную пыль! Что бы эта зараза, так оскорбляла сотрудника органов. А предупреждал нас товарищ Сталин! О, я это пооомню! Что враги со временем размножатся все больше и больше. Особенно, я думаю, жидовское племя. - Сучков закрутил от обиды кончик уса, а правым указательным пальцем с грязным ногтем стал что - то доискиваться в носу.

Василий слушал это страдание души друга как всегда, иногда почесывая за ухом, зевая во весь рот и выгибая спину. Он всегда был чуток и терпелив, особенно когда старик чесал ему за ухом. Вдруг, розовый с черным пятнышком нос кота обонял удивительный по сладости аромат. Запах шел из подсобки мясника, куда рыжий друг и направился, оставив деда Трофимыча наедине с бутылкой.

В этот утро мясник Шота решил позавтракать яичницей с ветчиной. Порезав ее на столе, он пошел за яйцами, оставив ветчину без присмотра.

Запах от нежной, с розовым жирком, подкопченной датской ветчины был так притягателен, что Василий решился. Кот молниеносно, как дикие предки вскочил на стол и рванул с желанной добычей. Он не стал тянуть, мало ли что там в будущем? “Хищник” быстро умял свининку и довольный пошел к себе на топчан. Да, жизнь его кошачья, в общем - то удалась. А в проходе остался ждать своего часа хрящик, все, что осталось от ветчинки. И все было бы хорошо для тружеников советской торговли. Но сегодня был не их день.

Мара Аркадьевна Лозинская, директор магазина Љ54, была женщиной стройной, с черными, как греческие маслины глазами, внешне очень похожая на актрису Быстрицкую. И сегодня с утра она была не в настроении. Как - то все сразу навалилось. Неожиданно, на два дня раньше срока начались месячные. Аркаша, единственный сын, рос оболтусом.

“Сколько сил и денег стоило, протащить его в институт торговли-отмазать его от армии. Не учится как другие. Все ему бы в кабаках родительские деньги транжирить, да с шалавами разными гулять. А пора бы за ум браться - уже двадцать пять. Вон вчера, на своей “Волге” стукнул новую шестерку, был пьян вдрызг, хорошо хоть не покалечился. Голова прям кругом идет. Хорошо дядя родной Моисей Львович помог, он то давно в торговле - связи огромные, поговорил с кем-то из генералов на Петровке. Но все равно пришлось к своим “кураторам” из ОБХСС обращаться. Даже вспоминать не хочется. Как представлю похотливую, с двойным подбородком, жирную, физиономию подполковника Подьячева…У…сволочь, свинья. Глазки маленькие. Лысина его… Руки опять распускать будет, пальцы толстые, ладони горячие, потные. Воняет потом, как от старого козла. Вот козел и есть. Нет, ну почему так не везет? Пусть бы просто взял деньги и отвали, нет - “Марачка розочка моей души, принцесса моего сердца.”

Мара открыла дверцу бара. Из большой пузатой бутылки налила полную рюмку ароматного напитка. Махом выпила…Горячая волна согрела душу. Перестали дрожать пальцы. Да, умеют французы делать коньяк - “Наполеон” это эликсир души, не нашей сивухе чета”. Мара подошла к трельяжу поправила прическу, макияж. Ну, ни чего не в первый раз, переживем. Машина…Машину новую сейчас, скоро не получится взять - только купили. Опять теперь давать “бабки” для автосервиса. Начальник сервиса Казбек Муратович заказал красной икры. Хорошо, что начало месяца - все есть. Мара Аркадьевна открыла дверь кабинета и крикнула в темноту коридора :

- Клавка! Тащи банку икры, ту, что я вчера отложила. -